Недавно я случайно оказался на территории экологической организации «Вереск», расположенной на берегу Большого Симагинского озера (в просторечии «Красавица») под Петербургом. При входе там стоял щит с пояснительным текстом, который показался мне любопытным. Привожу его начало: «Практика, а затем и теория ленд-арта, возникшие в конце шестидесятых годов прошлого века, основываются на законе энтропии – всякий порядок неумолимо будет разрушен, всякий космос поддерживается только неустанными усилиями богов и героев, всякий прах прильнет к праху. Ленд-арт, как и всё искусство прошлого века, возник как критика. Критика тиражирования слов, медийных образов, да и самого модернистского искусства, ставшего предметом потребления, а к концу века объектом неистовых спекуляций, символом раздутых цен, маркером социального расслоения. Ленд-арт, подчиняясь заявленной логике энтропии, за полвека эволюционировал, и критика модернизма сошла на нет. Исчезновение критической составляющей, как ни странно, тоже произрастает из этой логики: любой пафос, даже критический, оказывается несостоятельным, ибо все, что угодно, каким бы ни было его прошлое, в результате разрушается и растворяется в пространстве».
Отдадим должное автору – написано доходчиво, как раз для туристов, настроенных на пляжный отдых. Но вот предмет описания в приведенном отрывке весьма серьёзный, так что я даже пожалел, что задержался около щита, кажется, в одиночестве. Речь ведь идет там, не больше и не меньше, как о конце света, предъявленном очень спокойно, именно в стиле природной идиллии. В двенадцати строках повествования сказано буквально обо всем: об энтропии-хаосе, способном уничтожить нашу вселенную, покинутую богами и героями (особенно характерно тут множественное число богов); дана отрицательная оценка обществу потребления во всех его видах (политическая «левизна» разного рода в моде на Западе); вынесен приговор модерну как таковому (слишком много критики, надоело); да и сама критика модерна (критика критики, как выражались классики) тоже надоела. В общем, энтропия – она же ласковая смерть – пожирает всё, в том числе и саму себя. Где вы, герои минувших лет? Вы несли пафос созидания в мир, строили храмы, переходили Граник и бились под Арбеллами, становились председателями земного шара, стремились в космос, воздвигали свои знамена над павшими крепостями, горели неугасимой верой – и нет вас больше. Уютный ленд-арт заменил вас, он отвечает теперь на все вопросы. Под тихий шум листвы и воды...
Но что же именно он отвечает? А вот что: «На первый взгляд, перспектива выглядит довольно мрачной, но почему бы не попробовать взглянуть на неё с другой стороны. Мир, лишенный пафоса, лишается и центростремительной модели достигаторства, и превращается в дзен-лабиринт бесконечных исследований; у самурая нет цели, только путь. В этом лабиринте точками внимания ленд-арта стали контексты среды: исторические, природные, экологические. В рамках такой обновившейся стратегии художник может наконец скинуть с себя обязательство быть социально ангажированным, рупором, и заняться тем, чем художник занимался с самого своего появления – перефокусировать зрение, своё и, в конечном счете, зрителя, раздвигать границы рационального, преломлять хлеба увиденных им смыслов».
Итак, нет больше пафоса, нет «достигаторства». Очевидно, главное уже достигнуто цивилизацией потребления – во всяком случае, то, чего она по-настоящему хотела. Осталось подвести черту под «стихийной» мировой историей (слишком дорогое и рискованное занятие) и распределить человечество по итоговым классам и разрядам, как на единой фабрике (по выражению Ленина), передав управление ею квалифицированным глобальным менеджерам. По мысли теоретиков такого проекта, история как бы свертывается внутри себя, образуя бесконечный бег по кругу. Задача властвующей элиты в этом случае заключается только в том, чтобы радиус круга и скорость вращения не нарушались, и каждый тип людей, класс, нация, меньшинство (религиозное, интеллектуальное, сексуальное, субкультурное) знало своё место в этом новом прекрасном мире. Если воспользоваться привычными понятиями, это не капитализм и не социализм, а нечто третье, принципиально иное, где достигнутый status quo – завершен, неразрешимое прежде (в эпоху модерна, когда все друг друга критиковали) разрешено, и никому не позволено нарушать равномерное вращение колеса вселенной. Таков постмодерн — победитель и предел предшествующего нерационального и опасного хаоса. Хаос вводится в уютные зеленые берега, для энтропии отводятся специальные зоны ленд-арта, где можно наслаждаться непредсказуемым сплетеньем тропинок посреди сада цветов и камней, бесконечно перефокусируя при этом своё зрение… Таков путь современного воина, самурая постмодерна – из ниоткуда в никуда.
Не случайно, конечно, автор цитированного манифеста обращается к теням Японии, к философии дзен (вернее сказать по-китайски – чань), вообще к Востоку. Именно там – особенно в Китае – указанные качества кругового движения пространства/времени изначально обретены (не надо «достигаторства»!). Китайский император должен сидеть и смотреть на Юг – это единственное достойное его занятие. «Не дай вам бог жить в эпоху перемен» — советует китайская пословица. «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые» — возражает на это русский поэт. Мощное развитие современной КНР принципиально ничего не меняет – метафизически это именно круговое движение, осуществляемое продуманными социально-технологическими средствами под властью профессиональных «коммуно-капиталистических» управленцев. Востоку некуда торопиться, ему принадлежит “кольцо колец, кольцо возврата». Вечность/бесконечность для него в каждой былинке, в цветке сакуры, в звуке лягушки, прыгнувшей в тихий пруд. Рай здесь и теперь. Циклическое мышление Востока не предполагает трансцендентной (вертикальной, «достигаторской») цели бытия. Обращенные внутрь глаза и сомкнутые руки Будды обладают нирваной по определению – в отличие от распахнутых навстречу всему человечеству и каждому человеку рук распятого Иисуса, молящего «Боже мой, для чего ты меня оставил?» Буддистский, конфуцианский, синтоистский Восток имеет своё «положительное ничто» – одновременно и цель и путь…
Однако если к Востоку хочет приравнять себя Запад – его песенка спета. Отсутствие пафоса, о котором пишет автор цитированного документа, с религиозной точки зрения есть предательство, согласие на духовную смерть – отказ от зова Христа стать тварным богом, потому что истинный Бог стал человеком. Вся история и культура христианского Запада, со всем его великим Средневековьем, Возрождением, Идеализмом и Романтизмом, оказывается, таким образом, осмеянной и отвергнутой, как Дон Кихот при герцогском дворе. Тогда Западу остается сжечь свои храмы (над Парижем горит Нотр-Дам), добавив в этот костер свои главные книги, картины и героические симфонии. Собственно, это уже произошло, и даже нынешние футбольные команды Европы встают перед погромщиками на одно колено. Трансгуманизму вообще не нужны люди – ему нужны коммуно-капиталистические потребители-рабы, о которых грезили ещё Бухарин с Троцким, и которые в виде киборгов с искусственным интеллектом выковываются теперь демпартией США, а вслед за ней и всем цивилизованным либеральным миром. Правящая элита постмодерна будет гулять в дзенских садах под шелест струй и заниматься игрой в бисер, а тягловые постлюди, доведенные до нужного количества путем планирования экономики, ограничения рождаемости (гомосексуализм), умных информационных сетей и неизвестных эпидемий, обеспечивать им это райское блаженство. Экологический коммунокапитализм «близ есть, при дверях», и неважно, как он будет политически называться – ленд-арт для нового прекрасного мира готов.
Другое дело – Россия. Несмотря на катаклизмы ХХ века, в России остался пафос — подсознательная догадка глубинного народа о своём иначе возможном бытии. Атеисты-коммунисты много чего натворили в России, но именно они, вопреки собственным безбожным доктринам, сохранили у людей способность веры. Орган веры сохранили. Приходится признать, что русские революционеры были против Бога, но Бог был с ними, и потому они победили и февралистов-капиталистов, и воевавшую против них «демократическую» белую армию. Если угодно, Октябрьская революция была главным социально-художественным произведением серебряного века. Это зафиксировал, в частности, великий крестьянский поэт Сергей Есенин:
Зреет час преображенья,
Он сойдет, наш светлый гость,
Из распятого терпенья
Вынуть выржавленный гвоздь.
…
И из лона голубого,
Широко взмахнув веслом,
Как яйцо, нам сбросит слово
С проклевавшимся птенцом.
(1917)
опередив в этом предвидении великого поэта русской судьбы Александра Блока с его Исусом в белом венчике из роз (1918).
Так или иначе, с эпохи Просвещения Запад незаметно снял с себя «бремя легкое» Христа, вследствие чего рискует сегодня лишиться и человеческого образа (последний человек – тот, кто убил бога, по Ницше). Россия, наоборот, впав в яростное богоискательство, богостроительство и богоборчество, тайно хранила в себе Птенца. Как свидетельствует тысячелетний путь России, она остается собой при любом строе – при царях, при коммунистах и при демократах. Русская история – это и есть воплощенная русская идея: живи по правде, и будь что будет. Русь-матушка так и живет, причем — сознательно или бессознательно -- на уровне элиты, контрэлиты и антиэлиты одновременно (за исключением «малого народа», по терминологии И.Шафаревича). Подобно Востоку, евразийский Русский мир метафизически верен себе, но, в отличие от ослабевшего Запада, он не предал – во всяком случае, это ещё не решено — своих невидимых знамен с ликом Спаса. Не случайно зоркие люди заметили в пасхальный майский день 1945 года над поверженным оккультным рейхстагом православный крест. Последние поправки к Коституции – новое свидетельство сказанному, способные привлечь к России оставшихся верными христиан Запада и Востока.
Перспективы русского пути рисуются сегодня по-разному – социальный консерватизм, православный социализм, самодержавная республика (термин Ю.С.Самарина), империя, даже народная монархия, однако в условиях любой социальной, экономической и культурной структуры праведники на Руси будут делать своё дело, а злодеи – своё. Именно этим наша страна отличается сегодня от Востока, с его амбивалентным абсолютом, и от закатного Запада, где энергии святости и греха концептуально переобращены, инверсированы. Фундаментальная миссия России – это сохранение «красных линий» культуры между Творцом и его противником, то есть недопущение инферногенеза в национальном и, по возможности, в мировом масштабе. Вопрос в том, какова будет реальная ценностно-цивилизационная установка национального правящего (пассионарного) слоя. Кто одесную, а кто ошуюю? Капитал под государством, или государство под капиталом? И оба они во имя кого? — Бога или постчеловека? Час прогулок по садовым дорожкам, где прах льнет к другому праху, для нас ещё не пробил.
Александр Леонидович Казин, научный руководитель Российского института истории искусств, профессор Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения, член Союза писателей России, член Собора православной интеллигенции, доктор философских наук, профессор
