Источник: Православие и современность
Мы продолжаем публиковать цикл бесед с насельниками Спасо-Преображенского монастыря Саратова. Сегодня на вопросы корреспондента Елены Гаазе отвечает иеродиакон Серапион (Залесный).
— Отец Серапион, я хорошо помню Вас еще мальчиком, постоянным победителем епархиальных олимпиад. Уже тогда Вы производили впечатление очень цельного, целеустремленного человека. Как Вы пришли в Церковь?
— Это произошло, когда мне было 10–11 лет. На тот момент мои родители были людьми церковными, но принципиально нам с братом веру не навязывали. Я даже крещен не был. Мой отец искренне убежден, что к вере человек должен прийти сам, и ни в коем случае нельзя ее ребенку навязывать, иначе потом может стать только хуже. И мы с братом Сергеем приходили в Церковь самостоятельно.
— И по молитвам родителей, наверное?
— У меня был жизненный пример отца — формирующий. Мы видели его глубокую веру, образ жизни. В какой-то момент я почувствовал, что мне надо креститься. Не могу сказать, чтобы это было осознанно. Просто сильное движение изнутри — надо. Когда я пришел в Церковь, то особо и не собирался глубоко погружаться в эту необычную для меня жизнь. Но так получилось, что очень скоро я понял, что это — мое. Буквально через полгода после Крещения у меня возникло желание связать свою жизнь со служением Церкви.
— Что значит — пример отца?
— Это его образ мыслей, образ жизни. Он всегда говорил, что нельзя «играть в игрушки» с Богом. Вера — это образ жизни человека, она накладывает на человека определенные обязанности. Отец своим молчаливым примером показал нам, что вера — это то, над чем стоит всерьез задуматься. Возможно, поэтому со мной не случилось того, о чем говорил наш Владыка Митрополит Лонгин: человек пришел в Церковь, а Бога там не встретил. Видимо, именно это случилось со многими моими сверстниками, которых привели в храм родители в раннем детстве. Это происходит, когда человек начинает ходить в храм, даже не думая о том, что должен теперь и сам меняться.
— А что в ребенке может быть такого, что нужно менять после Крещения? Что изменилось в Вас?
— Во мне появилась некая целеустремленность. Почти сразу после Крещения я, наверное, неожиданно для себя самого, вдруг осознал, что теперь должен начать жить более осознанно, давать себе отчет во всех своих поступках. Появился какой-то новый вектор развития. Я почувствовал себя взрослым, как ни странно, может быть, это прозвучит. Меня многие не понимали, говорили, что я еще ребенок, и нельзя так серьезно все воспринимать. А я просто жил, был такой, какой я есть, ничего специально для себя не придумывал... Просто стал расставлять приоритеты, вот и все.
— В чем конкретно все это выразилось?
— Я осознал, что все в жизни должно быть подчинено какой-то цели, нельзя жить «просто так», ради самой жизни. Все наши поступки должны быть осознанными и нас в той или иной степени к этой цели приближать. Детям подросткового возраста свойственно некоторое баловство, они многое делают в шутку, играя. А я вдруг понял, что это неправильно. Простительно, но неправильно — по крайней мере, для меня.
— Что сохранилось в Вас с той поры неофитства?
— Бывает, люди с некоторым пренебрежением относятся к этому периоду своей жизни. Но мне кажется, что необходимо всегда сохранять в своей душе этот огонек веры, искреннего поиска Бога. Он не должен гаснуть, хотя, конечно, период неофитства не может длиться вечно. Митрополит Тихон (Шевкунов) как-то сказал, что человек никогда не должен прекращать поиск Бога в своей жизни. Кем бы он ни был — семинаристом, священником, епископом... Если этот поиск прекращается, человеческая душа начинает мертветь. Нужно всегда помнить, что Бог — это абсолютно реальная Личность. Однако многие думают, что Он — это «что-то» где-то, неизвестно где. Но это не так. Он — такая же Личность, как и мы с Вами.
— Как объяснить человеку, что значит искать Бога? Как объяснить это ребенку, подростку?
— Дело в том, что вера не объясняется, а показывается. Люди, с которыми меня Господь свел на моем жизненном пути (причем не только в первые годы моего воцерковления, но уже и в годы учебы в семинарии), сумели показать мне, каково это на практике — быть православным. Причем быть им не только в храме или во время домашнего молитвенного правила, а всегда и везде. Наверное, самое главное здесь — это молитва, живое общение с Богом, предстояние пред Ним. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что молитва — это воздух для души. Без молитвы она гибнет, задыхается, как человек при недостатке кислорода.
— Как это происходит?
— Человек теряет ощущение присутствия Бога в своей жизни. Мы всегда должны помнить, что Бог — это наш Отец, и Он всегда рядом с нами. Даже если мы согрешаем, спотыкаемся, мы всегда знаем, что Господь готов принять нас, как принял блудного сына. Вспомним эту евангельскую притчу. В чем состояла главная ошибка блудного сына? Мне кажется, в том, что он утвердился в мысли, что сможет найти свое счастье где-то за пределами отеческого дома. И когда он эту свою ошибку осознал и понял, что лучше быть последним наемником в доме своего Отца, чем жить без Него «на стране далече», Отец принял его и заключил в Свои объятия. Но если человек становится теплохладным, то это по-настоящему опасно.
— Недавно я услышала от одного батюшки неожиданную мысль о том, что он может больше уважать выгоревшего священника, потому что он горел. В отличие от того, который формально выполняет свои обязанности, никогда не горя и не выгорая.
— Я во многом согласен с этим. Такой человек может, по слову преподобного Иоанна Лествичника, вспомнить свою первую ревность, которая у него была, когда он только вступал на путь служения Богу, и вновь взогреть ее в себе. Для меня одна из главных черт в человеке — это искренность. Даже заблуждаясь, искренний человек находит, в конце концов, Истину, в отличие от того, кто обманывает себя и других. Хуже, когда человек остается в Церкви, а подчас даже и принимает священный сан, хотя при этом он в своей жизни так и не встретился с Богом.
— Что можно сказать человеку, который, придя в храм, встретил там такого священника?
— Мне кажется, в таких случаях помогает осознание того, что Церковь основана Самим Господом и, по Его обетованию, врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18). Никогда не одолеют. Это тоже предмет нашей веры. Если человек ищет встречи с Живым Богом, он обязательно Его найдет в Церкви, какие бы нестроения он там подчас не встретил. А если нет, то значит, он искал там что-то другое, но не Христа. Один из преподавателей нашей семинарии (человек очень искренний, живой, который сам в свое время абсолютно сознательно пришел к Богу и решил стать священником) однажды сказал нам совершенно поразившую меня фразу: «Если бы не было Христа, я был бы атеистом. Другой бог меня бы не устроил». Когда встречаешь в жизни таких людей, многие вопросы отпадают сами собой.
— Расскажите подробнее, как происходило Ваше воцерковление.
— Как раз в то время, когда во мне возникло желание креститься и поближе познакомиться с жизнью Церкви, прямо рядом с нашим домом появился временный храм в честь святых апостолов Петра и Павла. Я стал посещать службы, через некоторое время меня взяли пономарить. Большое влияние на мое становление оказал крестивший меня священник — отец Иаков Коробков. Он был очень искренний, не боялся ставить вопросы, признаваться, что чего-то не знает. У него не было готовых ответов на все вопросы, он мог сомневаться, спрашивать мнения других. В нем было это горение, постоянный поиск Бога. Где-то через год после моего вхождения в Церковь отца Иакова перевели на другой приход. И тогда моим наставником на несколько лет, вплоть до самого моего поступления в монастырь, стал иеромонах Дорофей (Баранов), ставший для меня на эти годы практически вторым отцом, едва ли не самым близким человеком. Возможно, во многом именно через отца Дорофея Господь и привел меня к монашеству.
— А как пришла мысль о монашестве?
— В чем-то это тоже заслуга моего отца. Он привил мне мысль о монашестве как о чем-то совершенно естественном для человека. Я никогда не считал, что монашество — это что-то исключительное, скажем так, не совсем нормальное для человека (к сожалению, такой взгляд на монашество иногда встречается даже в церковной среде). Мы часто ездили с отцом в подмосковные монастыри — обычно это происходило зимой, на каникулах. Я всегда испытывал к монахам какую-то особенную симпатию, привязанность. А классе в девятом ко мне пришло твердое осознание того, что монашество — единственно верный для меня путь. Одновременно с этим я почувствовал себя чужим в мире. Я ощутил ужасную пустоту во всем, что окружало меня. Как раз незадолго до этого открылся наш монастырь, и я проводил здесь почти все свободное время. Приезжал в субботу после школы, шел на всенощную, ночевал в келье, а в воскресенье после Литургии возвращался домой. И при каждом удобном случае приходил сюда. Читал в келье святоотеческую литературу, общался с монахами, открывал неведомый для меня мир. Чувствовал себя едва ли не самым счастливым человеком, ощущал настоящую полноту жизни. Спасибо игумену отцу Макарию за то, что он увидел во мне это стремление и помог ему не угаснуть — благословил меня оставаться в монастыре всегда, когда появится такая возможность.
— Как родители отнеслись к Вашему решению?
— С одной стороны, они прекрасно видели, что со мной происходит, и были готовы к такому моему шагу. Но, наверное, они думали, что это произойдет позже, уже после окончания семинарии, спустя какое-то время. Поэтому когда я после второго курса семинарии пришел к ним за благословением на постриг, то получил неожиданный для себя ответ: «Нет, не сейчас». Родители поставили мне условие: сдать хорошо зимнюю сессию. Они желали убедиться, что моя жизнь в монастыре никак не отразится на моей учебе. Хотя мне было горько, я решил выполнить это условие, чтобы сделать все, от меня зависящее. Сдав на отлично зимнюю сессию, я приехал домой и сказал родителям, что теперь иду к Владыке писать прошение на постриг. И тут в ответ я услышал спокойное: «Ну, иди». Видимо, родители поняли, что удерживать меня дальше не стоит. Они всегда уважали свободный выбор человека и ценили мир в семье, даже если не совсем соглашались с выбором своих детей.
Я написал прошение на постриг, и Владыка постриг меня на шестой неделе Великого поста. Так я стал Серапионом. Для меня очень значимо, что мощи моего небесного покровителя — святителя Серапиона Новгородского — покоятся в Троице-Сергиевой Лавре рядом с мощами одного из самых любимых мною святых — преподобного Сергия Радонежского. Я очень почитаю преподобного Сергия, не раз горячо молился у его мощей. Вот и накануне пострига по благословению Владыки Лонгина я вместе с отцом Макарием поехал в Лавру просить у преподобного благословения на монашество.
— Отец Серапион, а на каких книгах Вы росли?
— Вкус к чтению я получил, наверное, как дар при вхождении в мир Церкви. До 10 лет я практически ничего не читал, и моя семья смотрела на меня почти как на дикаря: мои родители и брат всегда много читали.
Отец приучал меня читать святых отцов, потому что считал, что нужно знакомиться с верой по первоисточникам. Я читал жития святых в изложении святителя Дмитрия Ростовского — их давала мне мамина знакомая, у которой было собрание из 12 томов. Я учился тогда в пятом классе, и нагрузка в школе была небольшой. Буквально проглатывал эти тома, и для меня это было нечто свежее и очень интересное. Я все воспринимал так, как это было написано. Никаких сомнений не возникало: все чудеса, подвиги благочестия воспринимались мною как нечто естественное. Потом было житие преподобного Сергия Радонежского — книга, написанная архиепископом Никоном (Рождественским) к 500-летию преставления Преподобного. Она была в нашей домашней библиотеке, и я перечитал ее несколько раз. Это очень теплая и душевная книга, которая делает преподобного Сергия каким-то родным, близким, настраивает на подражание ему. В девятом классе я познакомился с трудами святителя Игнатия (Брянчанинова), буквально зачитывался ими.
Мне кажется, что хорошо, когда в жизни христианина одновременно присутствуют чтение Священного Писания, чтение святоотеческих творений и посещение богослужения. Если чего-то из перечисленного не хватает, то душа человека начинает испытывать духовный голод. Я ощутил это на себе.
— А классику Вы полюбили?
— Да, конечно. Правда, мне кажется, что воцерковленному человеку, особенно монаху, при чтении классической литературы следует соблюдать меру. Светские книги могут оставлять в душе человека слишком сильные впечатления, рассеивать его мысли, так что потом трудно будет настроиться на молитву. Поэтому я бы не стал читать классику, например, в дни Великого поста. А так — люблю Пушкина, Достоевского. Вот недавно буквально на одном дыхании прочитал «Обыкновенную историю» Гончарова. Вообще, по моему мнению, почти вся русская классика говорит о том, как человек ищет Бога, но, к сожалению, чаще всего, не находит Его, хотя Он всегда присутствует где-то рядом. Это трагедия многих русских людей, в том числе и самих писателей, которые смогли гениально показать живую страдающую человеческую душу, ее поиски, боль.
— О чем Вы мечтаете?
— Когда я учился в школе и на младших курсах семинарии, у меня была одна совершенно определенная мечта — я хотел стать монахом. И практически сразу после пострига я вдруг осознал, что главное в моей жизни уже произошло. Монах максимально вступает в отношения с Богом как с Отцом. И Господь со Своей стороны делает все, чтобы ты почувствовал себя Его сыном. Быть монахом — это дар, который Господь дает человеку. И страшно оказаться недостойным этого дара, недостойным Его любви и доверия к тебе. Теперь остается желать только того, чтобы при исходе из этой жизни Господь признал во мне Своего верного раба, который приумножил данный ему талант. Признал, что поле моего сердца, на котором Он однажды посеял Свое семя, принесло достойный плод.
[Беседовала Елена Гаазе]
Источник: Православие и современность
