После вас, господа англичане!
Повторюсь еще раз: в двадцатом веке война стала чрезвычайно серьезным делом. Однако она не всегда была именно такой - вспомнить хотя бы войну за Баварское наследство, прозванную «картофельной войной», потому что в процессе маневрирования войска вытоптали больше картошки, чем уничтожили друг друга. Любитель хитроумных маневров маршал Франции Мориц Саксонский считал «сражение - уделом посредственностей» и полагал, что «иногда победа порождает больше проблем, чем решает» (как тут не вспомнить занятие Москвы Наполеоном и ожидание им «бояр» с ключами от города). Кураж, блеск, несерьезность и шутка делали войну не только кровавым, но и героическим приключением с легким налетом дурашливости (когда так много мужчин, одетых ярко, как на сельской ярмарке, злоумышляют друг против друга - это само по себе забавно). Именно оттуда, из «войн джентльменов» пошло крылатое выражение: «Apres vous, messieurs les Angles!» («После вас, господа англичане!»). Напомню эту историю. Как описывает русский историк Антон Керсновский: «При Фонтенуа (1745 год) шотландцы сблизились на пятьдесят шагов с Французской Гвардией, продолжавшей безмолвно стоять. Лорд Гоу крикнул французскому полковнику: «Прикажите же стрелять». «После вас, господа англичане!» - ответил французский командир граф д'Отрош, учтиво отсалютовав шпагой. Залп всем фронтом шотландской бригады положил сотни французов. Это выражение стало нарицательным. Свою роль в истории двух народов эпизод этот сыграл - о нем сто семьдесят лет спустя напомнил Фошу маршал Френч, когда та самая шотландская бригада пожертвовала собой, прикрывая отход французов в критическую минуту под Ипром» (в Первую мировую войну - прим. авт.).
В общем, про Первую мировую войну тоже хочется вспомнить что-то необычное, забавное и рыцарское (которое в наше время уже почти синонимично глупости). Вот небольшая подборка, которая постепенно будет пополняться.
А начнём с верблюда
Германская подводная лодка US-20 в сентябре 1916 года была переведена в порт Каттаро и включена в состав австро-венгерского флота под названием U-60, хотя сохранила немецкий экипаж. За счет большого объема грузовых помещений (лодка планировалась как минный заградитель, но стала, по существу, транспортом) она могла принимать на борт значительное число грузов и долго находиться в море. U-60 специализировалась на перевозке оружия и боеприпасов для арабских племен (которые, пользуясь случаем, боролись с англичанами и, соответственно, поддерживали кайзера - далекого и не строгого «отца родного»). Оружие и добродетели Вильгельма II так восхищали арабов, что вождь племени синусси решил подарить ему белого верблюда - в знак наивысшего уважения. Отказаться было невозможно, поэтому подводники стали искать решение. Грузовой отсек U-60 наполнили кормом для подарка, а самого верблюда, крепко принайтовав, разместили на палубе. Была рассчитана глубина «максимального погружения» - так, чтобы невысокая рубка лодки уходила под воду, а голова верблюда оставалась над волнами. В целом поход прошел успешно, однако на финальном этапе не обошлось без курьеза. Перед заходом в порт лодка, опасаясь авиации противника, погрузилась на «максимальную глубину». В итоге городские власти устроили подводникам крупный скандал, поскольку вид плывущей и оглушительно ревущей головы невиданного зверя привел в неописуемый ужас местных рыбаков, в большом количестве промышлявших у входа в гавань. В панике они бросились на своих лодках кто в море, кто к берегу. К сожалению, история не сохранила фотографий Вильгельма II верхом на белом верблюде - хотя к этому моменту ему явно было не до того. А вот местный фольклор наверняка пополнился сказаниями о чудесном существе с белой головой и громким голосом, морском владыке, который приносит богатство или славу - это уж кому как нравится.
Голубятни
Первые танки были просто чудовищны. Причем не только для противников, но и экипажей. Тихоходность, способность ломаться по нескольку раз до соприкосновения с противником и жуткий шум внутри - будущее чудо-оружие переживало свое младенчество. И тут тоже не обошлось без курьеза. Дело в том, что командованию и экипажам танков на поле боя все же надо было общаться. Радио в машинах не существовало, докричаться до этих прокопченных грешников в засаленной одежде было невозможно (из-за шума в самом танке экипаж общался жестами). Выход нашли в использовании голубиной почты. Для этого в спонсоне (выступающий элемент для размещения орудия и пулеметов) было устроено специальное отверстие для голубя - дырка, как в скворечнике. Голуби находились и в самом танке - для передачи экстренных сообщений. В общем, если кто-то хочет считать первые танки не «сухопутными броненосцами», а «бронированными голубятнями» - у него есть на то все основания. А вообще-то можно восхититься мужеству этих голубей, которые в дыму разрывов, среди пулеметных очередей и грохота битвы отыскивали свои родные «коробочки». У голубей ведь тоже есть свои героические времена, и тут, пожалуй, будет уместна цитата из Юкио Мисимы, по сути, про то же: «Голуби революции летали под свист пуль, к их лапкам были прикручены листки с боевыми донесениями. Круглую белую грудку в любую минуту могла запачкать алая кровь. А что мы видим теперь? Голубки что-то такое брюзжат, ворчат и мирно поклевывают хлебные крошки... Даже дым из трубы паровоза, мчащегося по путепроводу, напоминает уже не о пороховой гари, а о костерке на пикнике».
«Трудно воевать, кончились патроны...»
Эрнст Удет, второй по результативности летчик-ас Первой мировой войны, после ее завершения выступал в цирке и на авиашоу. И если бы не однополчанин Герман Геринг, который взял его на высокую должность, судьба этого летчика могла сложиться не столь печально. «Наломав дров» в области технического вооружения Люфтваффе (в частности, так и не был создан тяжелый четырехмоторный бомбардировщик, за что мы, русские, можем поблагодарить Удета), он покончил с собой в ноябре 1941 года. Тем не менее, его мемуары о Первой мировой войне (о которых можно поговорить отдельно) - одни из лучших. И хочется завершить этот небольшой обзор рассказом о рыцарстве - не менее странном в наше время, чем почтовые голуби над полем боя.
Длинная цитата из «Жизни летчика» Эрнста Удета, но она того стоит:
«С запада быстро приближается маленькая точка. Крошечная и черная поначалу, она быстро растет по мере того, как приближается ко мне. Это Спад, вражеский истребитель. Одиночка, такой же, как и я, высматривающий добычу. Я усаживаюсь в пилотском кресле поудобнее. Будет бой. Мы стремимся навстречу друг другу, находясь на одной и той же высоте, и расходимся, проходя на волосок друг от друга. Мы делаем левый поворот. Тот, другой самолет отсвечивает на солнце коричневым. Затем начинает кружиться. Снизу, наверное, кажется, что две большие хищные птицы ухаживают друг за другом. Но это смертельная игра. Тот, кому противник зайдет в хвост, проиграет, потому что одноместный истребитель с неподвижно закрепленным пулеметом может стрелять только прямо вперед. Его хвост нельзя защитить. Иногда мы проходим друг мимо друга так близко, что я могу ясно увидеть узкое, бледное лицо под кожаным шлемом. На фюзеляже между крыльями черными буквами написано какое-то слово. Когда он проходит мимо меня в пятый раз, так близко, что струя от винта мотает меня взад и вперед, я могу разобрать: Vieux Charles- Старик Шарль. Это знак Гийнемера. Да, только он один летает так на всем нашем фронте. Гийнемер, который сбил уже тридцать немецких самолетов. Гийнемер, который всегда охотиться один, как все опасные хищники, внезапно нападает от солнца, сбивает в секунды своего оппонента и исчезает. Так он сбил Пуца. Я знаю, это будет поединок, где у жизни и смерти цена одна. Я делаю полупетлю, чтобы зайти на него сверху. Он тут же понимает это, и сам начинает петлю. Я пытаюсь поворачивать, но Гийнемер следует за мной. Выйдя из поворота, он сможет мгновенно поймать меня в прицел. Металлический град с грохотом сыпется на мое правое крыло, и звенит, ударяя в стойку. Я пробую все, что могу, самые крутые виражи и почти отвесные скольжения, но он молниеносно предугадывает все мои движения и немедленно реагирует. Его самолет лучше. Он может делать больше, чем я, но я продолжаю бой. Я нажимаю кнопку на ручке... пулемет молчит... заклинило! Левой рукой я держу ручку, правой пытаюсь загнать патрон в патронник. Ничего не получается - патронник никак не очистить. На мгновение я думаю о том, чтобы спикировать и выйти из боя. Но с таким противником это бесполезно. Он тут же окажется у меня на хвосте и прикончит.
Мы продолжаем виражи. Отличный пилотаж, если бы ставки не были столь высоки. У меня еще не было столь проворного оппонента. На время я забываю, что передо мной Гийнемер, мой враг. Мне кажется, это я, с моим товарищем, участвую в спарринг-бою над нашим аэродромом. Но иллюзия длится всего лишь секунды. Восемь минут мы кружим друг за другом.
Самые длинные восемь минут в моей жизни.
Вот сейчас, повернувшись на спину, он проходит надо мной. На секунду я бросаю ручку и колочу по коробке патронника обоими руками. Примитивный прием, но иногда он помогает. Гийнемер видит все это сверху, он должен это видеть, и сейчас он знает, что со мной случилось. Он знает, что я беззащитен. Вновь он проходит надо мной. И затем случается то, что случилось: он медленно машет мне рукой, и исчезает на западе, летя по направлению к своими траншеям. Я иду домой. Я ошеломлен. Некоторые полагают, что пулемет Гийнемера тоже был неисправен. Другие считают, что я должен был протаранить его в отчаянии. Но я никому из них не верю. Я и по сей день считаю, что рыцарские традиции прошлого не погибли. Поэтому я кладу запоздалый венок на его безымянную могилу».
На фото: "танк-голубятня"
