Замечательный русский поэт Николай Гумилёв прожил невероятную жизнь, воевал, был награждён за храбрость двумя Георгиевскими крестами, и трагически погиб от пули ЧК.
Он родился 130 лет назад, в Кронштадте в дворянской семье корабельного врача Степана Яковлевича Гумилёва. В детстве был слабым и болезненным ребёнком: его постоянно мучили головные боли. Стихи начал писать рано, в возрасте шести лет. Поступил в Царскосельскую гимназию, однако, проучившись лишь несколько месяцев, из-за болезни перешёл на домашнее обучение. Он снова в неё вернулся, когда семья возвратилась в Царское Село после поездки на Кавказ. Учился плохо, гения поэзии едва не исключили, при окончании в его аттестате была всего одна пятерка - по логике. Уже тогда его больше всего интересовали стихи, за год до окончания гимназии была издана его первая книга стихотворений.
Затем Гумилёв уехал учиться во Францию. Слушал лекции по французской литературе в Сорбонне, изучал живопись и много путешествовал. Побывал в Италии и Франции, издавал литературный журнал. В Сорбонне Гумилёв познакомился с молодой поэтессой Елизаветой Дмитриевой, которая через несколько лет сыграла роковую роль в его судьбе.
Изысканный жираф
Муза дальних странствий всю жизнь страстно влекла поэта. Он побывал в Турции, в Египте, в Греции. Много путешествовал по Африке, бродил по горам и пустыням, испытал множество приключений. Всем запомнились его волшебные строчки:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
В Аддис-Абебе русский поэт побывал на парадном приёме у негуса. В Хараре познакомился с расом Тэфэри, впоследствии ставшем императором Хайле Селассие I. Поэт подарил будущему императору ящик вермута.
Странствовать по Африке было делом опасным. Так, на переправе по пути в селение Шейх-Гуссейн одного из его спутников чуть не утащил крокодил. Там Гумилёв решил проверить свою греховность - по абиссинской традиции он должен был обнажённым пролезть в узкую щель между двумя камнями. Если испытуемый застревал, то умирал в страшных мучениях - никто не смел помочь ему выбраться и даже дать воды или хлеба. У камней лежало множество костей, видимо, грешников было много. Гумилёв рискнул - и благополучно вернулся.
Но ездил он Африку не только в поисках новых острых впечатлений. В результате своих путешествий Гумилёв стал одним из крупнейших исследователей континента.
Привёз в Музей антропологии и этнографии (Кунсткамеру) в Санкт-Петербурге богатейшую коллекцию. И об этом сам написал потом в стихах.
...Есть Музей этнографии в городе этом,
Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его...
Вернувшись в Россию, Гумилёв стал посещать знаменитую «Башню поэтов» Вячеслава Иванова, где завел множество новых литературных знакомств. Вновь встретил Елизавету Дмитриеву, у них завязался роман. Но своенравная девушка предпочла Гумилёву другого знаменитого тогда поэта - Максимилиана Волошина. Осенью, когда скандально разоблачается личность Черубины де Габриак - литературной мистификации Волошина и Дмитриевой, Гумилёв будто бы позволил себе нелестно высказаться о поэтессе, Волошин публично дал ему пощечину и получил вызов. Гумилёв предъявил требование стреляться в пяти шагах до смерти одного из противников. С большим трудом секундантам Волошина удалось уговорить секундантов Гумилёва стреляться на пятнадцати шагах.
Дуэль состоялась 22 ноября 1909 года на Черной речке, как и у Пушкина. Стрелялись из пистолетов тоже пушкинских времен. Волошин стрелял дважды, но каждый раз была осечка, Гумилёв же выстрелил вверх.
25 апреля 1910 года Гумилёв женился. Его женой стала Анна Горенко, ставшая знаменитой поэтессой Анной Ахматовой.
При активнейшем участии Гумилёва был основан «Цех поэтов», в который, кроме Гумилёва, входили Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Сергей Городецкий, Елизавета Кузьмина-Караваева (будущая монахиня мать Мария, погибшая от рук гестапо) и др.
В 1912 году Гумилёв объявил о появлении нового художественного течения - акмеизма, который провозглашал материальность, предметность тематики и образов, точность слова.
Гумилёв поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, где изучал старофранцузскую поэзию. Вскоре у Гумилёва и Ахматовой родился сын Лев, ставший знаменитым историком.
Георгии за храбрость
Когда грянула война 1914 года, Гумилёв записался добровольцем в армию. В то время многие именитые поэты слагали патриотические стихи, но в боевых действиях добровольцами участвовали лишь двое: Гумилёв и Бенедикт Лившиц. Блок служил в санитарном поезде, Есенин - санитаром в Царском Селе, Мандельштам не был мобилизован из-за сердечной болезни, а Маяковский вообще от армии «откосил», прикинувшись «чертежником». А ведь Николай Степанович был признан негодным к службе. У него были болезнь глаз, косоглазие и хромота, хилое, в отличие от здоровяков-коллег по перу, телосложение. Но он упорно проходил медкомиссию раз за разом. Выучился стрелять с левой руки, целясь здоровым глазом. За свои деньги прошел курс верховой езды.
В итоге он был зачислен в лейб-гвардии Уланский Её Величества полк. 19 ноября состоялось первое сражение. За ночную разведку перед сражением он был награждён знаком отличия военного ордена (Георгиевского креста) и повышен в звании до ефрейтора.
В 1915 году на Западной Украине он получил уже второй Георгиевский крест, которым очень гордился. В окопах поэт оставался вплоть до января 1917 года.
О своем желании «Родину защищать» от напавших на Россию германцев и своем отношении к войне, которую в советские времена заклеймили «империалистической», Гумилёв так написал в стихах:
И воистину светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
Тружеников, медленно идущих,
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
В 1917 году Гумилёв решил перевестись на Салоникский фронт и отправился в русский экспедиционный корпус в Париж, проходил службу в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства. В апреле 1918 года поэт вернулся в советскую Россию в то время, когда из нее многие бежали.
Стихи как служение
В 1918 - 1920 годах Гумилёв читал лекции о поэтическом творчестве в Институте живого слова. Вошел в Петроградский отдел Всероссийского Союза поэтов. В 1921 году выпустил два сборника стихов. С весны 1921 года он руководил в Петрограде студией «Звучащая раковина», где делился опытом и знаниями с молодыми поэтами, читал лекции о поэзии.
Близко знавший Гумилёва Николай Оцуп вспоминал: «Лекции он, как и все мы, читал, почти никогда не снимая шубы, так холодно было в нетопленых аудиториях. Пар валит изо рта, руки синеют, а Гумилёв читает о новой поэзии, о французских символистах, учит переводить и даже писать стихи. Делал он это не только затем, чтобы прокормить семью и себя, но и потому, что любил, всем существом любил поэзию и верил, что нужно помочь каждому человеку стихами облегчать свое недоумение, когда спросит он себя: зачем я живу? Для Гумилёва стихи были формой религиозного служения».
Не только на фронте, но и в годы красного террора в Петрограде Гумилёв вёл себя отчаянно смело.
Ирина Одоевцева в своих мемуарах «На берегах Невы» вспоминала, что однажды на вечере поэзии у балтфлотцев он читал свое знаменитое стихотворение «Капитаны» и отчетливо проскандировал перед увешанными оружием «братишками»:
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
«По залу, - писала Одоевцева, - прокатился протестующий ропот. Несколько матросов вскочило. Гумилёв продолжал читать спокойно и громко, будто не замечая, не удостаивая вниманием возмущенных слушателей. Кончив стихотворение, он скрестил руки на груди и спокойно обвел зал своими косыми глазами, ожидая аплодисментов. Гумилёв ждал и смотрел на матросов, матросы смотрели на него. И аплодисменты вдруг прорвались, загремели, загрохотали. Всем стало ясно: Гумилёв победил. Так ему здесь еще никогда не аплодировали...»
Гибель
Гумилёв нигде не скрывал своих взглядов - открыто крестился на храмы. На одном из поэтических вечеров на вопрос из зала - «каковы ваши политические убеждения?» он смело ответил: «я убеждённый монархист». За все это поэт потом жестоко поплатился.
У Гумилёва была одна утопическая идея - о том, что в парламентах и правительствах будущего власть будет передана поэтам. Доклад на эту тему он прочитал в петроградском Доме искусств.
Миссия поэта, утверждал Гумилёв, сродни жреческой, он существует в повседневности, но лучше других слышит голос Творца.
А потому хождение поэта во власть может уберечь человечество от катастрофически опасных отклонений от Его замысла. Он мечтал о спасении человечества, а вот самого себя спасти не смог...
3 августа 1921 года Гумилёва арестовали по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации Таганцева», и вскоре он был расстрелян. Есть несколько версий относительно причастности Гумилёва к заговору Таганцева. Согласно советской, он участвовал в заговоре, по второй - он знал о заговоре, но не донес, что в те времена считалось преступлением. А по третьей - заговора не было вообще, он полностью был сфабрикован ЧК в связи с Кронштадтским восстанием. Впрочем, многие исследователи творчества поэта считают, что человек с такими взглядами и ведущий себя так, как вел Гумилёв, в те годы просто не мог уцелеть.
Свою трагическую смерть поэт предвидел, в 1921 году сам себе написал эпитафию в стихах:
В красной рубашке с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь в ящике скользком, на самом дне...
О мужественном поведении Гумилёва в застенках ЧК ходили легенды. Из тюрьмы он писал жене, утешая ее: "Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы". Перед расстрелом Гумилёв написал на стене камеры: "Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь". Г. Иванов передает рассказ С. Боброва, поэта-футуриста, большевика и, возможно, чекиста, о том, с каким достоинством Гумилёв вёл себя на расстреле: "Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых уст. Улыбался, докурил папиросу... Даже на ребят из особого отдела произвел впечатление... Мало кто так умирает..."
Расстрел Гумилёва вызвал потрясение в петроградском обществе. О казни стало известно 1 сентября из расклеенных по городу объявлений.
Ольга Форш так писала об этом дне: "А назавтра, хотя улицы были полны народом, они показались пустынными. Такое безмолвие может быть только... когда в доме покойник и живые к нему только что вошли. На столбах был расклеен один, приведенный уже в исполнение, приговор. Имя поэта там значилось... К уже ставшим недвижно подходил новый, прочитывал - чуть отойдя, оставался стоять. На проспектах, улицах, площадях возникли окаменелости. Каменный город".
Расстреливали в те годы так называемого красного террора чуть ли не ежедневно, но для многих современников расстрел Гумилёва был равнозначен расстрелу Пушкина.
Поэта убили в самом расцвете таланта; каждый новый сборник его стихов был новой вершиной его творчества. Ушедший в эмиграцию поэт и литературовед Л. Страховский писал: «Глубочайшая трагедия русской поэзии в том, что три ее самых замечательных поэта кончили свою жизнь насильственной смертью и при этом в молодых годах: Пушкин - тридцати семи лет, Лермонтов - двадцати шести, Гумилёв - тридцати пяти».
Некоторые никак не могли поверить, что такое злодейство на самом деле свершилось. Группа литераторов обратилась к советскому правительству с письмом в защиту Гумилёва. Говорили, будто Максим Горький лично ездил в Москву к Ленину просить за Гумилёва, что бумага о помиловании опоздала или была задержана по личному указанию палача Петрограда Григория Зиновьева. Но бумаги о помиловании в деле Гумилёва нет и, скорее всего, ее никогда и не было.
В Казанском соборе кем-то была заказана панихида. Фамилия расстрелянного, конечно, не называлась, но все понимали слова священника: "Помяни душу убиенного раба твоего, Николая". Позднее была проведена еще одна панихида - в Спасской часовне Гуслицкого монастыря, которая находилась на Невском проспекте перед портиком Перинной линии. Часовня была забита народом... Среди петербуржцев ходила легенда, что раздраженный такой манифестацией Григорий Зиновьев приказал разрушить эту часовню. Но на самом деле она была снесена через восемь лет как «уродливая».
Владимир Набоков был убеждён, что кровавую развязку сделало неизбежной бесстрашие поэта, взбесившее его палачей.
Он посвятил Гумилёву такие строки:
Как любил я стихи Гумилёва!
Перечитывать их не могу,
но следы, например, вот такого
перебора остались в мозгу:
«...И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы.
http://www.stoletie.ru/kultura/malo_kto_tak_umirajet_226.htm
