Я хорошо помню ночь на 3 октября 1990 года. Площадь у западного портала Рейхстага колыхалась и гудела от нахлынувшего народа. Пробираться к зданию приходилось, наступая на пустые бутылки. По небу гуляли лучи прожекторов, как при воздушном налёте. Вдоль забора с колючей проволокой поверху, отгородившего часть парка Тиргартен, стояли британские солдаты - это была их зона ответственности в Берлине. За забором виднелись прожекторные вышки, радиоантенны, передвижные телестанции.
Эту площадь, ставшую ареной исторического торжества, трудно было назвать площадью в прямом смысле слова. Это был скорее пустырь, где проводили пикники, играли в футбол, запускали воздушных змеев, собирались маргиналы всех сортов для какого-нибудь протеста, разбивали табор цыгане; в редких кустах на отшибе занимались любовью и спали бездомные.Это была окраина Западного Берлина - буквально в трёх шагах от восточного входа в тогда ещё бескупольный Рейхстаг проходила граница двух миров - Берлинская стена. Тем не менее от западного центра города, от Зоологического сада, сюда ходил автобус № 69, который поднимался по знаменитому пандусу, предназначенному в своё время для кайзерской кареты, и останавливался прямо у дверей - в здании располагался музей «Вопросы немецкой истории».
Вопросов к немецкой истории всегда было много.
Один из них решался в тот момент.
Когда в полночь зазвучал гимн ФРГ - бетховенская «Ода к радости» - и на мачте под звон колокола поднялся чёрно-красно-золотой флаг, народ взорвался: крики перекрывали музыку, раздавались треск петард, гром салюта. Многие плакали...
На трибуне у ступенек Рейхстага тесными рядами стояли руководители ФРГ, последнее правительство ГДР, депутаты Народной палаты и бундестага, почётные гости, правозащитники.
Высоких официальных советских лиц я на трибуне не увидел. Хотя уж кто-кто, а они имели к торжеству прямое отношение. Президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер сказал: без поддержки Советского Союза не было бы единства Германии.
За последнее время появилось множество прежде закрытых материалов и воспоминаний, касающихся объединения Германии. Эта статья основана на них.
С НУЛЕВОЙ ОТМЕТКИ
 |
| 16 июля 1990 года в курортном посёлке Архыз прошли переговоры Горбачёва и Коля. Договорились... (ИТАР-ТАСС) |
Вопрос о немецком единстве был всерьёз затронут за шесть недель до падения Берлинской стены во время визита британского премьер-министра Маргарет Тэтчер в Москву осенью 1989 года. И баронесса, и генсек Михаил Горбачёв понимали, что Германия находится на перепутье: массовое бегство населения из ГДР обнажило глубокий кризис «государства рабочих и крестьян на немецкой земле» и предрекало неминуемое сближение Западной и Восточной Германий. Судя по воспоминаниям участников встречи (записи беседы, по договорённости, не велось), Тэтчер была «решительно против» немецкого единства. «Так же мало, как и британцы», хотел этого и глава КПСС.
Что могли противопоставить немцы? Без согласия стран-победительниц они не могли и шагу ступить. Даже президент ФРГ не имел права летать в Западный Берлин (где у него была официальная резиденция) на немецком самолёте, а только на самолётах союзников - он считался их гостем.
Едва стена пала 9 ноября 1989 года (а это означало, что граница, по сути, исчезла), как западные соседи Германии враз забеспокоились:
Джулио Андреотти (шестикратный премьер Италии, 30 лет сотрудничавший с мафией): «Нет - пангерманизму»;
Рууд Любберс (премьер Нидерландов, вскоре уличённый в сексуальных преступлениях): «Право на самоопределение Германии нужно поставить под вопрос»;
Франсуа Миттеран (президент Франции, установивший круглосуточную слежку за своими политическими противниками): «Германия ещё не готова к объединению».
Они, правда, благосклонно готовы были вернуться к вопросу, но не раньше 1995 года.
ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
21 ноября в Бонн прибыл консультант Международного отдела ЦК КПСС Николай Португалов. Здесь его хорошо знали. Блестящий германист, он долго работал на КГБ под журналистским прикрытием АПН и «Литературной газеты». Потом перешёл в ЦК под крыло Валентина Фалина. В беседе с внешнеполитическим советником канцлера Хорстом Тельчиком Португалов упомянул «некие вехи» для решения германского вопроса. Предлагал «подумать» о выходе из НАТО, о выводе ядерного оружия с территории ФРГ, без которых «варианты конфедерации» были бы маловероятны.
Тельчик почему-то решил, что речь может идти о возможном объединении, и доложил о впечатлениях шефу.
Через несколько дней жена канцлера Ханнелоре отпечатала на портативной машинке «Олимпия» документ, содержащий 10 пунктов. Речь шла о глубокой экономической интеграции Восточной Германии с привлечением финансового потенциала ФРГ при известной самостоятельности политических структур ГДР. Это был вариант конфедеративного устройства.
28 ноября канцлер представил программу бундестагу. Он не советовался ни с союзниками, ни с сотрудниками.
Столь решительный шаг канцлера во многом был мотивирован тогдашним министром внутренних дел Вольфгангом Шойбле (сегодня глава Минфина), который в те ноябрьские дни не переставал убеждать Коля, что выборов в Западной Германии, намеченных на декабрь 1990 года, уже не будет, и настаивал, что борьба должна идти за пост «канцлера всех немцев».
И махина по имени Гельмут Коль сдвинулась с места и, набирая скорость, стала подминать под себя историю.
«Поведение Германии становится всё больше вызывающим», - возмущался в те дни министр иностранных дел Франции Ролан Дюма.
«Два раза мы били немцев, и вот они опять здесь», - грозила Маргарет Тэтчер.
Михаил Горбачёв назвал план Коля «возрождающимся реваншизмом», воссоединение - «неактуальным».
И наконец, четыре державы-победительницы решили показать, кто в доме хозяин: их послы демонстративно провели совещание в Западном Берлине, в здании бывшего Контрольного совета по Германии.
Союзники заговорили о сохранении четырёхстороннего механизма контроля.
Коль остался один против всех.
ПОВОРОТ
В начале декабря прагматичные американцы неожиданно заявили, что они не против объединения, если единая Германия останется в НАТО. Им было это выгодно, так как усиливало НАТО, а значит, и США.
Ситуация напоминала вечный шах: ведь в ГДР стояли советские войска.
Но Коль решил играть. На свой страх и риск. Другого шанса у него не было.
Главной фигурой в этой игре был Горбачёв, на которого внутри страны оказывали давление сторонники «жёсткой линии», требуя применить военную силу «для наведения порядка».
Но дело в том, что войска уже помочь не могли.
Население Восточной Германии, где почти треть территории была «запретной зоной», занятой Западной группой войск (ранее - Группа советских войск в Германии - ГСВГ), стало главным союзником Коля. И с этим ничего нельзя было поделать, не пролив крови.
И всё это после выхода из Афгана...
4 декабря, за день до визита министра иностранных дел ФРГ Х.Д. Геншера в Москву (Горбачёв тогда резко выступал против «вмешательства во внутренние дела суверенной ГДР») на улицы Лейпцига вышло 150 тысяч человек с плакатами: «10 пунктов Коля» и «Вайцзеккер - наш президент».
Через день для встречи с генсеком в Киев прилетел растревоженный Миттеран с чисто русским вопросом «что делать?». «Прежде всего - продолжать линию мирных перемен», - уклончиво ответил Горбачёв.
Миттеран так ничего и не понял.
И вот уже 19 декабря во время выступления Гельмута Коля в Дрездене 100 тысяч человек скандируют «Гельмут! Германия!», «Мы - единый народ» (во времена падения стены было просто «Мы - народ»). Развивались уже только флаги ФРГ...
Менее чем за месяц скандальные «10 пунктов» кардинально устарели. И канцлер отказался от «поэтапности», перейдя к форсированному объединению.
Между тем ГДР разваливалась на глазах. Опереться Горбачёву там было уже не на кого. Партия «реформировалась». Её карающий меч - госбезопасность, знаменитое Штази - был деморализован. Главное её здание захватили демонстранты. При этом исчезли десятки тысяч агентурных досье, которые вскоре обнаружились в США.
На совещании в ЦК КПСС 26 января был озвучен «новый курс Горбачёва». Проблема объединения Германии превратилась в «практическую задачу». В частности, маршалу Сергею Ахромееву было поручено «основательно проработать вопрос о выводе войск из ГДР».
Сыграла роль и катастрофическая ситуация в экономике СССР и снабжении населения продуктами. Нечем было заплатить за импорт.
А потому в начале января 1990 года советское руководство обратилось к ФРГ с просьбой о срочной продовольственной помощи. Уже через две недели немцы ответили, что в течение двух месяцев поставят 52 000 тонн говяжьей тушёнки, 50 000 тонн свинины, 20 000 тонн сливочного масла, 15 000 тонн молочного порошка, 5000 тонн сыра. Для обеспечения «дружественной цены» из федерального бюджета в виде дотаций было выделено 220 миллионов немецких марок.
ЛИШЬ ВОПРОС ДЕНЕГ
Гельмут Коль, выступая 21 октября 1993 года в бундестаге, сказал: «В 1990 г. шанс на воссоединение был лишь короткое время. Я твёрдо убеждён: немного позднее воссоединение нашей страны было бы уже невозможно».
Как потом напишут историки, Коль своевременно распознал главную причину перемен в Европе. Она заключалась на тот момент в экономической слабости восточного блока и его лидера СССР. И канцлер сделал вывод: побудить Москву к признанию немецкого единства - это лишь вопрос денег.
Возможно, это не совсем так. В интервью журналу «Фокус» (19 октября 2009 года) покойный Эдуард Шеварднадзе заявил, что одним из факторов, обеспечивших воссоединение Германии, была «стратегическая оборонная инициатива» США (СОИ), против которой, по мнению советских учёных, не было соответствующего быстрого ответа. СССР нуждался в «разрядке». Правду ли сказал «хитрый лис» - кто знает?
Между тем давление на Горбачёва усиливалось. В начале февраля в Москву прилетел госсекретарь США Джеймс Бейкер. Именно тогда он заверил, «что если Соединённые Штаты будут сохранять в рамках НАТО своё присутствие в Германии, то не произойдёт распространения юрисдикции или присутствия НАТО ни на один дюйм в восточном направлении».
Следом прибыл Коль и получил при первом же разговоре щедрый и нежданный подарок. Горбачёв сказал, что «немцы сами решают, по какой дороге идти».
Записывавший беседу Тельчик чуть не выронил перо и впоследствии утверждал, что если бы тогда от Германии потребовали за объединение 100 миллиардов марок, «мы бы, конечно, заплатили».
Упоминание об «отступных» неслучайно. В книге «Проект для Европы», изданной ещё в 1966 году, известный немецкий политик Франц-Йозеф Штраус рассуждал о том, согласился ли бы Советский Союз предоставить Восточной Германии хотя бы австрийский статус за 100-120 миллиардов марок.
А один бывший советский разведчик, долго работавший в Германии, как-то обмолвился автору этих строк, что в 70-е годы в кулуарных беседах упоминалась сумма в триллион.
Если бы со стороны Советского Союза были выставлены чёткие условия объединения, то можно было бы говорить о некоей «денежной компенсации». Но в том-то и дело, что никаких конкретных условий (кроме общедекларативных) не было представлено. Что, в общем-то, понятно, ибо не существовало самой политической стратегии в отношении Германии.
ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ
Оставалась военная составляющая. Её обсуждали в этом же месяце в Оттаве, где собрались 23 министра иностранных дел стран НАТО и Варшавского договора. Главный результат: одобрение формата будущих переговоров по немецкому единству как 2 (ФРГ и ГДР) плюс 4 (СССР, США, Великобритания, Франция). Это означало, что переговариваются по всем проблемам сами немцы и результаты докладывают союзникам, а не наоборот, как хотела Москва. Таким образом, баланс интересов, имея в виду позицию США, смещался в сторону Западной Германии. Дав согласие на такой формат, Эдуард Шеварднадзе нарушил кремлёвские инструкции. На вопрос помощника Горбачёва А. Черняева, почему так произошло, Шеварднадзе невозмутимо ответил: «Геншер очень просил. А Геншер - хороший человек».
Ну, чисто грузинская логика!
Интересно, но этому «хорошему человеку» не очень доверяли американцы. Подозревали, что у него давно налажены контакты со Штази и даже КГБ. Так, будучи министром внутренних дел ФРГ, отвечающим в том числе и за контрразведку, он регулярно «с частным визитом» посещал родной город Халле в ГДР. Такое даже трудно было представить: шла холодная война.
Переговоры 2+4 могли тянуться бесконечно. Если бы не одно решающее обстоятельство.
18 марта 1990 года состоялись выборы в Народную палату ГДР, где больше двух третей голосов получили сторонники немецкого единства. И тут, как бриллиант, засияла 23-я статья Конституции ФРГ, о которой 40 лет никто не вспоминал. Эта была козырная карта, которая била другие карты - и затягивание переговоров со стороны СССР, и высокомерное противодействие англичан, и интриги французов. Так как по Конституции Федеративная Республика Германия была государством «всех немцев», то ГДР могла в любой момент присоединиться голосованием своих полномочных представителей. Две трети голосов обеспечивали изменение Конституции самой Восточной Германии.
ПРОРЫВ
Весь следующий месяц СССР искал новую форму европейской безопасности. Рассматривался даже вопрос об одновременном участии единой Германии в НАТО и Варшавском договоре. Безуспешно. 10 апреля министр иностранных дел Великобритании Д. Хёрд признал: «Если бы Германия вышла из НАТО, то от этого союза мало что осталось бы».
Тем не менее 3 мая 1990 года Политбюро ЦК КПСС проголосовало против участия объединённой Германии в НАТО. «Против» был даже Горбачёв.
Экономическая ситуация в СССР продолжала ухудшаться. Как воздух, нужны были новые кредиты. Американцы и британцы отказали. А немцы дали. Правда, не 20 миллиардов марок, как просил Горбачёв, а только пять, но это был жест. В качестве ответной услуги, естественно, рассматривалось смягчение позиции СССР о вступлении единой Германии в НАТО. «Мы поможем вашим реформам, вы - нашим устремлениям», - убеждал Геншер Шеварднадзе. Кстати, подобный подход разделял тогда, как писал журнал «Шпигель» в октябре 2010 года, и Евгений Примаков.
18 мая между ФРГ и ГДР был заключён Договор об экономической, валютной и социальной унии, который создал для двух стран единое жизненное пространство. Через полтора месяца марки ГДР были заменены немецкими марками. В ГДР сохранялся прежний уровень заработной платы, стипендий, пенсий, квартирной и арендной платы за жильё и гарантированы денежные вклады населения. Восточная Германия не только включалась в сферу действия немецкой марки, но и в Общий рынок Европейского сообщества.
Прорыв произошёл в Вашингтоне, где в начале июня Горбачёв вёл переговоры с президентом Бушем. Неожиданно для всех Михаил Сергеевич согласился с американской формулировкой, что «немцы могут сами решать, в каких союзах им состоять». Американцы, как потом вспоминала участница встречи Кондолиза Райс, подумали, что ослышались, и попросили Горбачёва повторить. Он повторил. Потом Буш три раза пытался по телефону донести новость до Коля. Тот так и не поверил, пока не получил письмо от президента.
ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК
После саммита «Горбачёв - Коль» 15-16 июля в ставропольском Архызе и Железноводске немцы заговорили о «кавказском чуде». Германия за полгода получила то, о чём и мечтать не могла: единство и независимость. Она осталась в НАТО. Правда, на территории бывшей ГДР нельзя было размещать войска альянса и ядерное оружие, да и войска пришлось сократить, - так это даже к лучшему. Подтвердили границу по Одеру-Нейсе, договорились о выводе советских войск в течение четырёх лет.
Предстояло определить затраты. И вот в начале августа началась нешуточная торговля. За вывод войск и обустройство на новом месте в Союзе Горбачёв запросил более 36 миллиардов марок. Немцы предложили три. При требовании 18,5 миллиарда - шесть. 7 сентября Коль назвал цифру восемь миллиардов. Два лидера чуть не разругались. Наконец, Коль предложил 12 миллиардов. Горбачёв тогда предложил начать всё сначала. Когда же ФРГ прибавила ещё три миллиарда беспроцентного кредита, ударили по рукам.
Всего в процессе объединения Германии СССР получил в виде различных выплат примерно 55 миллиардов марок. В 1990 году это означало восемь дней работы западных немцев.
В политике не бывает благодарности.
Историки в ФРГ и сегодня не могут ответить на вопрос, был ли Горбачёв моралистом, который не хотел продавать немцам то, что им принадлежит по праву, а потому «продешевил». Или он был тогда просто наивен? Или погружён в сиюминутные внутренние проблемы страны? А может, думал о величии? Во всяком случае, он точно не был ни торгашом, ни шантажистом.
То, что он изменил мир, это факт. Хотел он этого или нет. А те миллиарды, которые мог бы получить, да не получил, без следа растворились бы, как подсказывает опыт, в пучине российского кризиса.
А вот Германия осталась.
31 августа 1990 года в Берлине был подписан договор между ФРГ и ГДР о воссоединении, по которому Восточная Германия приняла юридический и политический порядок ФРГ.
12 сентября в Москве в невзрачном зале гостиницы «Октябрьская» министры иностранных дел ФРГ, ГДР, США, СССР, Франции и Великобритании (по формуле «2+4») поставили подписи под «Договором об окончательном урегулировании вопросов, касающихся Германии», который освобождал немцев от всех обязательств и ограничений, принятых в 1945 году на Ялтинской и Потсдамской конференциях. Не было ни цветов, ни шампанского.
Как вспоминают западные политики, немцы до последнего момента не верили, что советское руководство договор подпишет.
В полночь 3 октября у Рейхстага зазвучала «Ода к радости»!
