«Лемнер изменил государству»

«Пройдёт время, и к прохановскому роману "Лемнер" историки литературы напишут обстоятельные комментарии. Расскажут в них о реальных событиях (которые годы уже изгрызут из памяти), раскроют смысл имён и названий, и в них не будет ничего случайного, разгадают самые потаённые прототипы, поведают о нынешних спорах, когда многие наивно принимают художественное за действительное. Но в эти комментарии, как в комментарии к "Божественной комедии", будущий читатель станет заглядывать нечасто: борьба наших гвельфов и гибеллинов отойдёт для него на второй план. Этот ещё неведомый читатель окажется заворожён другим: в упоении, со страхом и трепетом он откроет "Лемнера" как роман о жизни вечной. Как роман о том, к чему мы сегодня пробираемся с трудом, подобно реставратору, что, снимая с иконы слой за слоем, ищет авторское письмо», - пишет член Изборского клуба, кандидат филологических наук, преподаватель Оренбургской духовной семинарии Михаил Александрович Кильдяшов в статье «Око бури», опубликованной в газете «Завтра».

«Государство — пространство романа, - продолжил автор статьи. - В нём смыкаются тихий московский дворик и кремлёвские залы, "исполинская груша" Африки и земное темя Северного полюса, украинский фронт и затерянная карельская деревня, ледяная прорубь и Млечный Путь. Государство — даль, а за далью — другая даль, и там, где рубеж царства Кесаря, начинается Царство, что "не от мира сего".

Государство — время романа: документальное, ностальгическое, желанное. Оно мчится стрелой, завивается в спираль, смыкается в кольцо. В современность врываются Пушкин и бабочка из райского сада, Пересвет и Александр Матросов — государству внятно всё, в нём никто и ничто не умирает, это живая одновременность. "Что было, то и будет", — говорит государство. "Никогда не взойдёт солнце с запада", — говорит оно же.

Государство — главный герой романа. Ему внемлют, с ним спорят, ему присягают, его предают, с ним борются и его обожают. У государства есть облик и голос. Оно на мгновение открывается фреской из Софии Новгородской и Софии Киевской, оно шепчет: "Я помню чудное мгновенье".

Государство переплетает сюжетные линии. Сталкивает одних и сподвигает побрататься других, проверяет на прочность любовь и дружбу, знает противоядие от ненависти и отчаяния.

Государство — движущая сила романа. Либералы и патриоты вновь сеют ветер, государство пожинает бурю. Одни грезят о возвращении похищенной у них Европы, другие в своей любви к Отечеству выставляют власти такой суровый счёт, что сами не замечают, как подпиливают ножку трона. Государство же — главный централист, оно уравновешивает все разнородные силы. Государство подобно канатоходцу, что умело балансирует над бездной».

«Президент, взирающий на всё с какой-то неведомой вершины, так и не открывший в романе подлинного лика в череде двойников, являет себя в своих деяниях. Он, словно Иоанн Грозный, пишет партитуру нового царства, и музыкальный смысл замысловатых крюков ведом только ему. Президент носит имя Троевидов. Он подобен трёхликому Христу на неканонической иконе: его взору открыты все измерения. Троевидов непостижимо соединяет в себе трёх русских царей, трёх Александров. Он и Александр I — западник, одолевший Запад. Он и Александр II — освободитель, снявший крепостные колодки с народной души. Он и Александр III — богатырь, могучий державник, взявший в союзники России только армию и флот.

В романе разыгрывается буря, но государство остаётся в оке бури — там, где все разрушительные силы, сталкиваясь друг с другом, обнуляются. Государство ветрами повелевает, и они его не колеблют. Но для твёрдого стояния государству нужны опричники, царю — око царёво.

Таким опричником становится Лемнер. Его удаль, как молодое вино, вливается в государственные мехи. Его разбойная ватага, для которой, казалось, нет ничего милее вольницы, становится неодолимой дружиной на новых фронтах России. Вокруг Лемнера плетутся сети придворных интриг: каждый, кто имеет для страны образ будущего, пытается перетянуть эту грозную силу на свою сторону. И обожатели Европы, и строители Русского Ковчега, и балансирующие канатоходцы обольщаются политически взрастить Лемнера, перекроить его на свой лад. Все пытаются указать на него и объявить: "Он будет с нами и будет наш".

Но лишь один указующий перст неотвратим, лишь одна воля неоспорима — перст и воля Русской Истории. Выбор её не предугадать и не объяснить. Эта вещая птица может свить гнездо в сердце любого, до поры самого неприметного, до времени непредставимого в кремлёвских залах и высоких кабинетах. Русская История способна влюбиться безоглядно и безудержно, разглядев в человеке то, что ему самому о себе неведомо. История открывает сердце своего возлюбленного негасимому лучу русского времени, и в это трепещущее сердце входят все эпохи. История поёт преображённому сердцу песни радости и печали», - пишет Михаил Кильдяшов.

«История влюбляется в Лемнера. Она очаровывается его отвагой, его готовностью к служению, его неудержимым стремлением к величию России. Лемнер не теплохладен: его бросает то в холод Северного Полюса, то в жар африканского континента. Он сам бушует, как африканец, в нём кипит страсть молодого вождя. Он — очарованный странник, но его хождение — ратное, в его руке не посох, а золотой пистолет. Лемнер даёт своему ЧВК весёлое имя "Пушкин" и с этим именем сотрясает целые страны, срезает свастики со шкур нацистов на украинском фронте. Лемнер готов схватиться за стрелецкий топор, чтобы провести в своей стране очищение, чтобы отрубить от живого тела всё мертвенное и сочащееся ядом. Пули, вылетая из его золотого пистолета, улыбаются клеветникам России и оказываются последним, что те увидели в своей жизни.

Лемнер выдерживает удары врагов, завистников и интриганов. Кажется, от этих ударов его угловатое, будто с каким-то дефектом имя рассыпается, и из букв его складывается нечто похожее на "Мерлин". Теперь он словно чародей, что был при короле Артуре. Отправляясь на Украину, он берёт позывной "Пригожий" и уподобляется монаху, что, меняя в постриге имя, рождается заново. Теперь он тот, кто "пригодился" Русской Истории, тот, без кого ей не прожить. Ведь это он раскачал исторические качели — и они вот-вот достигнут высшей точки. Это он подхватил заветное русское восхождение — и скоро можно будет утолить жажду, припав воспалёнными губами к Млечному Пути.

История тоже многолика. Это вечная женственность, чей доверчивый лик прячется под узорным платом и чью красу норовит украсть чародей. Это африканка из дикого племени, способная вернуть дерзновенного чужеземца, русского конквистадора к самому началу земных времён. Это античная богиня Лана, в чьём имени и земля, и свет, и единство тьмы и солнца.

Лана ведёт своего любимого по тропам времени. Помогает обходить ловушки и одолевать пропасти. Ей ведомо, что было и что будет. Лемнер — тот, для кого она уготовила самый тяжёлый путь. Россия на распутье, и Лемнер должен повести её дальше, ведь история не терпит простоев и застоев: ей нужно постоянное движение.

Лемнер доходит до заветной точки, где смыкаются Россия дивная и Россия мнимая, Россия райская и Россия адская. Чтобы продолжить путь, предстоит, как в Дантовой "Божественной комедии", пройти через Голгофу. Ад и Рай — это два сценария, написанные ненавистниками и поборниками России Троевидова. Противоборствующие силы, раздирая, тянут её в разные стороны. Россия терпит, но вечно пребывать в точке Голгофы невозможно.

Лемнер ведёт Россию через Голгофу в городе Бухмет. Здесь ждёт решающее сражение. К этой Голгофе идут болящие, страждущие, обездоленные, падшие и павшие. На вершине Голгофы — крест, венчающий купол храма. Народ несёт к нему свои беды, страдания, надежды, неразрешимые противоречия, которые выродились в войну. Подняться к храму, приблизиться к будущей дивной России паломнической поступью не может никто: будущее надо штурмовать — на пределе сил, воли и веры. Лемнер повёл штурмовиков. И показалось, что тьма одесную его пала.

Но в этот "день великого перехода", в самый заветный миг, когда золотой крест был так близок и ради него можно было отречься от золотого пистолета, когда Лемнер на горе, воздев очи горе, готов был воскликнуть: "Это я, Господи", — мир для него опрокинулся. Лемнер промчался мимо дня чудесного и угодил в день кромешный.

И где прежде был мир, возник антимир, в котором все величины — отрицательные. И где была Россия, возникла мнимая Россия. Лемнер оказался в центре её и почувствовал, что очистительный топор в его руках стал тяжелее, почувствовал, как хорошо топор лежит в руке. Взмахнул раз — и сразил старуху. Взмахнул другой раз — и разрубил икону. Взмахнул третий раз — и ему улыбнулся мужик с чёрной бородой, что слиплась от крови.

История вновь поспешила в сердце Лемнера, но не нашла там прежней любви. Её вытеснила ненависть. Вытеснил бессмысленный и беспощадный бунт. Вытеснило величие, но не то, что добывалось для России, а то, что вечно превозносит гордецов и смутьянов, обещая все царства мира.

Лемнер отрёкся от русского рая и возлюбил русский ад. Лемнер изменил государству: опричник обратился в Курбского. Берёзовая грусть в его душе сменилась осиновой грустью. Лемнер изменил Русской Истории. Изменил со смертью. Таких измен бессмертная история не прощает. Она встаёт на пути бунтовщика, идущего по русским костям. И пусть он сам кажется себе бессмертным, но он не осознаёт, что пытается обессмертить смерть. История встаёт перед русским бунтом, перед русским адом кроткой, но неколебимой отроковицей. Встаёт грозной Родиной-матерью. Встаёт всеведущей Богородицей. Она вычерпывает из вероломного сердца время, до самого донышка.

"Спи, сынок, и ты бессмертен", — говорит ему Родина-мать. А на дне его сердца остаётся только один день — день чудесный. День рождения русского времени. День сотворения человека в райском саду. Пасхальный день. День одоления смерти», - заключил Михаил Кильдяшов.