С 2006 года Лимонов был у меня в личном стоп-листе. Я «забанил» мэтра. Многие считают журналистов пресмыкающейся сволочью, готовых на любые унижения, но это не так. Я мстителен, горд и злопамятен. Выучился у любимого писателя. И вот, пришлось ему первый раз позвонить, контактировать Лимонова (его любимое слово, встречающееся в эмигрантских циклах рассказов и повестей). Контактировать и взять комментарий для рубрики «Вопрос дня» в «Комсомолке». Телефон раздобыл без труда, набрал цифры, представился, задал какой-то вопрос и услышал в трубке знакомый по фонограммам, раздраженный, чуть дребезжащий голос Мэтра:
- Что вы меня о всякой ерунде спрашиваете! Вы бы еще про собачек бездомных спросили!
Повисла пауза. У меня была заготовлена эта фраза, но для других обстоятельств. Ничего, сгодилась:
- Эдуард Вениаминович, когда вы в тюрьме сидели, я все ваши книги покупал, чтобы вас своей копеечкой поддержать! – и я повесил трубку. Через десять секунд Лимонов набрал меня обратно, дал гудков пять и отключился. А я занес его номер в «черный список» телефона и никогда ему больше не звонил. Но книги его продолжал читать, потому что он был великий писатель и голос поколения. Не выгнутый коньюктурно, а прямой и честный. Писавший так, как было, но через призму раздутого эго Эдички, сидящего на балконе дешевого Нью-Йоркского отеля с кастрюлей борща ..., готовым изнасиловать наш буржуазный мир – трусливый и погрязший. Что чистая правда.
Два года назад мне выпала честь пригласить Лимонова к нам на Радио «Комсомольская правда». О затаенной ментальной войне с мэтром знали только я и моя подушка. Прошла дюжина лет, я малость остыл, повзрослел и без душевных мук написал Эдуарду Вениаминовичу сдержанное письмо, где в паре предложений попытался объяснить – кто я и что я. И зачем. Ответ меня потряс: «Я вас читаю, Дмитрий». И дальше: «Я беру за выступление в СМИ гонорар, обычно 40 тысяч, для вас 25. Устроит?». На Радио Лимонов пришел со своим охранником. За неделю до этого визита в нашей студии били Гозмана, мы здорово хайпанули на этой истории и Дед, так его звали в последние годы, все предусмотрел. Может быть, он решил, что такие вот порядки теперь заведены в «КП» – бить гостей? Не знаю. Лимонов несколько напряженно и собранно пил кофе в приемной. Охранник нависал. И в качестве подстройки, но не кривя душой, я так и сказал ему с порога:
- Я все ваши книги прочел.
Лимонов изумился:
- Зачем?
- Это честные книги.
Что еще я ему мог на это сказать? Начать сбивчиво объяснять, что учился военной журналистике по его публицистике? Что он мой любимый писатель? Зная его характер, я догадывался, что Лимонов не любит такого. Просто потому, что слышал это тысячи раз. И тогда я попытался закрыть гештальт фразой, которая меня точила внутри целых 14 лет, с того самого звонка в «Вопрос дня»:
- Когда вы в тюрьме сидели, я покупал ваши книги, специально, поддержать чтобы...
Лимонов, конечно же ничего не вспомнил и махнул рукой:
- Я ничего в тюрьме не получал, почти. Что с наших издателей получишь?
Я сунул ему в руки конверт, он, не глядя, убрал его в карман и мы, покончив со слегка постыдными формальностями, пошли в студию. Это было хорошее интервью, редкое по содержанию и обстоятельствам: писатель говорил со своим читателем, которого воспитал. Во всем этом был завершенный сюжет – хранить в душе обиду на великого человека, и много лет впитывать его мысли, образы и эмоции, а потом узнать, что и он читает тебя... Обида из-за несправедливости, хорошее топливо для творчества. Я знаю, я прочел все книги Лимонова.
Последнюю его книгу «Кладбища», я читал за 15 минут до звонка редактора: «Умер Лимонов, садись и пиши». Я попробовал написать так, чтобы Лимонову, на небе, не было за меня стыдно.
Эдуард Лимонов: Я только и делал, что дрался за женщин и за идеи
С первых секунд эфира на Радио «Комсомольская правда» Лимонов затопил все вокруг своей энергетикой.Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ«Президент, это надо вставать раньше, чем я встаю»
- У нас в гостях писатель, поэт, публицист, политик Эдуард Лимонов.
- И не кандидат в президенты.
- Вы это говорите с какой-то обидой, горечью?
- Я говорю это со злорадством.
- Вы сейчас умерили президентские амбиции? Или они существуют?
- Президент – надо вставать еще раньше, чем я встаю. Я встаю рано. Тем не менее, куда-то ехать, лететь, пожимать руки черт знает кому, каким-то другим нациям. На фиг тебе они не нужны, эти люди. Я с одним президентом, не нашей страны, как-то беседовал. Он так меня полюбил, потому что первое, что я ему сказал: тяжело, да? Вставать, кого-то награждать идти, колоть пальцы, втыкая эти медальки. Он говорит: да! Потому что он честный президент. И еще подарок потом подарил, не хотел отпускать.
- А что за президент?
- Я не скажут.
- Подарок сохранили?
- Конечно.
- У вас есть стеллаж для подарков? Памятный уголок?
- Нет, я этот подарок отдал девке своей. Ей понравилось.
- Это спутница на тот момент ваша?
- Девка… по-крестьянски называют девка. Да, это спутница. И сегодня она же, другой пока нет.
«Когда тебя в 37-й раз задерживают, это довольно скучно»
- Не обидно, что вы отдали улицу другим людям? Либералам, хипстерам, «навальнистам»?
- Пока я ничего не отдал. Вы должны учитывать, что произошло страшное предательство оппозиции, протестных масс. Не меня лично предательство, а всех этих вышедших в свое время на площадь Революции.
Эдуард Лимонов в студии радио "Комсомольская правда".
Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ
- Вы же вместе выходили.
- Да, конечно. Наша роль была, скорее, тренерская. Мы людей учили на Триумфальной несколько лет, что не надо бояться полиции, что это такие же люди, как и вы, ничего, пару раз перепадет ребром или коленом, не страшно (с 2009 года, раз в два месяца, 31-го числа, «лимоновцы» собирались на несанкционированный митинг на Триумфальной площади, их, как правило, разгоняли, – прим. Корр.). Наши люди ничего не боятся, уже и смерти не боятся, как вы знаете из опыта Донбасса и Сирии. А тюрьмы они давно не боялись. Этому всему мы учили.
- Чем не бояться здесь, в России, отличается от не бояться в 2014 году на Украине?
- Пожалуй, ничем не отличается. Только люди другие. Вы видите меня. И я вам не Тягнибок, не лидер «Партии свободы». Я не лживая тварь. А они – да. И разница интеллекта, и всего на свете. У них ретронацизм, пожалуй, живая традиция – все эти схроны. А у либералов украинских, которые надеялись использовать всех этих фашистяк, у них не хватило, кишка тонка была выдвинуться хотя бы и делать это самим. Они спрятались за спины майдановцев.
- Не бояться в рамках закона или не бояться, не оглядываясь на закон?
- Иногда становится невыносимо жить. Тогда закон…
- Но тогда горят «беркутовцы».
- Нет. Я думаю, что там все преувеличено. Когда я смотрел на горящих солдат, я не думал о тех, кто им противостоит. Я думал о Януковиче, который жирный трус, не позволил своим ребятам стрелять, спасать государственность.
- А если у нас здесь промутят такой же майдан, я пытаюсь понять всю тяжесть вашего нравственного выбора. Вы на чьей стороне?
- Вы так себе представляете, как будто где-то в скрижалях записано: будет Майдан и он обязательно будет таким. Когда происходили события 10 декабря 2011 года, никто не думал о Майдане. Думали, и я так считал, есть возможность смены правительства, например. И вовсе никто не думал: ну-ка, мы установим нечто такое… Есть левый переворот, есть правый, есть переворот в пользу народа, есть антинародный.
- Но авторы переворотов всегда говорят, что они - на пользу народа.
- Нет. Врать можно как угодно.
- Один профессор в Ливии мне грустно говорил: я родился - в телевизоре был отец нации Каддафи, я не хочу умереть при том же отце нации, я хочу осиротеть. В итоге Ливия теперь – единственная страна в мире без государственного устройства. Страну положили на бок!
- А вы хотите, чтобы пуговица не оторвалась от пальто? Обязательно оторвутся, и много пуговиц. Может быть – все.
- В 90-е в нашей стране как раз и произошел отрыв пуговиц, молнии, воротника, рукавов и всего прочего…
- Я был участником событий 1993 года. Поэтому я считаю, что все трактуется неверно. Не так, как было. Я как раз дежурил у первого подъезда («Белого дома» - прим.корр.). Поскольку у меня был опыт участия в разных войнах. Когда я это сказал, сразу прекратились разговоры о звании. Немедленно меня назначили командиром. Мы защищали вот этот подъезд, который к Москве-реке выходит. Эти широченные ступени. И рядом была жалкая оружейная комната. Там было какое-то количество пистолетов. И всего было 11 автоматов для охраны. Ельцин вывел против этого отряд «Витязь», у которого была дюжина БТРов. Начальная стадия – битва у «Останкино». Военный человек понимает, что такое пушка. Автомат против нее как детская игрушка.
Скандальный снимок — писатель с пулеметом на позициях сербов.
- Победить их можно было только морально?
- Да.
- Вас раньше регулярно задерживали...
- Когда тебя тридцать седьмой раз задерживают, это довольно скучно. Ты уже относишься к этому менее героически. Все толкали нас: давайте, давайте, несите на своем горбу, ребята, вот это противостояние.
- А страшно?
- Мне – ничуть.
«Кремль никому не нужен. Чего в Кремле делать?»
- Либералы в смуте 2011 года вас хотели как пехоту использовать. У них не было уличных бойцов.
- Я не знаю, чего они хотели. Они добились противоположного. Я отношусь к ним непримиримо. Если в 2005-2006 годах я был расположен к сотрудничеству с Каспаровым, то сейчас я не допускаю никакого сотрудничества с этой глупой толпой.
- Что отвратило?
- Глупость. То, что предали протестные массы. Увели с площади Революции на Болотную, на остров. Стратегически – чепуха. Там два моста перерезать, 50 ментов на каждый мост и 10 «КамАЗов». И все эти сто тысяч окажутся в ловушке навсегда. Они увели из центра города, нервного центра, где от площади Революции 250 метров до парламента России, столько же метров через Лубянку до ЦИКа. И рядом Кремль. Кремль никому не нужен. Чего в Кремле делать? И никто среди этой стотысячной массы людей не понял, что это предательство. Куда вы идете, идиоты? Я сейчас говорю только с позиции тех людей, которые тогда вышли разгневанные. Ничего даже делать не надо было. Никто не предвидел никаких кровавых событий.
- А как же?
- Моя лично идеальная картина: подойти к зданию ЦИКа, войти туда делегацией. Ну, не я, я не настаиваю, но 10 человек. И сказать: посмотрите в окно, сколько нас там стоит. Вместо этого сволочи, трусы, предатели, тупые люди увели на Болотный остров. Они теперь прекрасно понимают, что я был прав. Я остался на этом месте со своими людьми, как я их называл – «триста спартанцев». Я пережил самые унизительные и неприятные моменты в моей жизни.
- А в чем унижение было?
- Как вы себя чувствуете, когда десятки тысяч людей уходят туда, куда не надо идти, а вы ничего не можете сделать. Вы не можете броситься перед ними, пасть перед этой колонной, они вас спокойно обойдут.
- Вы были не столь влиятельны, к вам был утерян интерес?
- Я считаю, что в сумме их количество авторитетов превышало наше. У них была артиллерия мощная, радио «Эхо Москвы» каждые пять минут объявляло: идите на Болотную! И другие СМИ, меньшего калибра. Мы выглядели грудными детьми. У нас не было этого.
«Среди молодежи столько же идиотов, как и среди стариков»
- Может, вы разговариваете уже не на том языке с молодыми людьми, с этой «школотой», которая стала выходить на улицу?
- Я против вот этого преклонения перед молодежью. Есть люди решительные, храбрые. Это могут быть и старые люди. Среди молодых столько же идиотов, сколько среди старых. Не надо впадать в этот азарт: молодые… Эти молодые пока никуда не пошли. Те, которых я воспитал, они и в тюрьмы шли, улыбаясь и дерзя, понимая, что им сейчас добавят еще пару лет за дерзость, и на смерть шли. И довольны. И кто-то недавно написал: у нацболов была мечта погибнуть где-нибудь у реки Евфрат или Северский Донец, а не в раковом отделении московской больницы.
- Вас часто обвиняет в том, что столько «лимоновцев» прошло через тюрьмы. Ни за что сгубили ребят. Обыватели считают, что такой опыт молодежи не нужен.
- 1999 год, 25 августа, День независимости Украины. Наши ребята из четырех российских регионов общим числом 15 человек захватывают башню Клуба моряков в Севастополе. Она доминирует над городом, у нее символическое значение. Оттуда видно здание СБУ. Вешают на верхнем балконе баннер «Севастополь – русский город!», завариваются изнутри. И разбрасывают листовки. Ну кто мог такое в то время? А местные говорили: «молодцы, вы нас из мрака вывели, луч света в темном царстве, мы тут живем в оккупации». Город морской, там потомки офицеров, адмиралов. Когда действительно Севастополь стал русским городом, я собрал этих ребят и говорю: мы были правы, мы были первыми, у нас не хватило подъемной силы, но хватило духа заявить об этом громко.
- Может, у вас просто нет спонсоров, которые вас поддерживают?
- А как вы себе это представляете? У нас всегда была репутация экстремистов. Читайте по-иному, более благородно – это те, кто идет впереди, это авангард, те, кто умнее, прозорливее. Те, кто в 1999 году предвидел 2014-й, черт возьми!
«Европа теперь состоит из двух непримиримых народов»
- Смогли вы понять столетие ненависти со стороны американцев по отношению к России? Они боятся имперского духа нашей страны, ее величия, экономического успеха?
- Я рассмотрел американцев. Я там прожил пять с лишним лет. И мне этого было достаточно. Это страна дико самовлюбленная, дико эгоистичная. У меня был приятель-американец, который говорил: я – римлянин. Еще они себя называют хозяевами Вселенной. Это их мироощущение. У нас тоже бывают припадки такого сверхпатриотизма, но до такого наши руководители не достукивались. А они переполнены этим. Они, как каток, железобетонно и равнодушно закатывают всех в асфальт. У них отношение к Китаю не лучше, чем к нам. Это могучая страна, которая стремится к абсолютной доминантности. Те же тенденции можно было заметить и у нашего СССР, который рано сдался. А вот предполагать, что они боятся нас… Это не так. Они просто планомерно хотят сокрушить все, что им мешает. И Китай, и Россию.
- Вы встречали на Западе государство, где власть отстаивает интересы народа? Может, Франция?
- Во Франции народ придерживается несколько иного мнения, чем господин Макрон. Французский народ настроен куда более благосклонно и положительно к России и к русским. Американцы тоже, если спуститься в низы. Проблема в верхушках государств. Они по-особому воспитаны, они даже не понимают, насколько они похожи на тех древних римлян, которые погибли от нашествий варваров. Они себя ведут точно так же. И все те черты слабости, толерантности, гедонизма, гомосексуализм, однополые браки, - все это тоже признаки разложения и умирания, а не какой-то особой новой морали.
Я один из первых интеллектуалов, кто в свое время обратил внимание на Жан-Мари Ле Пена. Половина его взглядов мне не нравились. Но я считал, что он правильно держит руку на пульсе времени. Он задавал и пытался отвечать на самые жгучие вопросы. Когда время пришло, эти вопросы всплыли и вылезли наружу. Никто не ожидал, что падет Ливия, что суденышки с мигрантами устремятся в Европу. Помните, Европа колонизировала Африку, Ближний Восток? Теперь все наоборот.
- Реконкиста?
- Теперь не как месть, а как исторический процесс. Теперь они колонизируют Европу, никого не спрашивая. И Европа готова к этой колонизации. В начале 2000-х албанцев, которые прибывали в Италию, отпихивали – катитесь куда угодно! А сейчас – берут. Сейчас в одну Германию полтора миллиона людей ввалилось. Вспомните Льва Гумилева, он ссылался на примеры государств-химер, в которых пытались жить китайцы и пришедшие с севера варвары. Это всегда кончалось резней. Потому что совершенно несовместимы традиции, религия и прочие. То, что казалось китайцам плевком в лицо, для варваров было нормально. Сейчас в Европе сложилась ситуация, в которой все эти государства – химеры. Они состоят из двух совершенно непримиримых народов.
«Я жалею бедного Ванштейна с мордой хряка»
- Какова главная цель жизни человека?
- Нас не спрашивают, когда мы приходим в этот мир, есть ли у вас цель. Нет, мы жертвы своего времени, прекрасного или ужасного. Я думаю, дальше будут ужасные времена. Но цель – благородно вынести это все, выйти победителем.
- Вам 75.
- Не надо поздравлять, надо соболезновать. Надо говорить: почему тебе не на пять лет меньше?
- Ваша спутница вам такого не говорит?
- Нет, этого не происходит. Она держится уже много лет. Я все думаю: когда же ей это все надоест? Нет, держится пока. 9 лет – много. Разница в возрасте 35 лет, что ли.
- Это желание мужчины быть рядом с женщиной, которая моложе?
- Это естественно. Я открыл для себя простую вещь, что все женщины в моей жизни были какие-то… это была одна женщина, только с различными… ипостасями, как это называется в церковном обиходе. Я не вижу в этом ничего удивительного.
- Для женщины естественно тянуться к человеку постарше?
- Если он умный человек. А если идиот? Тогда, в каком бы возрасте он ни находился, это неинтересно.
- По Америке прокатился скандал с откровениями молоденьких актрис о домогательствах. Его бурно поддержали.
- Это плохо. Я считаю, что домогательства – это продолжение рода. Мы так устроены. Тот, кто нас создал, он создал два пола. И на плечи мужчин взвалил еще и доминантную роль. Женщина, если мужчина не будет обращать на нее внимание, она будет смотреть на него как на ... а может, он гомик? Некоторые мужчины грубее, кто-то неуклюжий. Надо это понимать. А как без этого? Я жалею бедного Вайнштейна с такой мордой хряка. Меня только удивляют эти девушки, которые через 20 лет обиделись и вспомнили. Это отдает спекуляцией. Одну пригласил в ванную и стал приставать. А чего ты пошла в ванную, если ты не хочешь? Это один из психоураганов, проносящийся над нашей планетой, он часто идет из США, пересекает океан, ходит по Европе. Как массовая миграция птиц. Педофилия – куда более серьезное преступление.
- В вашей жизни юных особ не было?
- Вы хотите превратить наш разговор в желтую прессу? Я не буду раскалываться. У меня были юные особы, но они мне нравились. Я с ними жил. Взятки гладки.
- Это соратницы?
- Не обязательно. Я часто любил женщин с противоположными политическими взглядами.
- Вы готовы драться за женщину, за идеи?
- Я только и делал это.
- Физически?
- И физически. Ну а как? Я делал все, что в моих силах.
«Нас в Европе 118 миллионов. Европа - это мы»
- Вы в 90-х назвали Европу «дисциплинарным санаторием». Общество номинально свободное, но загнанное в жуткие рамки – законами, нормами. Россия может превратиться в такой «дисциплинарный санаторий»?
- Нас спасает удаленность от центра Европы. Мы всегда были на периферии. В каком-то смысле мы были провинцией. До нас доходили веяния. Наш Пушкин все-таки начинал с подражания Байрону. И Лермонтов. Но в этом своем ледяном климате, заметьте, мы самая крупная европейская нация. Нас на территории Европы живет 118 миллионов человек. Европа – это мы. Надо всегда европейцам говорить: Вы неизвестно кто, живете на каком-то полуострове. А мы тут – самые-самые. Но мы ребята угрюмые. Поэтому всегда нужны были цыгане, разогрев. Потом нам привили германскую государственность - сейчас это оказывается огромным плюсом. Мы всегда были самой реакционной страной Европы. Когда надо было спасать их, они свистели в три пальца, и мы шли, спасали от Наполеона, от Гитлера.
- А сегодня мы способны на это?
- В нас явная реакционность и консерватизм жуткий. И Европа только начинает понимать необходимость консерватизма. И Венгрия, и Германия, и поляки. А дальше – Франции, я не говорю уже о Марин Ле Пен, там есть еще более правые партии. Европа постепенно становится такой же, как мы. А мы уже впереди.
