«Студень» — русский декабрь в древности — чадит головёшкой в геополитике. «Просроченный Зеля» едет к свет-Дональдовичу, чтобы тот погутарил перед Верховной радой, коли «это поможет урегулированию украинского конфликта». Русским привычно «за сто вёрст киселя хлебать» или «искать то, не зная чего», но доверие к сему застывшему мареву — прямая угроза национальной безопасности России. Сталин предупреждал: «Доверяй, но проверяй».
Глубокий системный зондаж оперативной обстановки подтверждает: сия двухкомпонентная шулерская махинация — «трамбофлебийная зеленка» — скармливает России зубозаговаривающую туфту о «процентовке прогресса». Что выглядит изначально подозрительно, ибо зачем РФ «сделка» с маячаньем на горизонте натовских «посредников», если Россия де-факто побеждает? Чтобы платить репарации-контрибуции как побеждённый? Но подобного садо-мазохизма за русскими исторически не наблюдается.
Пока один «палец» комбинаторики транслирует миротворческую патоку (аналог Обамова елея «reset» — перенацеливание, на что в своё время клюнул Медведев), другой — спусковой крючок массированного удара по резиденции Путина Не классический ли тут развод для перепутывания понятий «свой — чужой» и сковывания воли Москвы «ложной подсказкой» параметров имитируемого дипломатического процесса?! Но в ответ озвученная позиция Кремля выглядит чересчур «общегуманитарной» — обобщенно абстрагированной от истинной подоплеки причинно-следственной связи событийного фактора.
Оперативный дискурс Дмитрия Пескова в связи с обстрелом президентской Валдайской резиденции содержит несколько сомнительное утверждение, что тот авианалет — «теракт, направленный не только против Путина, но и против Трампа». Кремль тем самым как бы вписывает себя в чужой концепт, сценарий, контент игры противника — в фигуративные поддавки разыгрываемой комбинаторики Трампа — Зеленского. Если так, то высвечиваются в такой позиции три критически значимых ошибки в оценке феноменологии происходящего.
Назначение ложного союзника. Утверждая, что атака «преследует цель сорвать мирные усилия президента США», аппарат де-факто признает Трампа русским «партнёром по несчастью». Подобная трактовка свидетельствует о стратегической инфантильности, поскольку фигура Трампа в данной архитектуре является не объектом саботажа, а бенефициаром начатой Байденом, а продолжаемой им самим агрессии. В рамках этой модели давления, пока БПЛА создают прямую физическую угрозу, Трамп предлагает «дипломатический выход», выполняя роль классического «доброго полицейского» в скоординированном тандеме с киевским террором.
Вера в «субъектность» помех. Транслируемая через официального представителя логика предполагает наличие некой мифической «партии войны», якобы действующей вопреки воле Трампа. В действительности массированная атака 91 БПЛА представляет собой силовой инструмент инвентаризации степени российской решимости — отработку очередного слоя эскалационной тактики «салями» при расчетном отсутствии превентивного удара со стороны жертвы. Необходимо уточнить: речь идёт не о рядовых евро-мздоимцах, а о транснациональных кланах дельцов, конвертирующих военные ассигнования в личный капитал и заинтересованных в перманентном состоянии нестабильности — режиме «форсированной ничьей», так называемом «студне» конфликта. При любом «разжижении» этот студень мгновенно подмораживается очередной порцией «недовольства» Трампа или инсценированной «вольной импровизацией», очередной «постыдной» выходкой его визави — всё ради сохранения нужной вязкости процесса — мутной взвеси для ловли рыбы.
Ловушка легитимизации. Использование формулировок о «срыве усилий президента США» фактически означает гальванизацию статуса Трампа как безальтернативного «миротворца». Подобная риторика предоставляет Вашингтону карт-бланш на продолжение эскалационной «трамбофлебийной зеленки»: тезис о том, что Трамп является такой же целью атаки, как и Кремль, формирует ложный кредит доверия. Так рептилоидные векселя Попандопуло обретают видимость котируемых активов в операционном поле московских спикеров.
Тактика «поддавков втёмную» могла бы иметь оправдание в условиях критического истощения ресурсов, однако победные реляции Генштаба РФ свидетельствуют о стратегическом превосходстве: объективная реальность диктует неизбежность отторжения Одессы и окончательного взлома черноморского театра военных действий. В данных координатах «обеление» Трампа выглядит как необъяснимая деградация анализа или реанимация призрачного духа «встречи на Эльбе» — вопреки тому факту, что агрессию, инициированную Байденом, успешно продолжает в качестве концессионера вашингтонского консенсуса именно Дональд Трамп.
Итог. Попытка вывести Трампа из-под удара через мифологему «общей угрозы сделке» — это не дипломатическое маневрирование, а расписка в неспособности идентифицировать единый центр управления угрозами. В штабной логике подобная близорукость эквивалентна сдаче инициативы: пока Кремль транслирует сочувствие «подставленному» американскому лидеру, система геополитической удавки затягивается, используя патоку обещаний и тротил БПЛА как синхронизированный механизм принуждения.
Возникает критический риск обмена физического контроля над Одессой и оперативного выхода к Приднестровью на фиктивную «заморозку», что де-факто означает конвертацию необратимого военного разгрома противника в его долгосрочную реанимацию под протекторатом США. НАТОвские гарантии не стоят бумаги, на которой они даже не будут зафиксированы, ибо само пространство прежнего миропорядка аннулирует себя, рассыпаясь в прах перед пугающей чистотой катастрофы. Казус: Юпитер сердится.
Явление в Раде — «ресурсная ревизия». Предполагаемое выступление Трампа в Верховной Раде следует квалифицировать не как акт дипломатической поддержки, а как триумфальный вход концессионера в права владения активом. После «инвентаризации» в Мар-а-Лаго согласно Соглашению о ресурсах от 30 апреля 2025 года Вашингтон переходит к этапу публичной фиксации фальшивых купонов, где сценарий «95% готовности сделки» служит лишь инструментом оперативной дезинформации для сокрытия истинного масштаба ресурсного передела. Речь идёт о вполне осязаемом обеспечении американских интересов: под управление «Инвестиционного фонда реконструкции» передаются стратегические месторождения лития, титана, урана и графита суммарной капитализацией в 500 млрд долларов, что превращает Украину в ресурсный протекторат, где право собственности на недра обменивается на эфемерную «защиту».
В штабной логике Вашингтона при этом сохраняется опасная иллюзия «трансграничного владения», в рамках которой американская администрация рассматривает ресурсы, находящиеся под физическим контролем ВС РФ, не как утраченные, а как «залоговую массу», временно удерживаемую оппонентом. Через механизмы экстерриториальных концессий и навязывание формата «совместного управления» захваченными месторождениями США пытаются создать юридическую базу для оспаривания российских прав на уже освобожденные земли, превращая будущий физический прогресс России в «атаку на американскую собственность».
В этой фазе Вашингтон пытается реализовать сценарий, при котором русская сторона, формально не возражая против двусторонних сделок Киева и США, втягивается в ловушку признания американских коммерческих интересов на спорных территориях. Однако подобное «невозражение» является лишь тактической паузой перед неизбежным столкновением интересов. Данная экономическая подоплека диктует неизбежность перехода ко второму этапу — формированию «Приднестровского капкана», поскольку для страхования этих 500-миллиардных инвестиций Вашингтону критически важно остановить русское продвижение именно в текущих координатах. Фиксация «линии соприкосновения» преследует цель блокировки стратегического успеха ВС РФ на южном фланге, где главный вектор давления направлен на недопущение воссоединения основной территории России с Приднестровским анклавом. Для штабного планирования Пентагона «заморозка» по статусу-кво означает добровольный отказ Москвы от доминирования в Северном Причерноморье и сохранение Одессы в качестве логистического хаба НАТО, что оставляет за противником возможность в любой момент возобновить блокаду Тирасполя и наносить удары по Крыму. Принятие предлагаемой сделки в таких условиях равносильно обмену реального физического контроля над побережьем на фиктивные гарантии «нейтралитета», превращая Одессу в укрепленный плацдарм для последующей реваншистской агрессии и лишая Москву плодов военного превосходства.
Данная оперативная конфигурация вскрывает критическую уязвимость: попытка части управленческого аппарата РФ обменять элементы национального суверенитета на гарантии сохранности трансграничных активов неизбежно девальвируется логикой исторического процесса. Это напоминает «Минский капкан», когда за декорациями дипломатических протоколов противник скрыто возводил эшелонированные укрепрайоны. В итоговой фазе концепция «мирного урегулирования» дезинтегрируется, обнажая системную неспособность отличить имитационные маневры Трампа от его реальных стратегических целей по расчленению российского пространства. В отсутствие материального обеспечения любых внешних гарантий продолжение политики лояльности в адрес руководства США позволяет Вашингтону беспрепятственно затягивать петлю геополитической блокировки РФ. Синхронизированное использование «дипломатического благозвучия» и массированных ударов БПЛА формирует единый механизм принуждения.
Подобный симбиоз угроз ведёт к стратегическому параличу России и форсированной реанимации военного потенциала Киева. Вместо предполагаемой СВО демилитаризации Россия рискует получить «армию реванша» численностью в 800 тысяч штыков на полном американском содержании — отмобилизованный и злой механизм, нацеленный против РФ и готовый к броску в момент малейшей внутренней турбулентности. В условиях тотальной деструкции прежней архитектуры безопасности любая попытка фиксации промежуточных итогов в рамках ветхого правового поля ведёт к необратимой утрате инициативы. Наступление оперативной пустоты обесценивает любые предварительные пакты: когда ткань былой стабильности окончательно истлевает, наступает время пугающей чистоты катастрофы. В этом вакууме выживет лишь тот, кто не обменял логику физического контроля над Одессой на фальшивые купоны вашингтонского маклера.
Приднестровский капкан и Одесский замок. Стратегическая логика Вашингтона строится на жёстком сопряжении ресурсных концессий с конфигурацией фронта, где фиксация линии соприкосновения рассматривается как возведение геополитической плотины на пути русского продвижения к жизненно важным узлам коммуникаций. Чтобы фиктивные ассигновки инвестиционных фондов сохранили номинальную ликвидность, Трампу необходимо заблокировать последнюю логистическую артерию Украины на Черном море до момента окончательного перехода активов под операционное управление США. В этой схеме Одесса выполняет роль «замка» на дверях гигантского ресурсного склада: удержание порта под контролем Киева гарантирует беспрепятственный вывоз редкоземельных металлов на Запад, в то время как для Москвы «заморозка» по текущему статусу-кво означает бессрочную консервацию изоляции Приднестровского анклава.
Для военного планирования Пентагона Одесский плацдарм является критическим рычагом давления, позволяющим в любой момент возобновить блокаду Тирасполя и трансформировать Приднестровье в разменную монету для финализации глобальной сделки. Вашингтон готовит сценарий «демилитаризации» региона, предполагающий вывод российского миротворческого контингента в обмен на иллюзорные гарантии безопасности и частичное ослабление санкционного режима. Подобный «Приднестровский эндшпиль» нацелен на ликвидацию русского форпоста в тылу НАТО руками дипломатов, что позволит Трампу преподнести ликвидацию военного присутствия РФ на Днестре как триумф своей транзакционной политики.
В этой оперативной игре предложение о «мире», которое прозвучит с трибуны Рады, — не что иное, как попытка выстроить санитарный кордон, отсекающий Россию от Юго-Запада и лишающий её возможности воссоединения с соотечественниками. Согласие на остановку боевых действий без обеспечения прямого сухопутного коридора к Тирасполю равносильно добровольному вхождению России в капкан, где за внешней протокольной эвфонией скрывается окончательная утрата влияния Москвы в Северном Причерноморье. Таким образом, Одесса остаётся не просто портом, а укреплённым плацдармом для будущего реванша НАТО, превращая любую «заморозку» в стратегическую паузу, необходимую Вашингтону и Киеву для перегруппировки и подготовки к следующей фазе демонтажа российского геополитического пространства.
Дипломатический измор и петля обязательств. После гипотетического отбытия Трампа из Киева наступает фаза «дипломатического измора», в которой Вашингтон задействует механизм многослойного переговорного процесса для окончательного сковывания оперативных возможностей РФ. В этой стадии «95% готовности сделки» превращаются в бесконечную череду уточнений по оставшимся 5%, где каждый пункт — от статуса Запорожской АЭС до демилитаризации Донбасса — становится инструментом затягивания времени. Цель этого измора — не достижение мира, а создание такой аморфной дипломатической трясины, в которой любое возобновление активных действий со стороны Москвы будет интерпретироваться как «срыв исторического шанса», провоцируя немедленную активацию заготовленного пакета консолидированных санкций.
Пока Кремль охмуряется эквилибристикой казуистического омута мирных инициатив, Вашингтон приступает к практическому затягиванию петли, используя формат ежемесячных «конференций по верификации». Под прикрытием этих встреч США и их европейские сателлиты обеспечивают Киеву режим стратегической паузы, необходимый для насыщения ВСУ дальнобойными системами и дроновыми комплексами под видом «оборонительного зонтика». Противник сознательно смещает фокус на второстепенные гуманитарные аспекты, чтобы камуфлировать главное — превращение Одесского хаба в неприступную крепость, где западные военные советники присутствуют в статусе «мониторинговых миссий».
В этой конфигурации любые обещания Трампа «снять санкции» в обмен на уступки по Приднестровью оказываются очередной оперативной пустышкой. Механизм возврата ограничений («snapback») прописывается в соглашениях таким образом, что Россия лишается права вето на их возобновление, попадая в ловушку односторонних обязательств. Конечный замысел «дипломатического измора» заключается в том, чтобы заставить Москву принять на себя роль гаранта собственной деградации: пока русские дипломаты шлифуют формулировки нейтралитета, американские инженеры и логисты завершают инвентаризацию и вывоз украинских недр, превращая «мирный процесс» в ширму для планомерного разграбления активов и подготовки Одессы к роли главного антироссийского плацдарма в Причерноморье.
Геостратегический императив Одесской деблокады. Превентивное установление физического контроля над Одессой выступает не как акт тактического выбора, а как единственный материальный способ аннулировать выстраиваемую Вашингтоном архитектуру поражения. В военном контексте Одесса является «точкой сборки» всей безопасности в Северном Причерноморье: удержание этого узла под операционным управлением НАТО сохраняет перманентный очаг дестабилизации южного фланга России, превращая любую «заморозку» в отложенную катастрофу. Прямой выход к Днестру и воссоединение с Приднестровским анклавом радикально меняют статус региона, трансформируя ПМР из изолированного заложника, чья жизнь висит на волоске кишиневского произвола, в защищенный тыловой район великой державы.
Только сухопутный коридор окончательно ликвидирует потенциал для шантажа Москвы через угрозу геноцида 250 тысяч соотечественников в Тирасполе, лишая противника главного рычага в его силлогистической топи обязательств — этом нагромождении ложных логических цепочек, где из верных на первый взгляд предпосылок намеренно выводятся катастрофические для России заключения, призванные парализовать волю Кремля юридическим мороком. Лишение Киева доступа к глубоководной морской логистике переводит «армию реванша» из разряда самоокупаемых активов в состояние полного иждивения, что в условиях нарастающей эрозии американских финансов делает долгосрочное содержание украинского милитарного механизма невозможным.
Установление российского суверенитета над всей береговой линией превращает остаточную Украину в изолированный сухопутный тупик, девальвируя фиктивные ассигновки западных фондов, чьи ресурсные надежды утонут в портах, ставших российскими. Формирование закрытого бассейна Черного моря под полным огневым контролем ВС РФ аннулирует саму концепцию присутствия ВМС Альянса в регионе, превращая Одессу из портала западной агрессии в крепость-регулятор, запирающую ворота к Дунаю и Балканам.
Скорейшее воссоединение с Приднестровьем — это не просто стальная черта, которую невозможно размыть юридическими уловками или «заиграть» переговорной эквилибристикой, но неотложный геополитический императив. После атаки на Главу государства казус белли стал абсолютным: задача должна быть решена всеми имеющимися средствами. Благо космические эшелоны шантажа и господства супостатов русские научились ослеплять эффективно, в чем противник уже смог убедиться.
Любой политический компромисс, оставляющий Одессу за пределами российской юрисдикции, является не миром, а актом отложенной капитуляции. Остановка русского натиска на любом рубеже, не достигающем черноморских причалов, означает добровольное вхождение в силки «дипломатического измора». Контролировать побережье — значит не прельститься на вербальную ловушку западных гарантий медоречивых торгашей-маклеров — этой пустопорожней меди звенящей. Возвращение города под сень двуглавого орла переводит конфликт из фазы управляемого хаоса в плоскость окончательной геополитической определённости. Либо русский флаг над Одессой ставит точку в истории реваншизма, либо «заморозка» становится для России отложенным геополитическим эшафотом. Это не вопрос амбиций, а императив имперского выживания — иной исход, без задействия волевого стального стержня национальной экзистенции, есть лишь иллюзия безопасности в преддверии неминуемого обвала суверенной поступи державы.
Евгений Александрович Вертлиб / Dr.Eugene A. Vertlieb, Член Союза писателей и Союза журналистов России, академик РАЕН, бывший Советник Аналитического центра Экспертного Совета при Комитете Совета Федерации по международным делам (по Европейскому региону) Сената РФ, президент Международного Института стратегических оценок и управления конфликтами (МИСОУК, Франция)
