Как и всякий другой, русский стиль имеет свою историю вопроса. Сама русская история создавала основу его, христианство его одухотворило. Историков древности, вначале с любопытством, потом со страхом бросающих взор на славянские земли, изумляло отношение славян к смерти. Пушкин не случайно взял одним из эпиграфов слова Средневековья о нас: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому не больно умирать».
Это отношение к смерти, которое есть вообще главное в жизни
человека и нации, и выделяет русский стиль из других. Наша, русская,
жизнь - не здесь, она - в Руси Небесной. Но это не значит, что русский
стиль предполагает пренебрежение к жизни земной, нет. Земная жизнь есть
пропуск в жизнь небесную. Чем выше качества души, тем выше она
вознесётся. Такие рассуждения, подкрепленные примерами, становятся
убеждением русского художника и питают в его нелёгкой дороге.
Русский стиль - дело соборное. Он вообще вряд ли связан с
каким-либо именем. Другое дело - инославные. Ходжа Насреддин,
Шехерезада, Хайям - вот Восток. Акутагава, Куросава - Япония; Конфуций,
Лао Шэ - Китай. Фолкнер - одна Америка, Хемингуэй - другая, а третьей и
не доищешься. Сервантес, Лопе де Вега, Лорка - Испания, Фейхтвангер -
иудейство, Шолом-Алейхем - еврейство, Диккенс - католичество, Агата
Кристи - Англия для всех и так далее. Где совпадают нация и ее основная
религия, где - нет, но стиль присутствует всюду. Деление религий,
растаскивание их на секты, течения фундаменталистов, новаторов,
традиционалистов и лжепророков вредят стилю, понижают его авторитет.
Стиль готовит мировоззрение политиков, но политики у нас без
мировоззрения, только с жаждой власти. Отсюда все беды.
Образ жизни опять же глубоко национален - отсюда борьба русского
стиля за его закрепление и продление. Индейка с яблоками на Рождество -
вот и Америка; спагетти, да пицца, да капучино - Италия. Но Россия - не
пельмени с медвежатиной! Ее блюда многочисленны, русское обилие в еде
предполагало всегда гостей. Помещик Петр Петрович Петух у Гоголя
искренне сетует, что гости, перед тем как заехать к нему, по дороге
перекусили. Помню по себе послевоенную нищету и голод, помню нищих,
которые стеснялись войти в избу, если в ней обедали. Но обедавшие
помнили о нищих. А обилие свадеб, крестин, поминок - все желанны за
столом! Мы держимся за быт оттого, что в нём любовь к ближним и дальним.
Убивание, высмеивание космополитами вышивки гладью и крестиком,
репродукции «Трех богатырей» в колхозной столовой - все это было
убиванием русского быта и стиля. Вышивка - символ. Нет у девушки в руках
иголки с ниткой - давай сигарету в пальцы. Соцреализм вроде бы и не
отрицал национального, но оно было во многом картонной декорацией,
ряженностью, привязкой к месту действия, а действие было одинаково
везде: строительство неведомого светлого будущего. Стиль же предполагает
следование за идеей, за периодами жизни, их ритмом и гармонией. Стиль в
семидесятилетних испытаниях сохранялся в мечте о нем. Вырастая в
сороковые, пятидесятые и так далее годы, мы ведь не только «Битву в
пути», да Полевого, да Паустовского читали. Одна русская сказка, одна
застольная русская песня перевешивала всю тяжесть соцреализма. Нерусская
культура для России - как кукуруза, сеявшаяся по приказу за Полярным
кругом: всё равно вымерзнет, сама вымерзнет, даже времени на возмущение
ею не надо тратить.
А ещё повезло в тяге по русскому стилю, что в шестидесятые
хлынуло на нас засилие иностранной литературы, неплохой, кстати. Но как
ни хорош Фитцджеральд, а до Гончарова, например, ему как до звёзд. То
есть все мы перемолотили. Гамсуна оценили, Ремарком побаловались, а мало
их для русского, который уже прочёл «Как ныне сбирается вещий Олег» или
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром...», «По небу
полуночи Ангел летел»... Для русского, даже неверующего, но просто
любящего Россию, нет сомнений, что Господь был в России. И как иначе
после Тютчева: «Утомленный ношей крестной, всю тебя, земля родная, в
рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».
Ведь если русский стиль был (а он был, существовал!), то он и
есть, он действует, он живет хотя бы в тоске по нему. Отсюда желание
возврата к нему, отсюда обязанность русского художника его продолжать.
Проживать историю или жить в цивилизации? Но я никуда не денусь, я
живу в цивилизации, но как писатель я живу историей. Я вхожу в общество
потребителей, я просто обязан жить сегодняшней русской жизнью. Но надо
видеть в бегущем времени проблески, пусть даже и гаснущие, вечности.
Прогресс демократии вижу в одном - в прогрессе разврата, насилия,
пошлости, в их агрессивности, в их лихорадочном румянце, в желании
заразить всех.
Господа иностранцы никогда не поймут России, и не надо им ничего
объяснять. Кое-что понимают те, кто понимают чувством, а всякие
изыскания о России: об иконе и топоре - болтовня для сытых, справка для
ЦРУ. Другое дело люди, полностью, по силе своей любви к России
начинающие ей служить: Востоков и Даль, Бодуэн де Куртенэ... Здесь
пунктик, когда ненавидящие Россию всегда вопят о частичках нерусской
крови в Пушкине, Лермонтове и так далее. Дело разве в крови? Дело же в
любви к России, а значит, к Православию. Но вообще для иностранцев мы
непостижимы. Прости, Господи, я не видел никого глупее и самоувереннее
американцев. Вспомним к случаю и князя Волконского. В лекциях по русской
истории и культуре, читанных в Америке, он замечает: заставь иностранца
говорить о России, и он непременно сморозит глупость. В массовой
культуре нет русского стиля, есть его знаки: «посидим, поокаем», рубаха
навыпуск, «присядка», «калинка-малинка», «казачок», но стиль - не
этнография в костюме и рисунке танца - это образ мыслей.
Но снисходительно взглянет на наши доводы в защиту русской
культуры демократ-неозападник: «Как ни кричите вы, русские, о своем
самобытном пути развития, а вышло-то все по-нашему. Всякие ваши веча, да
земства, да совестные суды - побоку! Приучили же вас к парламентам и
спикерам, и никуда вы не делись. И префекты и плюсквамперфекты, и мэры и
мэрии, и федеральность всякая уже хозяйничают в России. Ну кинем вам
кость, дадим Думу, так это все тоже наше, западное, иначе только
названное. И выборы сделаем, какие хотим, так что можете не голосовать -
командовать будем мы. И в экономике будете хлебать нашу кашу, будете
всю западную заваль потреблять за большие деньги. И в образовании будем
вас окорачивать, своих выучим, вашим - шиш. Деньги в красный угол
поместим, молитесь. Все будем мерить на деньги. Культура - только наша,
то есть низкопробная, массовая, все сюжеты кино и театра о деньгах,
насилии, роскоши, погоне за удовольствиями. Вся трагедия индейцев
Северной Америки стала основой боевиков, вся история Европы - сюжетом
для развлекательных фильмов, так же поступим и с русской историей. Ивана
Грозного сделаем чудовищем, Петра - героем-реформатором, Екатерину -
самкой, Павла - недоумком, Ломоносова - драчуном и пьяницей, Пушкина -
волокитой, остальных - соответственно. Посмотрят дети и взрослые десятка
два лет, так и будут представлять русскую историю - в наших картинках.
Это нам решать, что русским пить и есть, что любить, кого
выбирать, что носить, за кого воевать. Русские сами не способны ни к
чему. Правда, мы ни разу со времен царя Гороха не дали русским быть в
своей стране хозяевами, но нам лучше знать, кому верховодить в
России...»
Так примерно говорят русским демократы нового толка. Западный
путь развития во всем, куда ни глянь. «Мы победили, - кричат они, -
значит, мы сильнее, значит, наша идея жизнеспособней».
Но так ли?
Русский вестник