Экономика умерла. Да здравствует экономика!

«Мир, как мы его знали, подходит к концу», – вслед за Борисом Гребенщиковым напевают финансисты и программисты, глобалисты и изоляционисты, трансгуманисты и традиционалисты, – кто с предвкушением, кто с тревогой, кто с надеждой. Конец Капитализма, о котором так долго говорили большевики, близок. Не замечают этого разве что адепты экономиксизма, свято уверовавшие в религию «свободного рынка» и раздающие нобелевки не за антикризисные мероприятия, а за выморочные спекуляции.

Отринув мифологемы экономиксизма, как «продажной девки капитализма», бросим политэкономический взгляд на происходящее, апеллируя к создателям «экономики будущего» (С.Ю.Глазьев, О.В.Григорьев, М.Г.Делягин, В.Ю.Катасонов, О.С.Сухарев, М.Л.Хазин сотоварищи).

Одна из главных задач экономики – воспроизводство. Если мы копим богатства, не умея или не желая их расходовать, – это не экономика. Равным образом не является экономикой мотовство, неумение возмещать траты и восполнять ресурсы. В отличие от свободного рынка, где просто постулируется наличие продавца и покупателя, государство должно не только озаботиться существованием того и другого типа агентов, но также обеспечить полноту (включенность всех граждан) и непрерывность процесса. Для больших государств, претендующих на роль державы, важна также геоэкономическая замкнутость процесса, самовоспроизводство («автаркия больших пространств» по определению Фридриха Листа).

Одним из ключевых является понятие уровня разделения труда, которое лежит в основе анализа процессов в мировой экономике. Когда мы говорим о разделения труда и о его влиянии на экономическое развитие, важно определить, к какому именно объекту применяется понятие «разделение труда». В т.н. «неокономике» (О.В.Григорьев «Эпоха роста: Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы») объектом, к которому применяется понятие уровня разделения труда, является воспроизводственный контур – экономическая подсистема, сбалансированная по производству и потреблению. Иными словами, все, что в этой системе производится, в ней же и потребляется, т.е. воспроизводственный контур – замкнутая система. Основополагающим принципом суверенной национальной экономики является то, что она содержит в себе воспроизводственный контур, она самодостаточна.

Мир-системный анализ (предложенный И.Валлерстайном и развиваемый в России А.И.Фурсовым, Б.Ю.Кагарлицким и А.В.Коротаевым) в геоэкономическом плане рассматривает воспроизводственный контур как мир-систему, состоящую из трех подсистем ядро, полупериферия и периферия. СЭВ был примером воспроизводственного контура, ядром которого был СССР (историческая Россия). После развала СССР с внешнего контура глобальной мир-системы произошло целенаправленное разрушение воспроизводственного контура социалистической мир-системы: Россия потеряла былой экономический суверенитет, будучи включенной в глобальную мир-систему на подчиненных правах полупериферии (сырьевого придатка).

Тяготы кризиса, разворачивающегося в мир-системе, ядро обычно перекладывает на периферию и полупериферию. Поэтому главной задачей национальных экономик, обладающих собственной достаточной демографической и сырьевой базой, – отвязаться от высасывающего его соки ядра, стать полноценным воспроизводственным контуром. Это решается, главным образом, путем импортозамещения и протекционизма. Импортозамещение должно быть тотальным, охватывать все сферы экономики. Наиболее уязвимым местом неолиберальных экономик является финансовый и банковский сектор, управляемый фининтерном через наднациональные финансовые структуры и платежные системы (ВТО, МВФ, Всемирный банк, SWIFT и проч.). Полноценное импортозамещение невозможно без создания собственной резервной валюты, без перехода на внутренние инвестиции и платежные системы, без обеспечения продовольственной, транспортной, информационной и технологической безопасности. Протекционизм преследует цель создания режима наибольшего благоприятствования для отечественного производителя: вытеснение импорта с внутреннего рынка, изменение структура экспорта (поощряется экспорт продукции с высокой добавленной стоимостью). При системном внедрении протекционистских мер неолиберальная мантра про «инвестиционный климат» лопается как мыльный пузырь.

Укажем на еще один важный момент капиталистической модели. Согласно М.Л.Хазину («Воспоминания о будущем. Идеи современной экономики»), инновационная (инвестиционная) модель, на которой построена капиталистическая экономика, жестко связана с процессом углубления разделения труда (которое, в свою очередь, пропорционально расширению рынков сбыта): «разработка и внедрение инноваций является имманентной (неотчуждаемой) частью любого воспроизводственного контура». Сложившаяся в эпоху становления капитализма инвестиционная модель является кредитной, драйвером которой является ссудный процент. Однако это не единственно возможный способ концентрации капитала. Альтернативой кредитной модели по М.Л.Хазину является солидарная модель: «второй механизм концентрации капитала, который использовали общины старообрядцев, имеет смысл назвать солидарным способом накопления капитала. Сегодня так делается крайне редко: прямые инвестиции сбережений встречаются нечасто, чаще для этого используют посредников, которые сразу же переводят эти деньги в кредитную форму… Но именно его использовал СССР на уровне государства: фиксированная ставка процента и отсутствие частного капитала позволяли достаточно пропорционально (т.е. справедливо) брать часть богатства от всех и за счет этого строить экономику страны».

Одним из главных догматов экономиксизма является возведенная в постулат смачная метафора Адама Смита о «невидимой руке рынка». Культ этой стихийной всемогущественной конечности запрещает сколь-нибудь системное планирование (прежде всего, межотраслевой баланс), так что структура цены складывается в результате картельного сговора узкой группы экономических субъектов (монополий или крупных корпораций). Разумеется, в капиталистической стране существует государственное планирование, но оно, как правило, ограничивается тремя аспектами: планирование абстрактных макроэкономических показателей (это, как если бы здравоохранение планировало среднюю температуру по больнице); госзаказы госкорпораций; госбюджет (формируемый, главным образом, в борьбе лоббирующих свои интересы финансово-олигархических групп). Так случилось, что податное население России не представлено в финансово-экономическом блоке правительства никакой ФОГ – поэтому социальные расходы (именуемые «издержками») обычно «оптимизируются». Плачевные плоды такой «оптимизации» мы наблюдаем в коллапсе здравоохранения в регионах.

Стихия рынка подразумевает отсутствие телеологической силы, зовущей и направляющей к новым рубежам и достижениям. Рынок есть результирующая рандомных транзакций, подчиняющихся законам рыночной конъюнктуры, подобно тому, как ветер – результат броуновского движения молекул газа, понуждаемых к перемещению разницей давлений. Стратегическое государственное планирование, напротив, предполагает наличие некой целевой функции, т.е. представление об общественном благе, достижение которого – общественная и государственная миссия.

Капитализм – принципиально экстенсивная система, для воспроизводства капитала требующая расширения рынков, включения новых территорий и населения. Иначе наступает кризис падения эффективности капитала (ПЭК-кризис). В отличие от циклических кризисов, ПЭК-кризис не имеет автоматического выхода, пока не будет предъявлен некоторый системный ресурс повышения спроса или уменьшения рисков (например, расширение рынков). В случае, когда капитализм не был единой мир-системой, расширение рынков одной мир-системы осуществлялось за счет разрушения и поглощения другой (мировые войны, разрушение СССР). Стимулирование спроса после рейганомики обеспечивалось постоянным снижением стоимости кредита. В 1991 г. в мире восторжествовала единая Мир-система, а в 2008 г. процентная ставка упала до нуля. Поэтому закономерно, что мировой ПЭК-кризис, начавшийся в 2008 г., не только не преодолен, но развивается и усугубляется (эмиссия лишь затягивает процесс, не выводя систему из «штопора»).

Скачкообразное повышение спроса и расширения рынков возможно также путем перехода на новый, VI технологический уклад (ТУ). ТУ, говоря марксистским языком, знаменует «революцию производительных сил», что подразумевает качественную смену культуры производства и потребления, фактически «обнуление» рынков. Согласно исследованиям С.Ю.Глазьева («Великая цифровая революция: вызовы и перспективы для экономики XXI века») V ТУ вступает в фазу роста с начала 80-х годов и характеризуется информатизацией компьютеризацией практически всех сфер жизни, в социологическом плане он породил т.н. «постиндустриальное общество». Из-за отказа от экономико-кибернетической реформы В.М.Глушкова в 60-х годах (см. статью О.В.Китовой «Гений советского Ренессанса») СССР проиграл соревнование за звание флагмана V ТУ, что во многом предопределило его разрушение и отбрасывание России в полупериферию современной Мир-системы. Мир, погруженный в т.н. «цифровую революцию» стоит на пороге перехода к VI ТУ, и сейчас вопрос выживания капитализма состоит в том, успеет ли последний переформатировать мир, сохранив гегемонию прежней финансовой элиты (или обеспечив ее преемственность, как это случилось в эпоху Реформации, когда 90% феодальной элиты перекочевало в буржуазную).

Новое посткапиталистическое мироустройство VI ТУ описано многими футурологами (начиная с Жака Аттали). Один из вариантов посткапиталистического общества описал В.Ю.Катасонов («Посткапитализм. От либеральной демократии к цифровому концлагерю»): «Некоторым кажется, что изменения затронут политическую жизнь общества, а экономическая модель останется прежней, т.е. капиталистической. Нет, если использовать привычные категории общественно-экономических формаций, то это уже будет не капитализм. Это будет пост-капитализм, что-то наподобие нового феодализма или нового рабовладельческого общества. И главное отличие нового феодализма или нового рабовладельческого строя от традиционного феодализма или традиционного рабовладения в том, что человек посткапитализма перестает быть человеком. Его превращают в человекоподобное существо, биоробота, поведение которого строится на животных рефлексах». Переход осуществляется на наших глазах – спешно, форсированно, и нагнетание истерии с пандемией как нельзя кстати. В.Ю.Катасонов («Коронавирус: от вируса к диктатуре») прямо пишет, что «за дымовой завесой коронавируса власти России в спешном порядке строят электронный концлагерь».

Более благоприятный исход прогнозирует М.Л.Хазин, который убежден, что капиталистическую Мир-систему уже ничего не спасет, а приход Джо Байдена лишь ускорит катастрофу. Неспособность бреттон-вудских институтов и механизмов поддерживать привычный уровень потребления домохозяйств даже в ядре Мир-системы сулит распадение глобальной мир-системы (однополярного мира) на независимые технологические зоны – импероподобные структуры численностью 300-700 млн человек (многополярный мир). Важно, что правила игры перестают быть универсальными, каждая империя учреждает свой мир-системный порядок. Главное, что требуется от регионального гегемона, – относительный порядок и невмешательство в дела другой империи. Михаил Хазин полагает, что Россия сумеет сформировать свою мир-систему – Евразию, – куда скорее всего, войдут все бывшие советские республики и Восточная Европа. Сергей Глазьев («Экономика будущего. Есть ли у России шанс?») описывает конкретный план действий по созданию Евразийского союза.

В любом случае капиталистический миропорядок претерпевает «эпический фейл». Опираясь на историософскую концепцию параллелизма культур о. Павла Флоренского (см. статью «Карфаген должен быть разрушен!»), мы описали процесс смены укладов, как своеобразную реализацию диалектического закона отрицания отрицания: «каждая новая культура, отрицая прошлую, словно бы восстанавливает позапрошлую так, будто бы и не было разрыва между ними». Фейл рабовладения порождает радикально иной средневековый тип культуры, фейл феодализма возрождает рабовладельческий тип культуры в капиталистической модели, социализм сменяющий в России периферийный капитализм, вновь возрождает определенные социальные практики Средневековья (коллективизм, доминанта этических норм, элита служения). Советский социализм тоже претерпел эпический фейл (главным образом, из-за того, что скованный парадигмальными рамками Модерна, он не восстановил становую практику Средневековья – Традицию), и его сменил всё тот же хищнический периферийный капитализм…

Обобщая сказанное, мы можем в общих чертах описать социально-экономическую модель экономики будущего, которое придет на смену капитализму, путем простого методологического правила: инверсии перечисленных выше постулатов. Периферийность должна сменить автаркийная самодостаточность, открытость – изоляционизм, частный капитал – солидарная модель, конкуренцию – взаимопомощь, индивидуализм – общинность, рынок – планирование, отправную точку «общественный договор» – конечная цель «общее благо», презумпцию закона – презумпция морали, технологический прогресс – социальный мир, консьюмеризм – разумный аскетизм, право – долг.

В обществе будущего главенствует стародавний принцип распределения прибавочного продукта: «От каждого по способностям – каждому по нужде», – известный нам с эпохи апостольских общин: «…и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян. 2:44). Мы называем такой тип общества будущего «православным социализмом», евразийцы – русским социализмом». Не так уж и важно, как будет называться новый тип экономики, – возможно, слово «социализм» будет заменено другим, менее травмирующим обывателя термином.

Наш, на первый взгляд, спекулятивный вывод на самом деле хорошо укладывается в концепцию евразийского (органического, обязательного, гарантийного, тяглового) государства: «Философия евразийцев базировалась на противопоставлении органицистского, “холистского” подхода к обществу и истории и подхода механицистого, “атомарного”, индивидуалистического”, “контрактного”. Органицизм (холизм) видит исторические народы, государства и общества как органические сущности, как цельные естественные существа, рождающиеся совместно из духа и из почвы, из органического сочетания субъектных и объектных аспектов… Идеальным типом Евразийского Государства будет полноценная византийская модель, сочетающая грозный принцип иосифлянского тотального служения, анагогического тоталитаризма, общенародного, общегосударственного домостроительства, с милосердным принципом заволжского созерцания, исихастского преображения, возвышающего общинное делание до уровня Умного Делания» (А.Г.Дугин «Теория евразийского государства»).

Органическое государство естественным образом, подобно живому организму, скрепляет клетки-индивидуумы и органы-компании в единое целое, подчиняя общей задаче: жизни целого организма. Клетка, заболевшая эгоизмом и возомнившая себя венцом мироздания, которая занята только тиражированием своей копии, рано или поздно будет отторгнута как раковая опухоль. Вместе с тем, органическое общество, как и живой организм, пронизано неисчислимыми прямыми, обратными и горизонтальными связями, так что болезнь любой части тела (нужда части общества) отзывается во всем организме, мобилизующим все силы для исцеления или восстановления. Экономика в органическом обществе подобна пищеварительной системе: они питает организм, бесперебойно поставляет строительные материалы, снабжает водой и топливом, вывозит отходы – т.е. служит организму, а не наоборот: «Мы едим, для того, чтобы жить, а не живём, для того, чтобы есть».

В программной работе «Конец экономики» А.Г.Дугин предрек конец экономоцентричной фазы человеческой цивилизации, конец «экономиксизма»: «науки, которая два столетия претендовала на то, чтобы освободиться от философского и этического содержания и стать «точной наукой», заменив собой философию и идеологию». Вслед за А.Г.Дугиным мы приветствуем конец ТАКОЙ экономики, констатируем ее смерть и приветствуем приход новой нравственной экономики, органически подчиненной духовным и нравственным идеалам общества.

России вновь выпадает уникальный исторический шанс – на обломках старого мира предъявить, если не миру, то его евразийской части новую, одухотворенную модель экономики. Выбор нашего будущего за нами….

Андрей Костерин, редактор портала «Новый социализм – XXI век», г. Владимир