 |
| Протоиерей Валентин Бирюков |
Смотрю - идет худенький священник лет 50, бородка наполовину седая. Подходит ко мне, снимает пальто, берет меня под локоток: "Пойдем. Будем водосвятный молебен служить. Сейчас мать приедет, у нее сын Анатолий как пришел из армии, так два месяца в больнице пролежал. Но не помогла ему больница ничем. Святой водички ему надо". А сам готовит все для молебна - стоит ждет. Ну, я думал, они уже договоренные с той женщиной, которую мы ждали. Наконец она приходит: "Батюшка! Можно вас попросить..." - "Ну, давай, давай, мать, раздевайся, бидон давай сюда... Вода уже налита, все приготовлено:"
Сотворили водосвятный молебен. Отец Пимен сам попил святой водички, мне дал, пришедшей к нему женщине в бидон вылил воду. "Батюшка! Когда еще приходить?" - "Никогда! Сын твой духовно больной, но сейчас ему уже получше. Пусть по ложечке или по полстаканчика святой водички пьет натощак, молитвы читает - вот и поправится. Будет работать, хорошая работа у него будет, он у тебя молодец".
Я же - за той женщиной. Спрашиваю: "Вы уже были сегодня у батюшки?" - "Нет. Никогда прежде не была! В первый раз пришла". Я сразу понял: правду говорили мне, что он прозорливец, иеромонах Пимен. Только скорей, скорей отхожу от той женщины. Думаю: "Сейчас батюшка меня увидит, неудобно будет, что такой я любопытный". Тут батюшка идет, сразу ко мне: "Ну вот, теперь будешь знать..." Я покраснел до пяток. Как он узнал, что я полюбопытствовал у этой женщины?.. "Ну, ничего, пойдем..."
В горницу зашли, где совершали молебен. "Батюшка, обед готов, - говорит матушка Мария Яковлевна. - Приглашайте гостя!" Помолились мы, сели за стол. Я хоть и не хотел есть, хлебнул супа - и так он мне понравился. Начал есть быстро, а сам думаю: "Какой вкусный суп!" А батюшка мне и говорит на ухо: "Да вот потому и вкусный, что матушка Мария Яковлевна готовит. Она монашка, все монашеские правила вычитывает. И все с молитвою делает - зажигает от лампадки огонек, от лампадки печку зажигает. Вот она чистит картошечку - "Господи, благослови". Все крестит, все с молитвой. Она без молитвы не живет. Вот поэтому и вкусный суп". Я только на него посмотрел и думаю: "Как он жил, что все мои мысли знает?" Он мне сразу отвечает: "А вот сейчас покушаем - я и расскажу, как я жил".
Эх ты, Господи! Опять попался! Я тогда понял, что он вправду прозорливый. Видит меня насквозь. Это какую духовную силу надо! Сижу, боюсь шелохнуться. Наконец закончили трапезу, поблагодарили Господа. Я иконам поклонился, хозяевам: "Спаси Господи, дай Бог здоровья!" "Ну, пойдем в горницу, - говорит мне батюшка, - будем беседовать". И начал он рассказывать, как прожил свою жизнь.
"Ну, слушай. В миру звали меня Мишей. В детстве служил пономарем, службу отлично знал - читал, пел. Шло время. Я подрос, уже парнем стал. В армию меня не брали, потому что я слабый, комиссию не прошел. Мои друзья все поженились, у них уже дети, да по двое. А я еще один. У меня подруги не было. Мне и говорят: "Миш, ну что ж ты? Вон, Мария-то Панова - смотри, девица какая! Женись, хорошая у вас семья будет. Детки хорошие будут".
Я знал Марию прекрасно. Хорошая девушка. Проводил ее раз до дома, потом другой раз - только как друга проводил, не коснулся даже ее никак... А потом вернулся в храм, зашел в алтарь, сто поклонов земных сделал, так что даже рубашка взмокла... Пришел домой, со скотиной убрался, поужинал и лег спать. Утром встаю - слабость какую-то ощущаю. День, неделя - не могу кушать, аппетит потерялся. Водички попью - и все. А ничего не болит. Усталость какая-то - и все. Мама переживает: что с сыном?.. Пока еще крепость была, ходил, управлялся с делами. А потом уже и ходить не могу. Тогда мамка пригласила священника - поисповедовал он меня, причастил, месяц спустя пришел еще раз - пособоровал. На прощание батюшка сказал мамочке: "На все Божья воля". Тогда мама поняла. Уж раз батюшка так сказал: на все Божья воля, - значит, дело худо. Мать вернулась - бух на колени. Поклоны, слезы. Папка пришел, рядом встал и плачет. Давай с матерью вместе молиться. А я лежу в лежку. До того истощал, что понял - мне уже не жениться. Какой я жених - сам себя не таскаю. И понял я, что нет мне благословения на женитьбу. "Господи, оставь меня живым, - прошу, - маму жалко, как она плачет... Если я умру - не знаю, останется ли мамочка в живых".
Папочка с мамочкой поплакали, а все-таки надо и со скотиной управляться... Вернулись, покушали, помолились, спать легли. Тут я мамочке говорю: "Мам, дай пить". Ох как она обрадовалась. Поняла, что аппетит возвращается.
После этого я помаленьку стал кушать и поправляться. Потом папе и говорю: "Пап, запрягай лошадку, вези меня в церковь". Папа меня под руку, мать под вторую - из саней вытаскивают, в церковь ведут. А люди смотрят, шепчутся: "Миша приехал! Слава Богу!" А Мария стоит, нос повесила - не знает, куда определить себя. И Мария осталась одна, и я один. Вот так. Вот такая судьба... Потом, когда уже стал я снова служить, батюшка спросил меня: "Ну что, Миша, жениться будешь или как?" - "Нет, какое там! Какой я жених..."
Стал пономарем в Алейске. А потом рукоположили в дьякона, через два месяца - в священника. Стал иеромонахом Пименом. Два года прослужил - увидел во сне: нашу церковь ломать будут. И показано было, кто именно из нашего села будет храм ломать. И через два года пришло это время. Те самые люди, которых я во сне видел, которых хорошо знал, церковь - на замок, меня - за бороду (а борода-то еще была - три волосинки), в вагон - и на Колыму. Ну, как везли - известно. В телячьих вагонах. В чем захватили, в том и поехали. Хлебушка не дали с собой даже!
Привезли нас на Колыму, а там уже тысячи людей работают. Много накопилось "врагов советской власти". Мы - пополнение "врагам". Заставили меня рыбу чистить. Разговаривать запрещено было как на работе, так и за столом. И часовой стоит ночью, чтобы не было никакого разговора. Заговорил - бунтовщик.
Кормили нас одними вареными рыбьими головками. Полный таз этих головок принесут, кружка или две кипятка без варки, без сахара (сахар и не спрашивай!) - вот и все пропитание. Все обовшивели, грязные-прегрязные, уставшие. Жили в казармах. На нары из бревен веток накидают - вот и постель. Одежды никакой не давали. В чем приехали, в том и работали, одежда наша - и постель нам, и подушка. Мыла когда дадут по кусочку, когда не дадут. Зато кипятка сколько хочешь. Ну ладно, мы хоть этими головами наедались. Рыбу же солили и в бочках катили на пароход.
Работали только заключенные, а конвоиры были гражданские. Вооруженные. И плетки у них были. Работали буквально до смерти. Кто не может - расстреливали и забивали, как собак... И вот я насмелился, сказал как-то вслух: "Вот нас пасут, как скотинушку, и кормят, как скотинушку". А часовой хоть и у двери стоял (а я шестой был от края), услышал. "Кто это говорит?!" Подошел. За руку меня поймал, руки как клещи: "А ну-ка, бунтовщик! Выходи!" Вытащил на улицу, шапку снял с меня. С крыши капель - снег и дождь. Поставил под капель. Каплет мне прямо в темечко. Я стою. Чувствую - голова совсем замерзает. А часовой мне кричит: "Стой!" Хотел прикладом меня ударить, размахнулся. Думаю: будь что будет: Потом голова закружилась, закачался я, упал - не помню как. Когда очнулся, уже лежал на кровати в больнице. Голова как будто в огне горит и кажется огромной, как бочка. Температура страшная. Аппетит исчез. Долгое время даже слова сказать не мог - такая адская боль была. Потом узнал, что у меня менингит - страшная болезнь. В это время на Колыму привезли пополнение, и конвоирам, когда они направлялись обратно, велели: "Возьмите вон того мальчика, который все кричит: "Мама, мама!" Увезите его, он еще молодой..."
Продолжение следует
Протоиерей Валентин Бирюков. "На земле мы только учимся жить" Непридуманные рассказы - М.: Даниловский благовестник, 2006 г.
http://www.russned.ru/stats/944
