Как выжили? Господь не оставил: Церковь выстояла и спасла

Уезжал в Волгоград. До этого Луганск. И только что прочёл подборку о страшном дне четвёртого октября 1993-го.

Ни за что нельзя дать забыть это братоубийство, этот позор русских людей бывших тогда современниками расстрела братьев и нас, их наследников. Могила пьяного чудовища, давшего команду стрелять по Верховному Совету, после его смерти, после его захоронения на Новодевичьем кладбище, забрасывалась бутылками и пивными банками, её стали охранять. Бетоном залили, чтоб не убежал. Сделаны ему музеи и по разнарядке водят туда школьников, внушая им, что этот дяденька желал им счастья. Может, эти школьники вымолят его со дна ада…

О, как же я помню эти дни противостояния! Ещё на Крестовоздвижение мы свершали там молебен и обходили Дом Крестным ходом. И потом я там был, и вполне мог бы быть убитым, но 2 октября вечером возвращалась из Керчи тёща, а она всегда набирала с собою южные дары, так что встретить её было просто обязательно. Не оправдываю себя, так получилось. Встретил, но в тот же день вернуться в Дом было поздно, а третьего побежал, но уже всё было перекрыто, прежний пропуск не работал. Меня не пустили.

Во время расстрела четвёртого числа мы (ещё друг мой, редактор «Вологодского комсомольца» Владимир Шириков) стояли совсем недалеко от Дома, у моста. Горько и стыдно до боли сердечной вспоминать, как из танков (символично – от памятника Тарасу Шевченко, тоже пьянице, безбожнику, оскорбителю царского трона) били по этажам. Безстрашный Володя рвался идти к Дому, но куда там. Да, мы прошли ближе других. Помню трансформаторную будку, за которую схоронились. И очень помню те короткие, звонкие как вскрики, удары пуль рикошетом по камням мостовой.

Конечно, было страшно. Но очень помню ту отчаянную, чёткую мысль: ведь убьют. И сразу: а так нам и надо! То есть всем нам, кто вне Дома.

И на долгие годы, да уже теперь и до конца жизни в памяти зрения, слуха, в душе и сердце тот день. Это навсегда: брат убивает брата. Какая же мерзость завелась в России, что сумела нас стравить. Но сами-то мы что? И Невского помним и Суворова. А грянул гром, и что? О, Русская земля, не за холмом ты, здесь ты, родимая, но как же мы плохо защищаем тебя, позволяя всякой гнуси нами командовать.

Но это урок нам. Урок от Бога.

Вернусь в те дни. Из Дома под охраной выводили защитников его. Быстро затолкали в автобусы, увезли. Делать нам было больше нечего, мы пошли домой. По-прежнему работали уличные рекламы пепси-колы. У меня дома, конечно, уже с ума сходила жена. Трещал каждую минуту телефон, потому что у нас приютились алтайские ребята, друзья сына, которых он пригласил. Их родители, как и вся страна, не отходили от экранов, на которых в прямом эфире показывали расстрел Верховного Совета, которым, кстати, восхищался и любовался Булат Окуджава. В Вологде переживали за Володю, звонил Василий Белов. Я позвонил Распутину. Он с трудом, глухим голосом сказал: «Володя, я весь обугленный».

Утром, вместе с сыном и ребятами мы пошли на место расстрела. Множество людей было около этого задымленного здания. Много было иностранцев, которые покупали гильзы от автоматов и пулемётов по доллару за штуку.

Проехал танк, в открытом люке сидел молодой танкист, видимо ожидавший приветствий. Но в его сторону плевались. Но что ему плевки, ему звёздочку на погоны добавили и денежный паёк выдали.

Ещё одно унижение пришлось выдержать — это разгон шествия ветеранов войны к Вечному огню, к могиле Неизвестного солдата. Милиция била стариков дубинками, кровь выступала на белых рубашках. Аукнулась она кровью Спецоперации.

Каинов грех — братоубийство не осталось без наказания. Все страшные изуверские 90-е годы были расплатой за четвёртое октября 1993 года. Рухнула оборона, экономика, провалилась в тар-тарары идеология (её-то не жалко), особенно покалечена была, и доселе не очнулась, школа.

Кто из старших не помнит эти разрушенные фермы, задичавшие поля, брошенные дома с заколоченными окнами, дороги в рытвинах и ухабах. Смертность превысила рождаемость. Разврат усилился. Ему учили в школах, преподавая уже в начальных классах пользование презервативами. Проповедники – католики, протестанты, сектанты, экстрасенсы – не вылезали из экранов, пошлость хлынула в театры, жеребячье ржание эстрады глушило своими децибелами, что говорить!

А как выжили? Господь не оставил: Церковь выстояла и спасла.

Владимир Николаевич Крупин, Русский писатель, лауреат первой Патриаршей премии в области литературы