В 2007 году с отцом Александром Кобловым мы были на Афоне. По благословению русского иеромонаха Симона, живущего уже многие годы на Афоне, нам было позволено остановиться на некоторое время в его келье на Каруле. Отец Симон, являясь очень уважаемым среди афонитов священником, в то время получил для себя и своей братии новый скит «Преподобного Евфимия Великого», а впоследствии и большой скит с несколькими храмами, часовней, келейными корпусами и др. постройками.
Пройдя за день немало километров пыльных афонских дорог и каменистых тропинок, мы оказались на отвесной части скалы в келии отца Симона. Годом раньше я посещал эту келью, тогда ещё в ней жили монахи, теперь же она была пуста.
После вечерней молитвы, приняв трапезу, принесенную нами, мы стали молча созерцать великолепие заходящего за морской горизонт солнца. Отец Александр расположился на старой стасидии, над обрывистой частью скалы, а я на деревянной скамье. Казалось, время потеряло свое значение. Мы погрузились в благодать, согреваемые лучами заходящего солнца.
Батюшка принял решение провести ночь в какой-нибудь одинокой пещере в скале, а мне предложил остаться здесь. Опережая повествование, скажу, что действительно он нашёл пещеру в скале неподалеку, где и провёл всю ночь, погрузившись в молитвы.
Оставшись один, я устроился на дощатой кровати под растянутым над ней брезентом. Вскоре из-за скалы появились свинцовые тучи, которые заволокли небо. Удары грома сотрясали пространство своими раскатами. Вспышки молний, отражаясь в морской глади, освещали своим светом вырываемые из темноты ночи пейзажи.
Сильнейший ливень с ураганным ветром обрушился на монашеский мирок. Сверху посыпались элементы вышерасположенных келий, кровельное покрытие, фанера и прочее. Косой дождь начал заливать мою кровать. Я вынужден был, собрав вещи, спрятаться в помещении келии отца Симона.
Келия размером 2х2 метра имела из мебели только один стул, стол и кровать из сбитых досок, застланных простым матрацем и простынями.
На стенах висело множество простых ротапринтных икон, на столе лежали книги со святыми писаниями.
Погасив предварительно зажженную мной свечу, я погрузился, под стук дождя по крыше, в дремотное состояние. Внезапно вся келья наполнилась голубым свечением. Откуда-то извне, в келью начала вливаться, вначале очень тихая, затем все более усиливаемая Иисусова молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Она казалось, произносилась невидимыми мной людьми или ангелами.
Сознание мое наполнилось мистическим трепетом и страхом в ожидании «нечто» непонятного.
Также внезапно материализовались из невидимого в видимое состояние седовласые старцы, облаченные в чёрные монашеские облачения.
Старцы начали обходить меня вокруг по часовой стрелке, идя друг за другом, произнося непрестанную Иисусову молитву. Я понимал, что это не сон, так как я полностью видел всю комнату и всё находящееся в ней. Даже отблески от уже редких вспышек молний отходящего грозового фронта отражались на стенах келии.
Мой разум, выйдя из оцепенения, стал без слов повторять в гармонии со старцами слова молитвы: «Господи Иисусе Христе сыне Божий помилуй мя грешного».
Мое сердце наполнилось великой любовью и радостью, пребывая в излучаемой старцами благодати. Их было числом около двенадцати.
Меня даже не удивило то, что старцы, держащие в руках несгораемые свечи, обходили вокруг меня, лежащего на кровати, через стену, так как кровать была плотно приставлена к стене, и физически обойти меня было невозможно.
Эта, казалось бы, монотонная и малосюжетная сцена закончилась под утро так же неожиданно, как и началась.
Заснуть я уже не мог. Выйдя из кельи, устроился на широкой лавке в спальном мешке, созерцая в водах Эгейского моря рождение нового дня. Душа, наполненная благодатью, радовалась не только восходящему солнцу, но и какому-то внутреннему свету. Мой разум был чист, как белый лист, лишь только отражённая в нем непрестанная молитва лилась своей бесконечной текучестью кристально чистых небесных вод.
В таком положении и застал меня отец Александр, вернувшийся из своего пещерного затворничества, в пострадавшем от колючего кустарника, подряснике. Как оказалось, он также не спал, проведя в молитве всю ночь в найденной им скальной пещере, в которой рядом с ним, спасаясь от непогоды, лежала змея.
Я поделился своими ночными переживаниями и странным явлением, связанным с тем, что где-то, в глубине души, не мешая мыслительному процессу, льётся, непрекращающаяся даже на минуту, непрестанная молитва. Она стала частью меня не вызывая чувства душевного дискомфорта, стала моей броней, охраняющий мой разум. Это состояние, во время которого ни одна дурная мысль не могла поселиться в разуме, продолжалось около трех дней.
Я пытался понять, за что мне, грешному был дан такой духовный опыт, ведь многие афониты, своим главным деланием считают приобретение непрестанной молитвы. Но со временем, видимо, из-за моей духовной лени это состояние покинуло меня.
Когда я дописывал этот сюжет, мне позвонил мой друг и духовный наставник, монах Филипп, который продолжительное время подвизался на Святой горе Афон. Я рассказал ему о выше приведенном случае. Он с огромным интересом выслушал мой рассказ и попросил описать все в мельчайших подробностях, т.к. последний случай встречи с «невидимыми старцами» (если это были они) произошёл и был описан в 1939 г. С его слов, а впоследствии и из других источников, мне посчастливилось узнать об этом.
Афон полон преданий о незримых старцах. Говорят, подвизаются они на склонах Святой Горы.
Один из известных сюжетов таков. Однажды молодой послушник встретил в горах похоронную процессию. «Пойдём с нами», – позвали шедшие за гробом. «Сейчас, только спрошу благословения своего старца». Послушник рассказал о встрече своему учителю. «Неразумный! – воскликнул тот. – Ты видел по соседству хоть одну келью? Это же были старцы! Беги следом!». Но процессии на горной тропинке уже не было.
Говорят, когда умирает один из этих аскетов, незримое братство забирает с собой еще одного афонского монаха.
«Предание о старцах мы воспринимаем всерьез, – говорит духовник Пантелеймонова монастыря отец Макарий. – Когда новые поколения русских монахов 80-х – начала 90-х годов стали прибывать на Афон, они ещё застали в живых великих молитвенников, сохранивших святогорскую традицию в самые тяжёлые времена. И они относились ко всему, что касается незримых старцев, как к абсолютной истине. Предания эти берут начало в откровениях Матери Божией подвижникам Афона, в том числе старцу Паисию...». Афонские монахи чутко прислушиваются к знамениям последних времен.
Какова роль загадочных незримых молитвенников? Рассказывают, что в последние времена, когда пучина страстей захлестнёт Афон, старцы поднимутся на самую его вершину. Там, в маленьком храме Преображения Господня, они отслужат последнюю литургию перед Концом Света.
В келии афонского старца
Солнце играет лучами заката,
Море златой пеленою покрылось,
Ветром гонимые мчатся куда-то
Волны, которым все море открылось.
Кажется мне это сном лишь чудесным,
Глади Эгейского моря под нами,
Маленький скит на утёсе отвесном,
Где-то вершина Афона за нами.
Перистых облак крыла, словно птицы,
С дальнего юга проносятся стаей,
Курс направляют, не зная границы
К Греции древней, земле православной.
Место сие, что Карулей зовётся
Ищущих Бога, в себе укрывает.
К кельям пустынников тропочка вьется.
А иногда к ним лишь цепи свисают.
Горный утёс этот, редкий паломник,
Кратким визитом своим посещает.
Кактус колючий, да дикий шиповник
Стены его и вершину скрывает.
Уж вечереет, священник уходит
На ночь к пещере в горах помолиться.
Я остаюсь, вот уж солнце заходит
За горизонтом закат серебрится.
Мысленно пройденный день проживая,
Лёг на топчан под навесом у кельи.
Внутренним взором опять посещаю
Агиа Павла, Зограф, Данилеи.
Лики святых и паломников лица,
Пыльные тропы ведущие к храмам,
Крест поминальный на Малом Афонце,
Все это видит мой суетный разум.
Вдруг грянул гром, небо в тучах сокрылось,
Ветер порывистый взвыл словно вьюга.
Молнией грозною все озарилось,
Ливнем косым оросилась округа.
Вскоре потоки воды окружили
Ложе моё и тропинку у крова.
Место покинуто, двери открыл я
В ветхом жилье аскетично, сурово.
Стол самодельный стоит у оконца,
Полочка с книгами, свечи, лампада,
Стены фанерные в скромных иконцах,
Ложе с грубых досок, простыня, покрывало.
Лег на постель, благодатью объятый.
Дух непрестанной молитвы витает.
Чувство присутствия силы бесплотной,
В свете лампады меня наполняет.
В кельи афонского старца трепещут
От огонька тени, воздух и блики.
Нимбы святых тусклым золотом блещут.
С трепетом Божьим взираю на лики.
Ладана дух навевает дремоту.
Веки уставшие вскоре сомкнулись.
Тело и разум, проделав работу
Прошлого дня, в забытьи окунулись.
Сколько был в забытьи, я не помню, не знаю,
Только очнулся от звуков небесных.
Хора незримого голос внемаю.
Страхом Божьим объят разум мой небезгрешный.
Вижу келью, в окне редких молний зарницы,
Оцепеневшее тело свое,
Свет голубой отовсюду струится,
А уж лампада погасла давно.
Глас непрестанной молитвы я слышу,
Тихий в начале, затем все сильней.
Внутренним взором, за мною вдруг вижу
Старцы идут из закрытых дверей.
Все в клобуках, в облачениях схимы,
Свечи в руках освещают чела,
Волосы белые, бороды длинные
Светом духовым пылают глаза.
Чинно, неспешно идут друг за другом
Произнося лишь молитву одну,
Их пеший ход совершается кругом
Слева направо, вот входят в стену.
Ложе моё обойти невозможно
Думалось мне, ведь оно у стены.
Что это значит? Ужель то возможно?
Сказка ли это, иль явь или сны?
Нет, все на месте, вот стол, вот предметы,
Келья убогая, рядом окно.
«Значит реально всё, вот и ответы»
Обосновало сознанье моё.
Стерты границы меж логикой бренной
И сокровенным духовным умом.
Страх покинул меня и душой озаренный,
Я почувствовал радость в событии благом.
Речитатив как две капли похожий
Льется из уст, я в молитве плыву
«Господи Иисусе Христе Сыне Божий
Помилуй мя грешного», вновь повторю.
Непринужденно, легко и приятно,
Словно чистейший поток ручейка,
Льется молитва сия благодатно,
Данная Господом нам на века.
Схимников ход был окончен под утро,
Старцы с молитвой сквозь стену ушли.
Спать я не смог, вспоминая то чудо,
Вышел из кельи с лучами зари.
Сел я на лавку, залив созерцая
Чуден восход, воздух утренний чист.
Чистое небо в нем белая стая
Разум мой светел и чист словно лист.
Только молитва одна непрестанная,
Чистой водой, полноводным ручьем,
Льется в очищенных руслах сознания
Невозмутимых порочным умом.
Буря ночная пришедшая с юга,
С многих строений обрывистых скал,
Верх сорвала и покрылась округа
Тем материалом, что ветер забрал.
Иноки ищут средь скал элементы,
Собственных келий навесов и крыш,
Стук молотков и соседей советы
Слышны от ветхих убогих жилищ.
С верхней пещеры священник вернулся,
Делом своим благодать обретя.
В бурю ночную он тихо молился
Рядом от ливня скрывалась змея.
Порваны полы, подрясник в колючках,
Внутренним светом сияют глаза
В гроте пещерном под громом могучим
Он приобрел дар молитвы сполна.
Несколько дней на Афоне священном,
Мысли мои не вмещали греха.
С чистым сознанием перерожденным,
Соединилась молитва Христа.
Волны прибрежный песок поднимая,
Белою пеной на берег ложатся,
Чистым потоком следы заметая,
Мутной водою в пучину стремятся.
Так вот и в жизни бывает порою,
Время следы безвозвратно смывает.
Все, что однажды случилось с тобою,
В памяти вдруг незаметно растает.
Нет, не забыть мне той встречи у моря,
Горный утёс на Каруле священной,
Чаек летящих над шумной волною,
Келию, старцев, и дар их бесценный.
Где бы я ни был с тех пор, чтоб ни делал,
В злые часы искушений и бед
Льется в душе моей даром нетленным
Тихой молитвой Иисусовый Свет.
Гончаров Сергей Григорьевич, архитектор Московской Патриархии, президент ООО «Центр православного зодчества»
1.
Может, ради того и дано было, чтобы сейчас появилась эта статья? И слава Богу!