Отношение к творчеству протопресвитера Александра Шмемана у меня достаточно сложное. С одной стороны, действительно, он способствовал богословскому рассмотрению Евхаристии с известного нового ракурса. С другой стороны, за его творчеством не стояла та научная и богословская основательность, которая присутствует, скажем, в работах протоиерея Иоанна Мейендорфа или протоиерея Бориса Бобринского. В основном работы отца Александра Шмемана носят популярный и популяризаторский характер. Впрочем, популяризаторство тоже требует большого таланта, и как научное творчество оно иногда необходимо. Дело в другом. Живя на Западе, отец Александр, к сожалению, слишком проникся протестантским духом отрицания и слишком рьяно критиковал ту церковную традицию, которая сложилась к середине ХХ века.
Известны его нападки на школьное схоластическое богословие в его учении о Евхаристии. В некоторых отношениях эти нападки справедливы, но школьное богословие созидало известную системную целостность, известное мировоззрение, на котором устраивалась жизнь целого ряда поколений русских православных людей, в том числе и великих святых, угодивших Богу. Достаточно сказать, что у истоков тех положений, которые опровергает о. Александр, находился ныне прославленный киевский святитель митрополит Петр (Могила).
Разумеется, эти положения, в частности, связанные с исповедью и вопросом о приложении Святых даров, у митрополита Петра небесспорны. Но при всех недостатках его богословия, в свое время оно сыграло глубоко положительную роль в защите Православия и созидании богословского научного потенциала в малороссийской, а затем всей Русской Православной Церкви.
В творчестве о. Александра Шмемана и, в частности, в его рассмотрении Евхаристии гораздо больший акцент делается на воскресении и на радости Церкви, чем на Голгофе, распятии и искуплении. Получается известная гипертрофия. Между тем, познать радость Воскресения мы можем только, если сораспинаемся Христу. Как говорил Иоанн Дамаскин: «Вчера спогребохся Тебе, Христе, совостаю днесь воскресшу Тебе, сраспинахся Тебе вчера, Сам мя спрослави, Спасе, во Царствии Твоем». Нет ни креста без Воскресения, ни Воскресения без креста. Зачастую в творчестве Шмемана этот аспект уходит на задний план. Поэтому, в рядах его почитателей присутствуют люди с подозрительно пренебрежительным отношением к таинству Евхаристии – к молитвенному правилу, к посту, к исповеди перед причастием.
При радикальном понимании формулировок Шмемана мы рискуем впасть в протестантский гедонизм - представление Евхаристии только как праздничного пира в Царствии Небесном. Отчасти это представление справедливо, но лишь если мы входим на этот брачный пир в брачной одежде. А для того, что войти в него, необходимо приготовление к нему. Отрицание этого ведет к разрушению традиционного благочестия и к разрушению церковной жизни в целом.
Что касается канонических трудов отца Александра, то следует отметить, что его позиция во многих местах не характеризуется стабильностью и бывает слишком ситуативной. Так, пока он был в юрисдикции Константинопольского Патриархата, он ревностно отстаивал права Константинопольского Патриарха на фактическое первенство в православном мире. Но когда священник оказался в составе Американской Православной Церкви, то не менее ревностно принялся те же самые права Константинопольского Патриархата опровергать.
Оценка творчества протопресвитера Александра Шмемана профессором Алексеем Осиповым резка и, может быть, временами чрезмерно сурова. Но ей трудно отказать в справедливости. Тем не менее, нужно отметить, что о. Александр стал заметным явлением в церковной жизни второй половины ХХ века и поставил целый ряд вопросов, на которые Церковь должна дать трезвые, разумные, сбалансированные и подлинно духовные ответы.
Диакон Владимир Василик, специально для «Русской народной линии»
