Гордое бремя
Бодрая и жизнеутверждающая (в целом) военная литература последнего периода Британской империи вообще радует своим оптимизмом и верой в «миссию белого человека». Потом наступили одни разочарования.
«Честь тому, чей эпос есть могучая Держава!»
Томас Карлейль
От автора: продолжаем публикацию серии текстов о литературе и философских идеях периода Первой мировой войны, которая была начата в статьях «Будетляне», «Братская линия» и «Отказ от обыденности»: первой, второй и третьей частей работы «Первая Мировая Война и доминанты развития художественной культуры». В этот раз - краткий обзор культурной ситуации во Франции и Англии - не столько авторов, сколько основных «лейтмотивов» их культурных реалий того периода. Бодрая и жизнеутверждающая (в целом) военная литература последнего периода Британской империи вообще радует своим оптимизмом и верой в «миссию белого человека». Потом наступили одни разочарования.
Анализируя французскую литературу периода Первой мировой войны, следует указать на определенную «преемственность темы» - антигерманские выступления французских писателей имели место во время франко-прусской войны, в качестве примера можно назвать сатирические стихотворения Теодора де Банвиля, а также некоторые рассказы Мопассана. После Франфуртского мира общее отношение французской общественности к Германской империи можно определить как резко негативное. В силу этого, выступления многих французских писателей во время войны были крайне эмоционально-экспрессивными и «реваншистскими». Среди писателей, которые, по словам Максимилиана Волошина «взяли на себя литературно неблагодарную задачу поддерживать бодрое гражданское расположение духа и делают это в передовых статьях, проникнутых обязательным оптимизмом» были Моррис Баррес, Оноре Рони, Жан Ришпен. В свою очередь так называемая «пропаганда ужасов» предназначенная как для поддержания в обществе «военных настроений», так и обличения «зверств противника» в глазах «цивилизованного мира», воплотилась в ряде газетных статей и книг, показывающих «истинное лицо» «германских варваров».
Немецкий исследователь Рудольф Зульцман, при оценке пропаганды периода Первой мировой войны отмечал, что «Систематическое применение пропаганды как оружия впервые отмечено в мировой войне 1914-1918 годов. Германия была совершенно ошеломлена этим оружием, потому что, согласно немецкому мировоззрению, военный конфликт мог разрешаться только военными средствами. История пропаганды в Первой мировой войне является прежде всего историей пропаганды ужасов. Именно с этого времени пропаганда становится чем-то вроде позорного клейма, налагаемого на противника.<...> По сути дела, пропаганда ужасов не являлась уже настоящей пропагандой. «Факты», которыми она оперировала, представляли выдумки самого дурного пошиба. <...> Огромную убедительную силу имела легенда о «распятии канадца», и рассчитанная на католиков ложь о насилиях над монашками, и так называемые «показания свидетелей» о муках католических священников, которых якобы подвешивали к колоколам. Однако, ни одно из этих обвинений, предъявленных Германии и распространенных пропагандой противника по всему миру, впоследствии не было доказано». Дополнить эту цитату можно словами русского адмирала А.В. Колчака. В одном из писем он писал: «Я раскрыл взятую книжку - это была одна из многочисленных брошюр, распространяемой английской и французской печатью, с описанием нарушений всех «божеских и человеческих» (интернациональных) законов, произведенных немецкими войсками при вторжении во Францию и особенно после вынужденного отступления. Длинный однообразный перечень разрушения, убийства, без различия пола и возраста, грабежей, насилий, планомерного истребления всего, что имело какую-либо ценность: истребление фруктовых садов, уничтожение сельскохозяйственных орудий, отравление колодцев, формальное осуществление рабства, грубое издевательство над честью, религией и историческими ценностями... Все это изложено в тоне величайшего возмущения и негодования по адресу гуннов двадцатого столетия, доходящего до явного чувства мести, способного проделать в Vaterlande'e (Отечестве - имеется в виду Германия) все то, что его обитатели произвели на территории Belle France (Прекрасной Франции)...»
Конечно, говорить об абсолютной беспочвенности французской военной пропаганды было бы неправильно, например, ряд свидетельств о ряде нарушений немецкой армией законов войны приведен в книгах историков Антона Керсновского и Барбары Такман, генерала Петра Краснова. И говоря о той или иной степени тенденциозности союзнической официальной пропаганды, следует указать на книги, мотивом написания которых была подлинная, истинная боль за свою родину, трагическое переживание происходящего. Среди них можно назвать книгу статей бельгийского писателя Эмиля Верхарна «Окровавленная Бельгия» и его поэтический сборник «Красные крылья войны».
В литературе Англии, так же как и в литературах других воюющих стран, присутствует широкая палитра разнообразных оценок военных действий, - от безусловной поддержки, до столь же однозначного отрицания. Однако стоит отметить, что выбор в пользу войны для английских писателей облегчался рядом обстоятельств, среди которых можно назвать англо-германские противоречия при расширении колониальной экспансии и торговли, бывшие основным фактором политической нестабильности в предвоенное десятилетие, а также ускоренное строительство немецкого «Флота открытого моря», способного в перспективе реально угрожать морскому владычеству Великобритании. Определенную роль в формировании «военных настроений» сыграла активная и агрессивная британская колониальная политика, воспринимаемая в духе своеобразного имперского призвания. Эти настроения нашли свое выражение в философских и литературных произведениях английских писателей, и, в конечном счете, формировали своеобразную «империалистическую» поэтику, в рамках которой практические политические и экономические соображения тесно переплетались с романтическими настроениями, насыщенными дерзким порывом первопроходцев и воинов.
Так, например, философ Томас Карлейль в своей книге «Прошлое и настоящее» так писал об имперском, «цивилизаторском» призвании Англии: «Твой Эпос не выраженный словами, написан огромными буквами на поверхности нашей планеты, - молы, торговля хлопком, железные дороги, флоты и города, Индейские империи, Америки, Новые Голландии - все это может быть прочтено сквозь солнечную систему! <...> Честь тому, чей эпос есть могучая Держава, постепенно созданная, могучие ряды героических Дел, - могучая победа над Хаосом; такому Эпосу, в то время как он сам себя пел, придали форму и должны были придать ее, вселясь в него, «Вечные Мелодии». Относительно этого Эпоса нельзя ошибиться». Образ «вечного деятеля» Империи предстает у Карлейля как «неодолимый в борьбе против болот, гор, препятствий, беспорядка, нецивилизации, всюду побеждающий беспорядок, оставляющий его как систему и порядок». В художественной литературе эти взгляды с наибольшей силой и убедительностью выразил Редьярд Киплинг в своем знаменитом стихотворении «Бремя белого человека», в котором он писал: «Неси это гордое бремя - Родных сыновей пошли На службу тебе подвластным Народам на край земли - на каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей, Наполовину бесов, Наполовину людей. <...> Неси это гордое бремя Не как надменный король - К тяжелой черной работе, как раб себя приневоль; При жизни тебе не видеть Порты, шоссе, мосты - так строй их оставляя Могилы таких как ты!» Также на настроения английского общества сильно подействовал захват немецкой армией территории Бельгии - «пистолета, направленного в сердце Англии». Впервые после Наполеона враг угрожал самой метрополии. В силу этих причин война была воспринята английским обществом не только как продолжение мировой экономической и культурной экспансии, но и защита своей страны от возможного вторжения. Не последнюю роль играли представления об особой миссии Великобритании как «хранителя» демократических ценностей и традиционного гаранта мирового порядка и стабильности, противостоящей натиску германских «гуннов» двадцатого века. Уверенность в необходимости войны органично вписывалась в «национальную мифологию» английской истории - сражения против немецких «современных варваров» продолжали дело борьбы против «врагов цивилизованного мира» - «европейского жандарма» Николая Первого, «корсиканского чудовища» Наполеона или «Непобедимой армады» испанского короля.
Среди английских писателей, разделявших «военные настроения» особо следует выделить Артура Конан Дойла и Редьярда Киплинга - как по значимости литературных талантов, так и в силу их большого влияния на формирование общественного мнения. Оба этих писателя безусловно поддерживали имперскую политику Великобритании - даже во время англо-бурской войны, когда агрессия против Трансвааля и Оранжевой республики была крайне негативно воспринята не только Россией, Францией, Германией, но и значительной частью собственно английского общества. Конечно, ни Конан Дойл, ни Киплинг ни могли занять «нейтральную позицию» в период Первой мировой войны, - поддержку английской армии, участие в патриотической агитации они считали долгом «писателя и гражданина». С началом Первой мировой войны, Артур Конан Дойл, которому исполнилось пятьдесят пять лет, снова, как во время англо-бурской войны, готов был идти добровольцем. Он видел в этом миссию ветерана, обязанного подать пример другим. «Мне дана только одна жизнь, чтобы прожить ее, - писал он брату Инессу Дойлу, в будущем генералу, - и вот возможность пройти удивительное испытание, что к тому же способно оказать воздействие на других». Но его предложение было отклонено военными властями. На фронт ушли его сын, брат, два племянника, зять, брат жены Конан Дойла. Все они погибли. Сын Кингсли был ранен на Сомме в горло и за несколько часов до перемирия скончался от воспаления легких. Тот же недуг унес брата Инесса.
Всю войну Конан Дойл писал не покладая рук, по неостывшим следам событий он составлял летопись этого мирового потрясения. Сам готовый идти на смерть и принесший тяжкие личные жертвы, он видел в происходящем героический трагизм. Писатель прекрасно понимал, что, даже если смотреть с оптимистической и благожелательной точки зрения, положение дел гораздо более сурово, чем это изображается в официальных сообщениях. Но сам он преисполнен был воинственного воодушевления, и это по-особому окрашивало в его глазах и армейские будни и настроения солдат. Его «История действия английских войск во Франции и Фландрии» начала выходить еще во время войны - в 1916 году, а к 1920 году были изданы шесть томов. (Англо-германское противостояние находит свое отражение и в детективных произведениях Конан Дойла - деятельность немецких шпионов становится основным объектом расследований его знаменитого персонажа Шерлока Холмса. Также стоит упомянуть и о спиритических увлечениях Конан Дойла, - в исследованиях, посвященных этой теме, он приводит ряд «таинственных» событий, произошедших непосредственно перед войной, и как бы предсказывающих ее начало.)
Редьярд Киплинг также выступил как активный сторонник войны. Его «военные» произведения становятся все более резкими и нетерпимыми по отношению к противнику - один из его рассказов, в котором английская женщина отказывается помочь раненому немецкому летчику и с радостью наблюдает за его мучениями, справедливо считается образцом антигуманности. При этом сам Киплинг не считал возможным для себя оставаться сторонним наблюдателем происходящих событий и оградить свою семью от войны. Осознание общего бремени войны, необходимость участия в ней каждого, способного держать оружие - эти убеждения Киплинга, были для него не только «красивыми словами», но прямым руководством к действию. Стоит отметить, что и в «империалистических» рассказах и стихотворениях Киплинга, посвященных британским колониальным войскам, ответственность и правосознание, сочетающиеся с чувством долга и отвагой являются основными чертами психологического портрета «истинного английского воина». Сам Киплинг принял активное участие в военной пропаганде, лично посещая воинские части в действующей армии. На войне погиб единственный сын Киплинга, которому он сам помог - несмотря на плохое зрение, делавшее того непригодным к службе, - вступить в армию и отправиться на фронт. И Киплинг, и Конан Дойл были верны своим убеждениям - в их произведениях о войне не найти ни «ремарковского» горького разочарования, ни «селиновского» нигилизма, - и победа в войне представлялась им как заслуженное торжество «правого дела» Великобритании, достойное исполнение ею миссии поддержания мирового порядка и стабильности. Конечно, английские писатели не были едины в своем отношении к войне - помимо ее апологетов - Киплинга и Конан Дойла, о войне писали такие писатели как Уэллс и Олдингтон, и их оценки военных событий Первой мировой можно назвать противоположными по отношению к «имперскому творчеству» их собратьев по перу. Стоит отметить, что Герберт Уэллс в начале войны также выступил с патриотических позиций. Но уже в 1916 году Уэллс опубликовал нашедший широкий отклик антивоенный роман «Мистер Бритлинг пьет чашу до дна».
Все же тема войны в творчестве Герберта Уэллса занимает меньше места, и гораздо менее значима в общем контексте английской литературы, чем произведения Ричарда Олдингтона, который как писатель, подобно Хемингуэю, Юнгеру или Ремарку сформировался именно под влиянием Мировой войны. Причем если Юнгер или Хемингуэй все же «вышли за рамки военной темы», и их творчество далеко не исчерпывается произведениями, посвященными Первой мировой войне, то Олдингтон остался в мировой литературе именно как «военный» писатель - более поздние его произведения явно слабее, чем роман «Смерть героя», запечатлевший в английской литературе черты «потерянного поколения».
Так же как и другие «фронтовые» писатели Ричард Олдингтон знал о войне не понаслышке. Он добровольцем вступил в армию в 1916 году, пройдя путь от рядового до командира роты связи, был ранен. Непосредственный опыт войны нашел свое отражение в сборнике стихов Олдингтона «Образы войны», который вышел в 1919 году. Метафорическое осмысление войны, стремление дать «чистый образ», фиксирующий непосредственное впечатление, - черты присущие имажинистскому направлению в поэзии, определяют содержание этой книги, стихи которой напоминают живописные наброски. Так, в стихотворении «Бомбардировка» Олдингтон пишет: «Четыре года рвала и терзала землю, Взрываясь сталь. <...> На четвертую ночь все В изнеможении от нервной пытки Уснули, вздрагивая, бормоча Под грохот тяжелых снарядов. На пятый день настал покой; Мы вылезли из ям И смотрели из обломков земли, Как белые облака беззвучно плыли В невозмутимой синеве». Сразу же после войны Олдингтон начинает писать роман «Смерть героя». Первые наброски произведения были сделаны Олдингтоном еще на фронте. По словам автора, там впервые набросал он «беспомощную рукопись, попробовав вложить в нее то, чему научился за три года войны». Окончательно роман был закончен и издан в 1929 году. «Смерть героя» - роман о войне, однако собственно «фронтовым» описаниям отведено меньше его половины. Для Олдингтона главное - понять причины трагедии своего героя, которые подорвали его волю и фактически толкнули к самоубийству. Ее истоки, по мнению автора, уходят в довоенную жизнь, обусловлены воспитанием и нравами, подменявшими подлинные ценности мнимыми, действительные цели фальшивыми, создавшими своеобразную иллюзорную «псевдореальность», рассыпающуюся на части при соприкосновении с беспощадной жестокостью войны. Изображение энтузиазма молодых людей, идущих на фронт, и последовавшего за ним разочарования в ценностях, толкнувших их на этот поступок, ненависть к войне, составляют отличительную особенность романа Олдингтона, сближая его произведение с романом Ремарка «На западном фронте без перемен».
Продолжение следует.
