Когда речь заходит о событиях в Сирии, западные, да и многие российские журналисты не любят упоминать конфессиональную принадлежность жертв. Говорят только о некой "общечеловеческой трагедии", не забывая добавить, что, по западным подсчетам, правительственные войска во время бомбардировок и обстрелов убили больше людей, чем повстанцы. Но, во-первых, статистика эта весьма сомнительная. А во-вторых, как писал Владимир Набоков по поводу "белого" и "красного" терроров во Франции, есть большая разница между подавлением восстания, пусть и неумелым, и стремлением установить режим террора с убийствами, возведенными в ранг политики. Особенно - с убийствами по конфессиональному признаку.
По конфессиональному признаку в Сирии убивают повстанцы, а не армия. И эти факты уже невозможно скрыть. Убивают, прежде всего, приверженцев алавитского течения в исламе, к которому принадлежит и президент Сирии Башар Асад. Но не минуют репрессии исламистов, называющих себя сторонниками мажоритарного суннитского направления в исламе, и христиан.
Валить все эти смерти в одну кучу, как это делают сторонники западного взгляда на события в Сирии,- это тот же грех, который совершали советские чиновники, называя жертв Бабьего Яра советскими гражданами. Да, убитые в Киеве люди были советскими гражданами. Но не за то их убили - большинство их убили за то, что они были евреями. Так и в сегодняшней Сирии. Гибнут многие, но убийства, похищения и пытки по религиозному признаку - самые возмутительные, самые страшные, и расследовать их стоит особо.
Заметим, что Патриарх Русской Православной Церкви не стал прятаться за туманные формулировки, как это делали предстоятели других Церквей. Патриарх открыто призвал американское руководство не наносить ударов по Сирии. "С глубоким беспокойством мы восприняли известие о планах военных ударов армии США по территории Сербии, - написал в своем письме американскому президенту глава РПЦ. - Без всякого сомнения, это принесет еще большие страдания сирийскому народу, прежде всего мирн7ому населению. В результате внешнего военного вмешательства к власти в Сирии могут прийти радикальные силы, которые не сумеют и не захотят обеспечить межконфессиональное согласие в сирийском обществе".
Что за силы могут прийти к власти в Сирии, видно из интервью, которое дал французской газете "Фигаро" Доменико Кириго - итальянский журналист, проведший пять месяцев в плену у называющих себя сирийской оппозицией боевиков. В последнее время журналисты из христианских стран все чаще жертвами похищений - причем именно на территориях, контролируемых боевиками.
Мы перевели это интервью на русский язык специально для читателей РЕЛИГАРЕ.
А.Щипков
Доменико Кирико: "В Сирии революция потеряла свою честь"
Интервью взял Ришар Эзе ("Фигаро")
Доменико Кирико, специальный корреспондент итальянской газеты "Ла Стампа" на Ближнем Востоке, рассказывает "Фигаро" о пяти месяцах, которые он провел в заложниках в Сирии. Этот 62-летний журналист, женатый отец двух дочерей, возвратился в Италию, познав настоящий ад в руках боевиков, стоящих в оппозиции к Башару Асаду. Эти боевики - гремучая смесь торговцев людьми и исламистов.
 |
"Фигаро": "Знали ли вы Сирию до того, как приехали туда в апреле?
Доменико Кирико: Я туда приезжал несколько раз. Ведь я освещал для моей газеты все арабские революции. В Ливии меня и еще трех итальянских журналистов держали несколько дней ополченцы Каддафи. Это было жестокое задержание...
Ф: Ну, а в эту командировку в Сирию вы поехали в каких условиях?
Д.К.: Мы поехали вдвоем с коллегой, бельгийским журналистом и политологом Пьером Пиккиненом. Мы еще за границей установили контакт [со сражающейся с Асадом] Свободной Сирийской Армией (ССА). Представители этой армии и провели нас через приграничный город Кусейр. Мы хотели проехать в Дамаск, в зоны, уже "освобожденные" повстанцами. Но шли напряженные бои, и проезда в столицу пришлось бы ждать десять дней, а я запланировал потратить на репортаж всего неделю. Мы запросили у ССА двух проводников, чтобы показать нам дорогу в ближайший городок. Вот эти проводники от ССА нас и предали. А может, продали. Как бы то ни было, но через четверть часа после нашего отъезда наш "джип" оказался блокирован и дорогу нам преградили какие-то люди с автоматами Калашникова. Они захватили нас в заложники и отдали местному "эмиру" - Абу Омару, скорее разбойнику, чем исламисту или революционеру. Там нас жестоко избили, а потом передали группе некоего аль-Фарука, официально считающейся частью все той же Свободной Сирийской Армии.
Ф: Вас удивило, что вас держит в руках не исламист какой-нибудь, а формальный союзник Запада?
Д.К.: Да, особенно по той причине, что аль-Фарук входит в Сирийский Национальный Совет - ту оппозиционную группировку, которую Запад признал первой и которой много месяцев безраздельно доверял. Этот самый аль-Фарук участвует во всех конференциях в Риме и Брюсселе. Там он встречается с правительствами наших стран, Бельгии и Италии, и всем нашим министрам отрекомендовывается как освободитель Сирии. Очень хотелось бы, чтобы эта его шайка и вся эта их Свободная Сирийская Армия, в которую эта шайка входит, объяснили, как такое могло случиться: два западных журналиста оказываются в заложниках на их территории, да еще с ними обращаются по-скотски.
Ф: Вы говорите, что ваше заключение было адом...
Д.К.: Все 152 дня, пока мы были оторваны от внешнего мира, с первого же дня нас жестоко избивали. Нам связывали руки за спиной и швыряли в камеры без окон, с множеством насекомых, запрещая еще и мыться - хотя все это противоречит принципам ислама. С нами обращались как с животными. Я два раза переживал имитации расстрела - к виску подносили пистолет. Бандиты солгали Пьеру, что его отец умер от горя, не дождавшись его возвращения. Потом оказалось, что они врали. Мы подвергались ежедневным унижениям. Единственный период, когда с нами обращались по-человечески, - это когда нас передали джихадистской бригаде Джабхат аль-Нусра, связанной с "Аль-Каидой". Нас перевели туда потому, что шиитская организация "Хезболла", базирующаяся в соседнем Ливане, начала наступление на Кусейр, где нас держали. Сама по себе бригада представляет собой организацию исламских фанатиков, они совершают намаз по предписаниям пять раз в день и ведут аскетический образ жизни. Но они хотя бы делились с нами своей едой. Хоть их рацион и был скуден, нам там было лучше, чем у ребят из Свободной сирийской армии - те кормили нас только объедками со своего стола.
Ф: Тот факт, что вы даже по внешним признакам были христианином, - усложнил ли он ваше положение?
Д.К.: Наши мучители не проявляли особого интереса к нашим верованиям. Только когда я оказался в руках связанной с "Аль-Каидой" группы, они со мной заговорили на эти темы. Но только для того, чтобы обратить меня в ислам. Но угроз от них не было - в отличие от моих предыдущих тюремщиков. Они называли меня между собой "христианином".
Ф: Что вам сказал этот ваш страшный опыт о сирийской революции?
Д.К.: Я понял, что в Сирии больше нет революционеров, есть только жестокие боевики, причем они вконец распоясались. Революция потеряла свою честь. На поле битвы ССА почти не существует, она как будто испарилась, так она стала незаметна... А вот исламисты готовятся к тому, чтобы овладеть страной, когда кто-нибудь поможет им уничтожить Асада. Потом они собираются устремиться на завоевание других стран - соседей Сирии, а также стран Магриба. Их союзники в Сирии - это настоящие гиены, которые, прикрываясь исламизмом и революционными идеалами, занимаются кучей всяких мошенничеств, торгуют всем, включая людей, берут в заложники, требуют выкуп. А заодно захватывают чужие дома и распоряжаются чужими жизнями. Их "пушечное мясо" - это дезориентированные "вольные стрелки", в большинстве своем выходцы из низов, почти все они набраны в деревне. Заблудшие души, увы, вооруженные до зубов - "калашниковыми" и даже крупнокалиберными пулеметами... Нет у них ни религиозного образования, ни даже элементарных знаний о Коране. Я видел в казарме той самой группы Аль-Фарука, которая меня взяла, как они подсчитывали целые пачки долларов. Эти деньги они тратили не на милостыню, а на покупку себе сигарет "Мальборо", "адидасов", мобильников и даже ноутбуков.
Ф: Вы когда-нибудь вернетесь в Сирию?
Д.К.: Я считаю, что сейчас там просто невозможно работать. Тем не менее для журналиста важно присутствовать на театре военных действий, передавать людям хоть частичку тех страданий, которые испытывает местное население. Это наша работа. У нас нет права трусить.
Перевод Дмитрия Бабича
