И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу...
Всё же песню отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу.
Сергею Есенину пришлось жить на изломе эпох. Глубинные цивилизационные сдвиги потрясали вековечный русский патриархальный уклад жизни. Оголенным нервом трагического отчаянья звучит стихотворение «Мир таинственный, мир мой древний», заключительная строка которого вынесена в эпиграф. Цивилизационный прогресс неумолимо разрушает гармоничное бытие природы и человека.
Мир таинственный, мир мой древний,
Ты, как ветер, затих и присел.
Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе.
…………………………………
Жилист мускул у дьявольской выи,
И легка ей чугунная гать.
Ну да что же? Ведь нам не впервые
И расшатываться и пропадать.
Одного ощущения такого трагизма для чуткого сердца поэта хватало с избытком. А тут еще и социальные потрясения. Война, февральский переворот, октябрь, гражданская война. Великий поэт не может вместится ни в какие идеологические границы. Тем более такие узкие какие поставила деятелям искусства тогдашняя советская власть. А ведь деятели искусства начала века привыкли к своей, практически ничем и никем не ограниченной творческой свободе. Смена парадигмы произошла стремительно.
Он был обречён. Обречён с того момента, когда рухнуло прежнее вековое мироощущение связи человека с землей и Небом. Сергей Есенин был душой и сердцем русского народа. А народ был разный, до крайности. Противоречия, дошедшие до непримиримости и разразившиеся гражданской войной. И все это ножом по сердцу, по его сердцу. Отрешиться, отстраниться не думать и не переживать Есенин не мог. Но такая ноша превышала человеческие силы, оттого и кабаки, и пьяные загулы, и срывы. Наперекор ранимости и чуткости, наперекор всему жила в нём и непобедимая жизненная сила, поднимающая его после падений. Без такой цепкой хватки конец пришел бы гораздо скорее. Да и как вместить в сердце и затем высказать необъятность русской души, которая гораздо шире политических ярлыков «красных» и «белых»?
Вихрем народного гнева дышит поэма «Пугачев», в которой усматривают не столько гимн русскому бунту «бессмысленному и беспощадному» и революционной буре, сколько трагическое эхо жестоко подавленных антибольшевистских крестьянских восстаний. Главная идея вокруг которой, закручиваются события, перемалывающие судьбы людей выражена коротко и ясно в монологе Хлопуши:
Сумасшедшая, бешенная кровавая муть!
……………………………………………………
Все равно ведь, все равно ведь, все равно ведь,
Не сожрешь, так сожрут тебя ж,
Нужно вечно держать наготове
Эти руки для драки и краж.
Прошлого уже не вернуть, а новое время наступает с неодолимой силой. Вроде бы и хочет поэт «задрав штаны бежать за комсомолом», да что-то вот удерживает. Вроде и Маркса чтит, однако, как сам признаётся: «одолеть не мог никак пяти страниц из «Капитала».
Созданный самим Сергеем Есениным образ наивного деревенского паренька многих вводил в заблуждение. На самом деле поэт – один из самых образованнейших и уж точно самых глубоко чувствующих творцов начала века. Достаточно ознакомиться с его теоретической работой о литературе «Ключи Марии».
Неоднозначность и многозначность поэтического текста определяют его глубину. Один и тот же текст может восприниматься разными людьми совершенно по-разному. Иногда прямо в противоположных смыслах. Есенин гениально этим пользуется. Особенно заметна такая неоднозначность в поздних стихотворениях. Вроде бы и панегирики поет советской власти, а вроде бы и совсем наоборот.
Еще закон не отвердел,
Страна шумит, как непогода.
Хлестнула дерзко за предел
Нас отравившая свобода.
Россия! Сердцу милый край,
Душа сжимается от боли,
Уж сколько лет не слышит поле
Петушье пенье, пёсий лай.
Уж сколько лет наш тихий быт
Утратил мирные глаголы.
Как оспой, ямами копыт
Изрыты пастбища и долы.
Немолчный топот, громкий стон,
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?
………………………….
Он с лысиною, как поднос,
Глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс…
……………………………
Его уж нет, а те, кто вживе,
А те, кого оставил он,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.
Для них не скажешь:
Ленин умер.
Их смерть к тоске не привела.
Еще суровей и угрюмей
Они творят его дела…
1924 г.
Если это и хвалебная ода, то какая-то слишком трагичная. Вопрос ставится прямо, по существу: «Какою силой сумел потрясть он шар земной?» – и остаётся без ответа. Читатель волен отвечать на него по-разному, в зависимости от своего мировоззрения, и ответы эти, скорее всего, будут прямо противоположными.
Поэма о 36 еще одно неоднозначное произведение. Вроде бы об узниках царского режима, но вот, к примеру, строка
Их было тридцать шесть
В камере негде сесть.
Это явная примета нового времени, городовые и помыслить не могли напихивать столько людей в одну камеру. Говорят, поэт написал эту поэму в память о репрессированных друзьях эсэрах. Возможно. Вообще друзей Сергея Есенина было много, даже слишком, из всех слоёв тогдашней России. Эсэры, анархисты, разные подозрительные личности и тут же, осведомитель ВЧК Вольф Эрлих, сотрудник ОГПУ, разведчик-террорист Яков Блюмкин… Именно Блюмкин водил Есенина в тюрьму ЧК посмотреть на расстрел «врагов советской власти».
Очевидно, после этого зрелища и родились пропитанные горечью строки:
Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
Кольцо сжималось. Различные обвинения, уголовные дела, а тут еще начинало раскручиваться дело «ордена русских фашистов» обвинённых в антисемитизме и заговоре против Советской власти, который, якобы, возглавлял крестьянский поэт Алексей Ганин, друг Есенина. Спасаясь от преследований, Сергей Есенин едет на Кавказ, где создаёт цикл «Персидские мотивы», заканчивает поэму «Анна Снегина». Дружба с Ганиным дорого обошлась Есенину. Возможно, послужила и причиной гибели, случившейся через девять месяцев после расстрела Алексея Ганина…
В такой обстановке очень тяжело творить, но Есенин творил. Да еще как! Шедевры русской поэзии возникают один за другим. Особняком стоит здесь «Страна негодяев». Поэма названа так недаром. В ней нет ни одного положительного героя. Впрочем, какая это поэма? Полноценная стихотворная пьеса с действующими лицами и авторскими ремарками. Трагикомедия. А какие действующие лица! Комиссары: Чекистов, Чарин, Лобок. Сочувствующий Замарашкин, бандит Номах, в котором явно угадывается Махно. Персонажи одновременно архетипичны и знакомы. В Чекистове без труда узнается Лейба Бронштейн-Троцкий. Вот как он сам характеризует себя:
Чекистов:
Ха-ха!
Ты обозвал меня жидом?
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысчи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожии.
Ха-ха!
Разве мог простить такое второй человек в государстве, борец за «мировую революцию», болезненно реагировавший на любую критику?
Противостоящий Чекистову бандит-анархист Номах, нисколько не лучше. Такой же циник и авантюрист.
Номах:
Все вы носите овечьи шкуры,
И мясник пасёт для вас ножи.
Все вы стадо!
Стадо! Стадо!
Неужели ты не видишь? Не поймёшь,
Что такого равенства не надо?
Ваше равенство – обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов – хорошая приманка,
Подлецам – порядочный улов.
Недаром «Страна негодяев» была под запретом до самого начала перестройки. Её отголоски слышны и в последнем крупном произведении «Чёрный человек»:
Чёрный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный…
«Слушай, слушай, –
Бормочет он мне, –
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
Это написано о Родине, Руси, которую Есенин любил более всего на свете. Но как она стремительно меняется, как безвозвратно уходит в прошлое столь милое и дорогое сердцу. В одном из последних стихотворений «Русь Советская» поэт признаётся:
С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна,
Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен…………
……………………………………………………………
«Анна Снегина» – вершина творчества поэта. Яркий и многомерный образ России революционных лет, личной трагедии и любви. Заодно возникает и вопрос: если поэт только пил, бабничал и дебоширил, то когда же он успел написать столь большое по объёму и совершенное по форме произведение? Опять неоднозначность и загадка.
Слова старой мельничихи просто и ясно рисуют картину революционной бури, захватившей страну:
А все это значит безвластье,
Прогнали царя, так вот…
Посыпались сразу напасти
На наш неразумный народ.
Речь мельничихи передаётся без всяких комментариев или оценки, просто как данность.
Конечно, поэт предчувствовал свою гибель. Мрачные настроения встречаются не только в поэме «Черный человек», но и во многих стихотворениях последнего года жизни.
А тут еще смутные слухи о каких-то секретных документах, оказавшихся в руках Есенина. Поэт становился не только неудобен, но еще и опасен.
Для меня версия самоубийства поэта не выдерживает ни малейшей критики. Страшный разгром и беспорядок в гостиничном номере «Англетера», разбросанные по ковру окурки, следы борьбы, ссадины и ушибы на теле – ни у одного самоубийцы таких сопутствующих обстоятельств не сыскать. Версия самоубийства была очень удобна и снимала лишние вопросы, потому и продавили ее несмотря на все очевидные нестыковки. Тайны и загадки сопровождали жизнь Есенина, таинственной и загадочной остаётся и его смерть. Не вписывался великий поэт ни в какие рамки и не стал бы играть отведённую ему роль. Плата за свободу и независимость во все времена одна – жизнь. Сергея Есенина погиб, но его творения навсегда останутся не только как вершина поэзии «Серебряного века», но и как выражение души русского народа на все времена.
Максим Зотикович Воробьёв, член Союза писателей России
