Энтропия и этика

Энтропия незаметно накапливается, а потом проявляется самым неожиданным образом. Раскладываешь, как обычно, гладильную доску, а она вдруг ломается под своим весом. Металл устал. Или вот пример кризиса, связанного с развитием. На ноутбуке установлены разные программы, которые непрерывно обновляются. С каждым обновлением они становятся чуточку сложнее, требуют больше памяти и ресурсов процессора. Как следствие, ноутбук начинает работать медленнее, «зависает», система не справляется.

Существует, по-видимому, лишь две теоретические модели. В соответствии с первой развитие происходит непрерывно. Усложнение не только перегружает систему, но и даёт ей новые возможности, позволяющие справляться с перегрузкой. Вторая модель предполагает, что развитие продолжается лишь до некоторых пор, пока не выбран потенциал имеющейся конфигурации. Если до этого порога эффективность системы неуклонно растёт, то за ним она начинает падать; дисбалансы нарастают, и всё идёт вразнос.

При сопоставлении этих моделей можно придерживаться либо оптимистической, либо пессимистической позиции. Диалектический материализм, например, был склонен к оптимизму. Его представители считали, что хотя фаза кризиса, вызванного обострением противоречий, и неизбежна, мир устроен таким образом, что систему так или иначе выбросит на новый уровень. Поэтому, несмотря на чередование подъёмов и откатов, движение идёт не по кругу, а по спирали. Пессимистическая позиция состоит в том, что, пусть развитие и создаёт новые возможности, предполагается, что должен найтись тот, кто ими воспользуется. Там, где дело касается человека, всё зависит от людей — от их конкретных поступков. А люди склонны поступать не как надо, а как хочется…

Базис для пессимизма: люди постоянно ошибаются, с течением времени вероятность совершения критичной ошибки растёт. Базис для оптимизма: несмотря на неизбежные срывы и соскакивание со спирали на прежние уровни рано или поздно нужный человек в нужный момент поступит правильно, и развитие продолжится. Какой базис внушительнее, судите сами.

Если считать, что история имеет неограниченный запас времени, ничто не мешает сохранять исторический оптимизм. Но человек смертен, и любая персональная история жёстко ограничена (а христианство считает, что конечна и общая история). Поэтому времени на выход из кризиса по оптимистическому сценарию может не хватить.

Наша текущая ситуация должна быть охарактеризована именно как кризис развития. В какой-то момент человечество достигло условий, при которых жизнь основной массы населения планеты стала меняться к лучшему. Базис, относительно которого шли эти изменения, был везде разным, поэтому диспропорции сохранялись. Но с каждым годом всё большее число людей жило лучше, чем год назад. Поскольку эта картина совпадала с народными чаяниями и наиболее прогрессивными социальными концепциями, возникло ощущение выхода человеческой цивилизации в новое качество. Многие поверили, что наконец-то удалось построить открытый и гуманный мир, в котором борьба за выживание больше не требует полной самоотдачи. Человек чувствовал себя комфортно в сегодняшнем дне и проецировал это состояние на будущий период, полагая, что у него всегда будет доступ к нужным ему ресурсам — если он не сможет обеспечить их сам, то ему помогут общество и государство (которое неизбежно становилось всё более социальным).

Самым узким местом этого цивилизационного успеха стал, как это ни удивительно, вовсе не дефицит ресурсов. Да, если средний житель Земли стал бы жить так, как живёт сегодня, допустим, гражданин Германии, то потребовалось бы вдвое больше ресурсов, чем имеет современное человечество. Но это — лишь вызов, а не проблема. К примеру, энергетическая мощь цивилизации в эпоху угля была гораздо меньше, чем теперь, когда освоены углеводороды и атомная энергия. Рост потребностей вызывает активный поиск новых возможностей, потенциал освоения которых далеко не исчерпан. Настоящая проблема всегда кроется внутри человека.

Улучшение жизни изменило людей. Мысль, которая стала общим местом, можно сформулировать следующим образом: человек имеет право на хорошую жизнь уже просто потому, что он — человек. Это значит, что каждый вправе ждать, что «завтра будет лучше, чем вчера» (как пелось в одной советской песне), или хотя бы не хуже. В этой логике человек становится преимущественно реципиентом (получателем) благ, всё остальное отступает на второй план.

Человек расслабился, стал дебелым (и телом, и душой) и в результате превратился в наиболее уязвимое место системы. Нам не хочется напрягаться, брать на себя ответственность и нести её. Мы легко соглашаемся с тем, что кто-то решает всё за нас. Мы ценим комфорт и качество жизни больше, чем собственные убеждения. Нас легко запугать (например, угрозой для нашего здоровья) и легко обмануть — достаточно говорить то, что мы хотим услышать. Возможно, нами удобно управлять, но на роль элементов, несущих нагрузку, мы не годимся.

Почему же произошла подобная деформация человека? Тут есть свой ключевой фактор. Как энтропия социальной системы объясняется по преимуществу одним — эрозией человека, так и энтропию человека можно объяснить одним — эрозией этики. 

Этика — не просто свод абстрактных правил, установлений, что можно, а что нельзя, вытекающих из комплекса принятых представлений о добре и зле. Это — не чистая («высокая») теория, а закон жизни. Этика глубоко функциональна; её задача — обеспечивать взаимодействие людей за пределами и поверх формальных соглашений. В отличие от права, этика работает везде — на всём объёме человеческих взаимоотношений, отвечая помимо всего прочего и на вопрос — зачем и насколько строго нужно следовать праву. 

С другой стороны, право объективно — в том смысле, что его источник находится вне человека, а этика проистекает изнутри. На пункт закона всегда можно указать, а что есть добро и зло — не всегда очевидно. Поэтому по мере развития цивилизации росло и право. В результате мы пришли к состоянию, когда законодательно регулируются чуть ли не все аспекты жизни; область же преимущественной ответственности этики скукожилась настолько, что её теперь сразу и не разглядишь. Распространилось убеждение, что этика вторична по отношению к праву: при наличии законов уже неважно, что там в душе человека. Более того, современный человек думает, что этика есть порождение законодательства (правильные законы создают нужную этику).

Но ключевая причина этической эрозии — повсеместное улучшение жизни. Предназначение этики — обеспечивать выживание общества. В сущности, именно этика организует общество: следуя этическим нормам, люди ухитряются жить вместе, видя в другом подобного себе человека, а не инструмент удовлетворения своих потребностей и желаний. Чем лучше в обществе с этикой, тем оно крепче и имеет больше шансов выстоять в любых испытаниях. 

С другой стороны, лишь испытания способны обнажить этические проблемы. В тяжёлых житейских условиях этика заметна. Каждый правильный поступок критически важен, а каждый неправильный — опасен. Если идёшь по доске над пропастью, каждый неверный шаг может обрушить тебя вниз. Но если под тобою ровный пол, можно не очень-то обращать внимание, насколько твёрдо ты шагаешь.

Поэтому долгое время в нашем обществе рассуждения на этические темы носили большей частью умозрительный характер. Мы обсуждали абстрактные максимы, не заботясь о том, чтобы прикладывать их к себе. Это позволяло нам считать себя моральными людьми, тогда как обыденная жизнь была достаточно благополучной независимо от качества наших повседневных поступков. В результате запас прочности системы оказался исчерпан, и нас потихоньку выносит за пределы благополучия.

Мы вступаем в своего рода экзаменационный период. Либо мы вернёмся в пространство, где этическая составляющая является главной, либо нас ждёт провал. Это справедливо на любом уровне субъектности: экзамен придётся держать и каждому человеку, и любому сообществу, включая Церковь, народы и всё человечество. Провал означает прекращение бытия в прежнем статусе. А насколько глубокой окажется деструкция (деградация) и чем закончится падение, знает лишь Бог.

Андрей Владимирович Карпов, главный редактор сайта «Культуролог»