Неизвестных и притягательных для нас, журналистов "НС", мест в России очень много. Одни манят красотой, другие - древней историей, третьи - замечательными людьми.
Поселок, в котором сделан этот репортаж, привлек нас своим названием. Слишком неожиданно для России оно звучало: Эммаус. В иудейском Эммаусе произошло одно из первых явлений воскресшего Христа ученикам. Но Эммаус под Тверью - это, согласитесь, довольно странно. А еще мы хотели поговорить с одной его жительницей. Эта немолодая женщина строит в Эммаусе храм во имя иконы Божией Матери "Отрада и Утешение".
ЭММАУС НА ВОЛГЕ
Отправляясь в путешествие, многие из нас читают замечательную молитву "Луце и Клеопе во Эммаус спутешествовавый, Спасе". Читатель легко представит себе, как звучали эти слова в то утро, когда мы отправились в поселок с таинственным названием Эммаус. Правда, в отличие от апостолов Луки и Клеопы в Эммаус мы не шли пешком, а ехали на машине - все-таки 150 километров от Москвы.
Несмотря на обледеневшую дорогу, доехали быстро и благополучно, не повстречав ни пробок, ни милиционеров. Трудности, а с ними и первые впечатления от Эммауса начались уже в самом поселке. Накануне шел сильный снег, и мы сразу застряли. В Эммаусе нет улиц, вы можете написать письмо так: "Поселок Эммаус, дом такой-то, квартира такая-то" - и дойдет. Между домами - тропинки и "проезжие" дороги. Летом, конечно, проще, а вот зимой... В общем, за пять минут нашу машину выталкивали три раза. Хорошие в Эммаусе мужики, отзывчивые, всегда вытолкают.
Да простят нас жители поселка, назвать Эммаус красивым трудно. Десяток серых пятиэтажек силикатного кирпича, разбросанных без видимой градостроительной идеи. Еще столько же двухэтажных, вытянутых в длину домов. Летом, судя по всему, главной деталью пейзажа становится Волга, подступающая к поселку. Ближе к воде теснятся - в поисках вида и из экономии места - частные коттеджи. Есть и дорогие, выстроенные людьми, знающими, как жить: красный кирпич, три этажа, одно окно на стену, обтянутый сеткой голый, как колено, участок. За сеткой прыгает упитанная овчарка. И возвращаясь взглядом от "буржуйских" усадеб к пятиэтажкам, смотришь на них уже с большей теплотой.
Здесь есть удивительный человек - Раиса Трофимовна. Это она строит для односельчан православный храм. Сама, правда, она непрестанно повторяет, что строит-то Господь Бог. И это, бесспорно, именно так и есть. Строит Бог, а немолодой, но поразительно энергичной русской женщине остается с Его помощью ездить по заводам, заказывать сваи, плиты и цемент, возить грузовиками песок и гравий, огораживать горбылем территорию будущего храма. А еще принимать журналистов из Москвы - нас. Завтрак - хотя по обилию блюд это мог быть и обед - был таким вкусным и сытным, что в какой-то момент трапезы мы стали сомневаться в своей дальнейшей работоспособности. Впрочем, чашка крепкого кофе вернула силы, и мы отправились осматривать место, где скоро должен появиться храм во имя иконы Божией Матери "Отрада и Утешение".
По пути Раиса Трофимовна рассказывает, что когда-то в поселке уже был храм - Воскресенский: "Его закрыли в 1937 году. Поначалу там устроили клуб, ходили туда на танцы. Во время войны на церкви устроили огневую точку: с колокольни местность простреливалась очень далеко. И пошло: наши бьют с церкви, а немцы по церкви... Повреждена она была, конечно, очень сильно. Но все же выстояла. А во времена Хрущева ее разобрали: шло строительство интерната для сирот и был нужен кирпич. Все пошло на фундамент интерната. На месте церкви теперь кладбище. Поэтому там строить мы не стали - могилы ведь тревожить придется".
О старом храме многое помнит дьякон Валериан из соседнего села Власьево. В детстве он ходил в Воскресенскую церковь. Со слов отца Валериана Раиса Трофимовна рассказывает нам о печальных судьбах осквернителей храма. "Был такой Сашка Кожан, председатель колхоза эммаусского. Фамилия-то у него другая была, а Кожаном звали, потому что он в кожаной куртке ходил, в кожаной кепке и с револьвером. С ним еще один помощник был. Вот они храм и закрывали. Женщины хотели хотя бы иконы из храма сохранить, а они стояли на дороге, пройти не давали, иконы храмовые отнимали и сжигали. Война наступила, его взяли в санитарный поезд. Прослужил он там, наверное, полтора года всего - приезжает, медсестра с ним. "Ваш муж?" - спрашивает у его жены Нюры, красавица была. "Мой". Радуется жена - целый-невредимый приехал. Медсестра с рук на руки сдала и уехала. А он, оказывается, с ума сошел. И как он кончил-то? Порезал себе горло опасной бритвой и побежал к храму. Храм еще тогда не разрушили. И он по огородам бежал к храму, ребятишки за ним. Бежит, кровь течет. А перед храмом есть речушка маленькая. Он в нее забежал и три раза - как при крещении - окунулся в нее. А храм на горе: речушка, а потом гора. И он на четвереньках на эту гору поднялся, шел по направлению к храму, запутался в могилах на кладбище и упал. Тут его и нашли. Отвезли на подводе в больницу, тут уже жена Нюра за ним ехала. Так он в больнице и умер. А помощник его, тот от туберкулеза умер, молодым еще. Так что счастливыми эти люди не были".
Мы подходим к стройплощадке, огороженной забором из соснового горбыля. Я спрашиваю, почему именно "Отрада и Утешение"? "Мы тоже хотели Воскресенский, - рассказывает Раиса Трофимовна. - Но владыка сказал: уж очень много храмов с таким названием - в одной только Твери их три, да по окрестным деревням еще сколько. Давайте, говорит, такую, какой еще нету. Мы думали, думали и очень уж нам понравился этот образ - "Отрада и Утешение". И владыка сразу утвердил".
Раиса Трофимовна по-хозяйски открывает дощатую калитку, отгребая валенком нападавший за вчера снег. Мы проходим на площадку. На первый взгляд ничего особенного. Снег и снег. Какие-то плиты, балки, еще что-то из стройматериалов. В середине стройплощадки - большой деревянный крест. "Это закладной, - рассказывает наша провожатая, - когда летом прошлого года владыка камень закладывал, тогда и крест поставили. Так положено". Она ведет нас к кресту. "Смотрите, вот здесь мы выложили фундамент, видите, вот алтарная часть, вот здесь будет колокольня". Раиса Трофимовна рассказывает о будущем храме с основательностью инженера и убежденностью очень верующего человека. Она называет точное количество вбитых свай, габаритные размеры фундамента - по всему видно, что ни одна из строительных процедур не обошлась без ее участия. "Фундамент выложили - это самое главное, это основа. Теперь осталось только стены сложить. Сложим с Божией помощью", - уверенно говорит она. О том, как и почему Раиса Трофимовна стала заниматься строительством храма, мы узнаем позже.
А пока идем дальше. Нас ждут Эммаус и эммаусцы.
СЕРОВ, ДА НЕ ТОТ
Начать знакомство с жизнью Эммауса мы решаем с одной из главных достопримечательностей поселка - Музея художника В.А. Серова. Оказывается, несмотря на всю скромность жизни сегодняшнего Эммауса, есть в нем и свой музей. Правда, художник Серов - это не тот, который написал "Девочку с персиками", а другой, советский. Те, кто учился при советской власти, без труда вспомнят его картины - их любили печатать на последних страницах учебников "Родная речь". Самая известная - "Ходоки у В.И. Ленина", которая всегда предваряла "Дочь советской Киргизии" Чуйкова и "Утро" Яблонской. Так вот, оказывается, художник Серов родился в Эммаусе, а дедушка его был псаломщиком местной церкви. Мы подходим к двухэтажному зданию, состояние которого ясно свидетельствует: завхоз уехал, заболел, уволился. Синяя вывеска "Дом культуры" выглядит насмешкой. На единственной незапертой двери табличка: "Музей Серова". Мы поднимаемся на второй этаж, но с лестничной площадки нам радостно сообщают: "А музей не работает!" Мы чувствуем себя ходоками, добравшимися до заветного кабинета с холщовыми чехлами на креслах и узнавшими, что В.И. умер. Но, словно прочитав наши мысли, сотрудница музея весело предлагает все же зайти и "посмотреть хотя бы то, что осталось". Оказывается, из-за жесточайших протечек, следы которых еще не скрыла кисть эммаусского маляра, экспозицию пришлось временно отправить в другие музеи. Ну что ж, будем довольствоваться малым, решили мы и вошли.
Несколько молодых женщин хлопотали в пустом выставочном зале с какими-то картонками и фотографиями. "Восстанавливаем экспозицию, посвященную Серову, - рассказывает одна из них. - Да вот он и сам, мы сейчас с товарища колпак-то снимем - и смотрите". Мы замечаем бронзовый бюст в огромном, свернутом из ватмана колпаке, притаившийся в углу.
Cотрудники музея оказались очень душевными и милыми людьми. Видно, что добрые. И ужасно хочется, чтобы все у них открылось и заработало. "А что же вы не спрашиваете про "Девочку с персиками"?" - не зная о нашей осведомленности, предваряет возможный вопрос одна из сотрудниц. И с легкой обидой в голосе рассказывает: "Обычно все, кто приезжают, прямо с порога требуют "Девочку". А это ведь не тот Серов! Не тот! Тот Валентин, а наш-то Владимир! Некоторые даже обижаются, говорят, мы, мол, издалека приехали, и подай им "Девочку"". Мы успокаиваем музейщиц, обещаем ни за что не путать Серовых и спешим на улицу. Из окна музея виден рыночек и суетящиеся вокруг него люди.
Раиса Трофимовна рассказала нам, что в Эммаусе, не имеющем своего православного храма, обосновались разные сектанты. И кришнаиты есть, и мормоны, но самые активные - адвентисты, любовь которых к миссионерству успела порядком поднадоесть местным жителям. Адвентистов в Эммаусе всего 35 человек - на 3500 жителей, и мы не надеемся столкнуться с ними.
И конечно, сразу же сталкиваемся.
РАЗГАДКА
Пожилая женщина с двумя близнецами лет трех-четырех. Ничем особо не примечательная, вполне благообразного вида.
- Здравствуйте, а где у вас тут строится православный храм?
- Не знаю. И знать не хочу! Нам это не нужно!
- Вы не православная?
- Мы не православные, мы христиане. Бог-то один, а православная церковь только обманывает нас, да еще и обирает!
Слушать проповедь тетки нет ни времени, ни желания, и мы продолжаем приставать к эммаусцам с вопросами.
- Дедушка, говорят, у вас тут православный храм строится? (Классический крестьянский дед в валенках, ушанке и с хозяйственной сумкой в руке.)
- А как же, милые, вон он, за тем домом. Там забор увидите, а в самом-то месте, где храм будет - там крест.
- А что, много ли у вас сектантов, адвентистов всяких?
- Есть какие-то... католики, что ли? Да только никто к ним не ходит, к этим католикам. А если кто ходит, так это не наши. Одним словом, мусульмане это.
- Ну а как храм откроется, будете ходить?
- Обязательно будем! Отчего же не ходить?
- А откуда название Эммаус?
- А вот откуда. Была здесь когда-то немка, звали Эммой. А фамилия вроде Ус. Начала строиться здесь, а потом неизвестно, что с ней стало. Но название осталось: Эмма Ус, Эммаус.
На рынке, представляющем собой несколько палаток, разбитых над складными столиками, человек двадцать-тридцать покупателей. С некоторыми из них мы еще обсуждаем перспективу строительства православного храма. Противников православия больше не попадается, все горячо приветствуют храм и ругают какого-то Буша. Этот таинственный однофамилец американского президента оказывается главой местной адвентистской общины. Уборщица магазина "Продукты", веселая женщина, встретившая нас, зашедших погреться, не слишком печатными прибаутками, прямо заявила: "Не надо нам никаких адвентистов и никаких сектантов. А то что получается? Я вон за три тыщщи себе пальто взяла. А ему триста рублей давай. Ну уж нет, мы лучше православным помогать будем". Мы снова задаем вопрос про историю названия Эммауса. В магазине "Продукты" возникает небольшая научная дискуссия. Веселая уборщица отстаивает версию с Эммой Ус, а одна из посетительниц магазина утверждает, что это "в честь того города, где родился Иисус Христос. В Израиле, что ли?"
У нашей уборщицы как раз близился обеденный перерыв, и она вызвалась отвести нас к местной библиотеке. Здание, в котором она расположена, как две капли воды похоже на Музей В.А. Серова, только часть его отдана под жилье.
- А когда храм-то откроется? - Во дворе библиотеки суровый усатый мужик деловито вешал белье.
- Да вот в этом году должны закончить строительство. А ходить-то будете?
- А че, построят - будем. - Он был из породы немногословных, но нам показалось, что он и правда будет. Основательный.
В отличие от музея библиотека работает. Нас интересует история Эммауса, и уже с первых слов удивительно приветливой библиотекарши мы понимаем, что пришли как раз по адресу. Эммаусская библиотека - это, видимо, единственное место на земле, где любят и знают историю этого села. На свет является папка, в которой хранятся собранные краеведами материалы по истории Эммауса. И самое интересное среди них - это статья, написанная в 1923 году последним священником эммаусской церкви Матфеем Скобниковым. Читая этот документ, мы наконец поняли, как Эммаус получил свое название.
До середины XVIII века никакого Эммауса не было. И немки никакой не было. Был в месте впадения в Волгу одного из ее притоков, реки Белеутовки, монастырек - Спасо-Яминская пустынь, известный с XVII века и к описываемому времени пришедший в полный упадок: в пустыни были "две кельи, черный поп, два старца, 4 дьячка", а вокруг нее значились "один двор крестьянский да два двора бобыльских и в них по два человека". Вот это-то место и приглянулось тогдашнему владыке - архиепископу Митрофану (Слотвинскому), занимавшему Тверскую и Кашинскую кафедру с 1739-го по 1752 год. Владыка решил сделать в Спасо-Яминской пустыни свою летнюю резиденцию и с помощью крестьян из архиерейских деревень устроить рыбные пруды. Все это было сделано, жизнь закипела вокруг Спасо-Яминской пустыни. Свое детище преосвященный Митрофан назвал Эммаусом: расстояние от Твери было примерно такое же, как от Иерусалима до того самого Эммауса, в который шли Лука и Клеопа в день Воскресения Христова - "стадий шестьдесят", то есть около 12 километров. В конце XVIII века архиерейская резиденция вновь оказалась заброшенной, а крестьянам Эммауса от нее остался храм Воскресения Христова, в котором и служил позже эммаусский историк отец Матфей Скобников.
Постепенно нить нашей беседы приводит нас от истории к будням поселковой библиотеки. Читают эммаусцы, в общем, не так мало. За прошлый год библиотеку посетили 1070 человек. "Что берут? Дети - что по программе в школе проходят. Средний возраст - приключения и фантастику. Старики очень любят любовные романы. Да-да, прямо нарасхват. Старшее поколение еще классику спрашивает - перечитывают и Толстого, и Достоевского". Рассказ о читателях прерывается самими читателями. В разгар наших изысканий в маленький зал вваливается с шумом и смехом толпа девчонок. Они требуют себе для изучения автобиографию... Осипа Мандельштама. Проходят в школе, десятый класс. Биографию сразу же находят, и часть читательниц убегает. Остаются девятиклассницы. Этим повезло меньше: коварные московские журналисты решили устроить небольшой экзамен по литературе.
- Что проходите?
- Онегина.
- Как было отчество Татьяны?
-...
Хором вспоминаем про "смиренного грешника Дмитрия Ларина", и задачка, ко взаимному удовольствию, решена. Выходя из библиотеки, мы встречаем мальчишек из того же, как выяснилось, класса. Наш вопрос, кто такая Татьяна, поставил было их в тупик, да один вдруг радостно спохватился: "Так это та, которая с Онегиным мутила!" И все весело поспешили к своему дому.
- А что ж вы не помогаете православный храм строить? - кричу им вслед.
- А нас никто не просил!
- А если попросят?
- Построим! - именно "построим", а не "поможем".
Отправляясь в Эммаус, мы спрашивали друг друга: а так ли уж нужно затевать здесь строительство храма? До Твери 15 минут автобусом, в соседних деревнях есть церкви. Надо ли? Уезжая из Эммауса и окидывая мысленным взором день, проведенный там, мы в один голос сказали: теперь нам понятно, зачем здесь нужен православный храм. Эммаус - это довольно невзрачный на вид поселок. Но в нем живут очень славные люди. И им очень нужен храм. И веселой уборщице из "Продуктов", и дядьке с бельем, и парням, плохо занимающимся литературой, и их более прилежным одноклассницам. А может быть, даже и тетке с близнецами. Уж близнецам-то вполне возможно. Вырастут рядом с храмом и, Бог даст, разберутся, что к чему.
ОТРАДА И УТЕШЕНИЕ
Мы разговариваем с Раисой Трофимовной на ее кухоньке. "Сахар вы не кладите, дома будете с сахаром. Вот клюква наша, тверская. Попробуйте..." А познакомились мы в Москве, в Доме журналистов, на довольно грустном мероприятии - вечере для семей погибших журналистов.
Дело в том, что Раиса Трофимовна - мать убитого в 1996 году журналиста Льва Богомолова. В зале было много слез об убитых мужьях, сыновьях, отцах. Но когда очередь подняться на сцену дошла до Раисы Трофимовны, поразило выражение ее лица: оно светилось приветливостью и покоем. Тогда-то она и рассказала о строящемся в поселке Эммаус храме, где будут поминать погибших и здравствующих журналистов.
- А кому первому в голову пришла мысль храм построить?
- У нас все возникло очень спонтанно. У нас ведь в Эммаусе шесть сект - иеговисты, адвентисты, баптисты, кришнаиты, мормоны, и сатанисты даже появились. На остановке, в автобусе только их и слышно было. В автобусах-то наших яблоку негде упасть, почти все в Тверь работать ездят. Поэтому сектантам даже не надо специально где-то народ собирать: зайдут в автобус - и начинается... А люди как - 70 лет они прожили без Бога, им все равно, кто им о Боге скажет, сидят и слушают.
И вот два года назад один наш местный житель - сам некрещеный, но философствующий - приходит и говорит: "Что же это? Секты одни! Давайте мы хоть из горбыля сарайчик построим и молиться будем!" Я говорю: "Где же вы видели, чтобы православные люди в сарае молились? Мы же не секта какая-то!" - "Ну давайте, - говорит, - храм строить". - "Да на что, говорю, строить?" Но - так вот и начали...
- Так как же вы начали, если не на что было?
- Вы знаете, мы ведь сначала не собирались строить, думали: купим домик деревянный (на него бы денег-то собрали), куполок поставим и будем молиться. Взялись за дело: участок выбивали - история целая, пока оформили. А батюшка из Власьева нам говорит: "Если деревянный поставите - вас сатанисты сожгут", они на кладбище во Власьеве уже "поработали".
Решили маленький кирпичный строить. А когда я проектировать принесла, архитектор говорит: "Ну уж если строить, так побольше! Сколько примерно у вас человек будет ходить?" Я говорю: "Ну уж сто-то будет". (Это потому, что на освящение закладного камня и креста у нас и все двести пришли). Вот он и спроектировал такой большой - чтобы сто человек могли нормально стоять. А уж если на праздник - то и двести войдет. В храме какой простор уж нужен? Чтобы руку поднять перекреститься...
- Вы поддержку односельчан ощущаете?
- Конечно! Чтобы кто мимо прошел и не спросил: "Ну как там храм?" - такого не бывает. Всегда кто-то спросит. Правда, чтобы кто-то поработать пришел - такого тоже нету... А вот деньги жертвуют. Конечно, люди у нас небогатые, несут по 50, 100, 200 рублей. 500 - это редко. А так -принесла пенсионерка сто рублей, потом через два месяца еще сто набрала, еще принесла. В общей сложности за эти два года народ собрал тысяч 12 (это не считая нескольких крупных вкладов). А тут еще книгу мою про огород (я ведь по сельскому хозяйству специалист) стали переиздавать и гонорар платить.
Генрих Боровик помог. Написала я ему (у него ведь тоже Артем погиб). И он прислал 15 тысяч рублей от Фонда независимых журналистов. А потом 1,5 тысячи от себя лично. А вообще - кому я только не писала! Может, по глупости, конечно... Даже Чубайсу писала. Народ-то ограбил, пусть хоть что-то народу вернет! Главное, все отвечают! И Чубайс тоже ответил: "Не имеет возможности..."
А всех, кто хоть советом или хоть одним рублем помог - я в тетрадочку записываю, чтобы ни одно имя не потерялось. И все, кто жертвовал, и рабочие, которые работали бесплатно, и директор ЖБИ, который нам со сваями помог... Потом мы список этот отпечатаем и в стену храма замуруем. Будет служба идти - и они будут поминаться.
- Раиса Трофимовна, а чем вы до храма занимались?
- Когда-то я горно-промышленное училище закончила, шахтерское. По знаниям я могла бы и в институт поступить, но кто бы меня содержал? Мы жили бедно, отца не было, погиб. А в училище бесплатно кормили, одевали. Потом нас на уральскую шахту работать направили. Там супруга своего встретила, шахтера. А потом уж мы вместе в сельскохозяйственный институт поступили заочно. Нас пригласили в Калужскую область работать, на опытную станцию. Почти 20 лет мы там проработали, оба - кандидаты сельскохозяйственных наук. А потом в Твери оказались, здесь институт был и опытное хозяйство. Так я и живу здесь с 1978 года.
Занималась я луговыми травами, в "лицо" их все знала, а потом стала интересоваться их лечебными свойствами. Теперь у меня весь шкаф забит разными рецептами. Лечить я никого не лечу, просто рецепты собираю, какие есть в народе, кто где скажет, кто как лечился, какие опубликованы, но неизбитые такие рецепты. Потому что на избитые - никаких книг не хватит. (У Раисы Трофимовны вышло десять книг, одна из них - "Огород во славу Божию" - переиздается в девятый раз. - Ред.).
- А муж сейчас что делает?
- Он год назад в Оптину пустынь ушел послушником. У него там послушание - овощным хозяйством заведовать. Вообще-то он их консультировал с самого открытия монастыря: крупорушки какие нужны - крупу из гречихи делать, просо сеять, сорта картошки новые... И он к ним ездил много лет, и они к нему. Да и другим храмам и монастырям помогал - всем чего-то вез, доставал. Ну, а теперь Господь его призвал. Это милость, конечно.
Вот он звонит в неделю два раза. И я ему звоню. Пишем письма. Больше всех от него писем. Родней человека у меня нет. Про храм наш спрашивает всегда, я с ним советуюсь. Звоню как-то, спрашиваю: "У вас в храме подвал есть?" - "Есть, - говорит, - под одним храмом. Мы там капусту храним" - "Ну и мы тогда подвал делать будем".
МОЛИТВА О ЖУРНАЛИСТАХ
Рядом с тетрадочкой "О здравии", где множество страниц аккуратно исписано именами и объяснениями, на столе лежит тетрадка "Об упокоении". Последняя запись - "Холодов Димитрий". Мать известного журналиста тоже пожертвовала деньги на строящийся храм.
Подбираемся к тяжелой теме, которую трудно миновать. После нашей первой встречи в Доме журналистов мы специально искали информацию о Льве Богомолове, сыне Раисы Трофимовны. Он был главным редактором городской газеты "Калуга вечерняя". Погиб в октябре 1996 года при невыясненных обстоятельствах: его тело со множественными переломами и тяжелой травмой головы было найдено на обочине шоссе.
- Раиса Трофимовна, а убийство Льва Викторовича расследовали?
- Расследовали. Шесть следователей сменилось. Да кто сейчас кого находит? Но вы знаете, мне этого и не надо. Я не знаю кто - и ладно. А если узнаю - может, я его ненавидеть буду. И как мне тогда молиться? Ведь это не уживается... А не знаю - и не знаю. Это - с одной стороны. А с другой - Господь ведь знает, когда кого забирать.
Вы знаете, когда Леву убили, я уже в Церкви была, поэтому и внутренне крепкая. Конечно, это горе, тут и слов нет. Но чтоб так убиваться, как вот обычно убиваются, - этого у меня не было. Я тогда еще в институте работала, многие приходили с сочувствием, и некоторые даже осуждали: "А она не плачет". Ну а чего плакать-то? Ведь если мы из Божией руки принимаем хорошее, то и плохое должны принимать. Да и откуда мы знаем - плохое ли это? Мы когда ТУДА придем - узнаем. Как бы его жизнь дальше потекла? Как наш батюшка говорит: вот срезанный цветок - он красивый, но в нем уже тление есть, хотя мы его пока не видим...
- Газета "Калуга вечерняя", насколько я знаю, была не очень угодной властям?
- Да, тогда выборы шли в губернатора, люди разные были, некоторые - недостойные. Кому-то он с охотой давал газетные полосы, кому-то - препятствовал. Его пугали сколько раз - не испугался. Хотели купить - не купился. Осталось только убить. Что они и сделали. Царство ему небесное.
- Вы говорили, что Лева был верующий человек?
- Он был невоцерковленный еще, но верующий. Помню, он еще когда в армию уходил, приехал ко мне, говорит: "Мама, мы анкеты заполняли, я написал, что я христианин. Но почему-то мы карандашом заполняли. Небось сотрут..."
Я Леве говорила: "Сынок, надо ведь исповедаться, причаститься". Он: "Обязательно, мама, вот как приеду (они газету перерегистрировали у нас в Твери), я с тобой пойду". Да вот, не успел. Вот уж молимся теперь с папой... Ну, и потом, считаем, что, может быть, мученическая смерть у него была...
- А когда он крестился? Или вы его в детстве крестили?
- Крестился он поздно, к сожалению, - когда уже в институт поступил. Я сама в Церковь очень поздно пришла - все блуждала. Толстого читала. Тогда еще храмы были закрыты, а он тут про Бога пишет! И про смирение, и про то, что бедным надо помогать - т.е. вроде все, как по Богу. Тонкостей-то я не понимала. Вот и читала. К его юбилею издавали полное собрание сочинений - 90 томов. Я через Москву, бывало, еду в отпуск. На Кузнецком мосту был небольшой магазинчик, я там и покупала - дневники, записные книжки... Все исчерканные они у меня были.
- Как же вы после Толстого в Церкви оказались?
- А у меня недалеко от Оптиной пустыни племянники жили и брат покойный. И когда Оптину открыли в 1987 году - я поехала. Ну и как вот - Оптину видеть и потом про Толстого какого-то думать? Так с тех пор от Церкви и не отхожу.
- Вы говорили, что в храме погибших журналистов будут поминать?
- Да, я в Союзе журналистов выберу все имена, мне только уточнить останется, кто крещеный, кто нет. Уточнить я попросила женщину, которая будет составлять книгу памяти погибших журналистов - она будет работать с родственниками и спросит.
Так что будем поминать. А иначе-то нельзя! Мы должны за весь мир молиться, а уж если мать погибшего журналиста - что ж мы, за журналистов не будем молиться? Будем - и за усопших, и за живых.
Вся жизнь моя до нашего храма - работа, все - только подготовка к этим годам. Просто подготовка. Вспомнишь - ну что там было в жизни? Тогда это, может, казалось важным, а по сути-то - пустое. Вот только сейчас она, жизнь настоящая, наполненная, начинается. Наш прораб мне все рассказывал, в какие он ситуации в жизни попадал, сколько раз мог погибнуть. Я ему говорю: "Вас Господь для храма берег. Делайте храм - вот это ваше главное дело на земле и есть".
N 8, 2004 г.
Поселок, в котором сделан этот репортаж, привлек нас своим названием. Слишком неожиданно для России оно звучало: Эммаус. В иудейском Эммаусе произошло одно из первых явлений воскресшего Христа ученикам. Но Эммаус под Тверью - это, согласитесь, довольно странно. А еще мы хотели поговорить с одной его жительницей. Эта немолодая женщина строит в Эммаусе храм во имя иконы Божией Матери "Отрада и Утешение".
ЭММАУС НА ВОЛГЕ
Отправляясь в путешествие, многие из нас читают замечательную молитву "Луце и Клеопе во Эммаус спутешествовавый, Спасе". Читатель легко представит себе, как звучали эти слова в то утро, когда мы отправились в поселок с таинственным названием Эммаус. Правда, в отличие от апостолов Луки и Клеопы в Эммаус мы не шли пешком, а ехали на машине - все-таки 150 километров от Москвы.
Несмотря на обледеневшую дорогу, доехали быстро и благополучно, не повстречав ни пробок, ни милиционеров. Трудности, а с ними и первые впечатления от Эммауса начались уже в самом поселке. Накануне шел сильный снег, и мы сразу застряли. В Эммаусе нет улиц, вы можете написать письмо так: "Поселок Эммаус, дом такой-то, квартира такая-то" - и дойдет. Между домами - тропинки и "проезжие" дороги. Летом, конечно, проще, а вот зимой... В общем, за пять минут нашу машину выталкивали три раза. Хорошие в Эммаусе мужики, отзывчивые, всегда вытолкают.
Да простят нас жители поселка, назвать Эммаус красивым трудно. Десяток серых пятиэтажек силикатного кирпича, разбросанных без видимой градостроительной идеи. Еще столько же двухэтажных, вытянутых в длину домов. Летом, судя по всему, главной деталью пейзажа становится Волга, подступающая к поселку. Ближе к воде теснятся - в поисках вида и из экономии места - частные коттеджи. Есть и дорогие, выстроенные людьми, знающими, как жить: красный кирпич, три этажа, одно окно на стену, обтянутый сеткой голый, как колено, участок. За сеткой прыгает упитанная овчарка. И возвращаясь взглядом от "буржуйских" усадеб к пятиэтажкам, смотришь на них уже с большей теплотой.
Здесь есть удивительный человек - Раиса Трофимовна. Это она строит для односельчан православный храм. Сама, правда, она непрестанно повторяет, что строит-то Господь Бог. И это, бесспорно, именно так и есть. Строит Бог, а немолодой, но поразительно энергичной русской женщине остается с Его помощью ездить по заводам, заказывать сваи, плиты и цемент, возить грузовиками песок и гравий, огораживать горбылем территорию будущего храма. А еще принимать журналистов из Москвы - нас. Завтрак - хотя по обилию блюд это мог быть и обед - был таким вкусным и сытным, что в какой-то момент трапезы мы стали сомневаться в своей дальнейшей работоспособности. Впрочем, чашка крепкого кофе вернула силы, и мы отправились осматривать место, где скоро должен появиться храм во имя иконы Божией Матери "Отрада и Утешение".
По пути Раиса Трофимовна рассказывает, что когда-то в поселке уже был храм - Воскресенский: "Его закрыли в 1937 году. Поначалу там устроили клуб, ходили туда на танцы. Во время войны на церкви устроили огневую точку: с колокольни местность простреливалась очень далеко. И пошло: наши бьют с церкви, а немцы по церкви... Повреждена она была, конечно, очень сильно. Но все же выстояла. А во времена Хрущева ее разобрали: шло строительство интерната для сирот и был нужен кирпич. Все пошло на фундамент интерната. На месте церкви теперь кладбище. Поэтому там строить мы не стали - могилы ведь тревожить придется".
О старом храме многое помнит дьякон Валериан из соседнего села Власьево. В детстве он ходил в Воскресенскую церковь. Со слов отца Валериана Раиса Трофимовна рассказывает нам о печальных судьбах осквернителей храма. "Был такой Сашка Кожан, председатель колхоза эммаусского. Фамилия-то у него другая была, а Кожаном звали, потому что он в кожаной куртке ходил, в кожаной кепке и с револьвером. С ним еще один помощник был. Вот они храм и закрывали. Женщины хотели хотя бы иконы из храма сохранить, а они стояли на дороге, пройти не давали, иконы храмовые отнимали и сжигали. Война наступила, его взяли в санитарный поезд. Прослужил он там, наверное, полтора года всего - приезжает, медсестра с ним. "Ваш муж?" - спрашивает у его жены Нюры, красавица была. "Мой". Радуется жена - целый-невредимый приехал. Медсестра с рук на руки сдала и уехала. А он, оказывается, с ума сошел. И как он кончил-то? Порезал себе горло опасной бритвой и побежал к храму. Храм еще тогда не разрушили. И он по огородам бежал к храму, ребятишки за ним. Бежит, кровь течет. А перед храмом есть речушка маленькая. Он в нее забежал и три раза - как при крещении - окунулся в нее. А храм на горе: речушка, а потом гора. И он на четвереньках на эту гору поднялся, шел по направлению к храму, запутался в могилах на кладбище и упал. Тут его и нашли. Отвезли на подводе в больницу, тут уже жена Нюра за ним ехала. Так он в больнице и умер. А помощник его, тот от туберкулеза умер, молодым еще. Так что счастливыми эти люди не были".
Мы подходим к стройплощадке, огороженной забором из соснового горбыля. Я спрашиваю, почему именно "Отрада и Утешение"? "Мы тоже хотели Воскресенский, - рассказывает Раиса Трофимовна. - Но владыка сказал: уж очень много храмов с таким названием - в одной только Твери их три, да по окрестным деревням еще сколько. Давайте, говорит, такую, какой еще нету. Мы думали, думали и очень уж нам понравился этот образ - "Отрада и Утешение". И владыка сразу утвердил".
Раиса Трофимовна по-хозяйски открывает дощатую калитку, отгребая валенком нападавший за вчера снег. Мы проходим на площадку. На первый взгляд ничего особенного. Снег и снег. Какие-то плиты, балки, еще что-то из стройматериалов. В середине стройплощадки - большой деревянный крест. "Это закладной, - рассказывает наша провожатая, - когда летом прошлого года владыка камень закладывал, тогда и крест поставили. Так положено". Она ведет нас к кресту. "Смотрите, вот здесь мы выложили фундамент, видите, вот алтарная часть, вот здесь будет колокольня". Раиса Трофимовна рассказывает о будущем храме с основательностью инженера и убежденностью очень верующего человека. Она называет точное количество вбитых свай, габаритные размеры фундамента - по всему видно, что ни одна из строительных процедур не обошлась без ее участия. "Фундамент выложили - это самое главное, это основа. Теперь осталось только стены сложить. Сложим с Божией помощью", - уверенно говорит она. О том, как и почему Раиса Трофимовна стала заниматься строительством храма, мы узнаем позже.
А пока идем дальше. Нас ждут Эммаус и эммаусцы.
СЕРОВ, ДА НЕ ТОТ
Начать знакомство с жизнью Эммауса мы решаем с одной из главных достопримечательностей поселка - Музея художника В.А. Серова. Оказывается, несмотря на всю скромность жизни сегодняшнего Эммауса, есть в нем и свой музей. Правда, художник Серов - это не тот, который написал "Девочку с персиками", а другой, советский. Те, кто учился при советской власти, без труда вспомнят его картины - их любили печатать на последних страницах учебников "Родная речь". Самая известная - "Ходоки у В.И. Ленина", которая всегда предваряла "Дочь советской Киргизии" Чуйкова и "Утро" Яблонской. Так вот, оказывается, художник Серов родился в Эммаусе, а дедушка его был псаломщиком местной церкви. Мы подходим к двухэтажному зданию, состояние которого ясно свидетельствует: завхоз уехал, заболел, уволился. Синяя вывеска "Дом культуры" выглядит насмешкой. На единственной незапертой двери табличка: "Музей Серова". Мы поднимаемся на второй этаж, но с лестничной площадки нам радостно сообщают: "А музей не работает!" Мы чувствуем себя ходоками, добравшимися до заветного кабинета с холщовыми чехлами на креслах и узнавшими, что В.И. умер. Но, словно прочитав наши мысли, сотрудница музея весело предлагает все же зайти и "посмотреть хотя бы то, что осталось". Оказывается, из-за жесточайших протечек, следы которых еще не скрыла кисть эммаусского маляра, экспозицию пришлось временно отправить в другие музеи. Ну что ж, будем довольствоваться малым, решили мы и вошли.
Несколько молодых женщин хлопотали в пустом выставочном зале с какими-то картонками и фотографиями. "Восстанавливаем экспозицию, посвященную Серову, - рассказывает одна из них. - Да вот он и сам, мы сейчас с товарища колпак-то снимем - и смотрите". Мы замечаем бронзовый бюст в огромном, свернутом из ватмана колпаке, притаившийся в углу.
Cотрудники музея оказались очень душевными и милыми людьми. Видно, что добрые. И ужасно хочется, чтобы все у них открылось и заработало. "А что же вы не спрашиваете про "Девочку с персиками"?" - не зная о нашей осведомленности, предваряет возможный вопрос одна из сотрудниц. И с легкой обидой в голосе рассказывает: "Обычно все, кто приезжают, прямо с порога требуют "Девочку". А это ведь не тот Серов! Не тот! Тот Валентин, а наш-то Владимир! Некоторые даже обижаются, говорят, мы, мол, издалека приехали, и подай им "Девочку"". Мы успокаиваем музейщиц, обещаем ни за что не путать Серовых и спешим на улицу. Из окна музея виден рыночек и суетящиеся вокруг него люди.
Раиса Трофимовна рассказала нам, что в Эммаусе, не имеющем своего православного храма, обосновались разные сектанты. И кришнаиты есть, и мормоны, но самые активные - адвентисты, любовь которых к миссионерству успела порядком поднадоесть местным жителям. Адвентистов в Эммаусе всего 35 человек - на 3500 жителей, и мы не надеемся столкнуться с ними.
И конечно, сразу же сталкиваемся.
РАЗГАДКА
Пожилая женщина с двумя близнецами лет трех-четырех. Ничем особо не примечательная, вполне благообразного вида.
- Здравствуйте, а где у вас тут строится православный храм?
- Не знаю. И знать не хочу! Нам это не нужно!
- Вы не православная?
- Мы не православные, мы христиане. Бог-то один, а православная церковь только обманывает нас, да еще и обирает!
Слушать проповедь тетки нет ни времени, ни желания, и мы продолжаем приставать к эммаусцам с вопросами.
- Дедушка, говорят, у вас тут православный храм строится? (Классический крестьянский дед в валенках, ушанке и с хозяйственной сумкой в руке.)
- А как же, милые, вон он, за тем домом. Там забор увидите, а в самом-то месте, где храм будет - там крест.
- А что, много ли у вас сектантов, адвентистов всяких?
- Есть какие-то... католики, что ли? Да только никто к ним не ходит, к этим католикам. А если кто ходит, так это не наши. Одним словом, мусульмане это.
- Ну а как храм откроется, будете ходить?
- Обязательно будем! Отчего же не ходить?
- А откуда название Эммаус?
- А вот откуда. Была здесь когда-то немка, звали Эммой. А фамилия вроде Ус. Начала строиться здесь, а потом неизвестно, что с ней стало. Но название осталось: Эмма Ус, Эммаус.
На рынке, представляющем собой несколько палаток, разбитых над складными столиками, человек двадцать-тридцать покупателей. С некоторыми из них мы еще обсуждаем перспективу строительства православного храма. Противников православия больше не попадается, все горячо приветствуют храм и ругают какого-то Буша. Этот таинственный однофамилец американского президента оказывается главой местной адвентистской общины. Уборщица магазина "Продукты", веселая женщина, встретившая нас, зашедших погреться, не слишком печатными прибаутками, прямо заявила: "Не надо нам никаких адвентистов и никаких сектантов. А то что получается? Я вон за три тыщщи себе пальто взяла. А ему триста рублей давай. Ну уж нет, мы лучше православным помогать будем". Мы снова задаем вопрос про историю названия Эммауса. В магазине "Продукты" возникает небольшая научная дискуссия. Веселая уборщица отстаивает версию с Эммой Ус, а одна из посетительниц магазина утверждает, что это "в честь того города, где родился Иисус Христос. В Израиле, что ли?"
У нашей уборщицы как раз близился обеденный перерыв, и она вызвалась отвести нас к местной библиотеке. Здание, в котором она расположена, как две капли воды похоже на Музей В.А. Серова, только часть его отдана под жилье.
- А когда храм-то откроется? - Во дворе библиотеки суровый усатый мужик деловито вешал белье.
- Да вот в этом году должны закончить строительство. А ходить-то будете?
- А че, построят - будем. - Он был из породы немногословных, но нам показалось, что он и правда будет. Основательный.
В отличие от музея библиотека работает. Нас интересует история Эммауса, и уже с первых слов удивительно приветливой библиотекарши мы понимаем, что пришли как раз по адресу. Эммаусская библиотека - это, видимо, единственное место на земле, где любят и знают историю этого села. На свет является папка, в которой хранятся собранные краеведами материалы по истории Эммауса. И самое интересное среди них - это статья, написанная в 1923 году последним священником эммаусской церкви Матфеем Скобниковым. Читая этот документ, мы наконец поняли, как Эммаус получил свое название.
До середины XVIII века никакого Эммауса не было. И немки никакой не было. Был в месте впадения в Волгу одного из ее притоков, реки Белеутовки, монастырек - Спасо-Яминская пустынь, известный с XVII века и к описываемому времени пришедший в полный упадок: в пустыни были "две кельи, черный поп, два старца, 4 дьячка", а вокруг нее значились "один двор крестьянский да два двора бобыльских и в них по два человека". Вот это-то место и приглянулось тогдашнему владыке - архиепископу Митрофану (Слотвинскому), занимавшему Тверскую и Кашинскую кафедру с 1739-го по 1752 год. Владыка решил сделать в Спасо-Яминской пустыни свою летнюю резиденцию и с помощью крестьян из архиерейских деревень устроить рыбные пруды. Все это было сделано, жизнь закипела вокруг Спасо-Яминской пустыни. Свое детище преосвященный Митрофан назвал Эммаусом: расстояние от Твери было примерно такое же, как от Иерусалима до того самого Эммауса, в который шли Лука и Клеопа в день Воскресения Христова - "стадий шестьдесят", то есть около 12 километров. В конце XVIII века архиерейская резиденция вновь оказалась заброшенной, а крестьянам Эммауса от нее остался храм Воскресения Христова, в котором и служил позже эммаусский историк отец Матфей Скобников.
Постепенно нить нашей беседы приводит нас от истории к будням поселковой библиотеки. Читают эммаусцы, в общем, не так мало. За прошлый год библиотеку посетили 1070 человек. "Что берут? Дети - что по программе в школе проходят. Средний возраст - приключения и фантастику. Старики очень любят любовные романы. Да-да, прямо нарасхват. Старшее поколение еще классику спрашивает - перечитывают и Толстого, и Достоевского". Рассказ о читателях прерывается самими читателями. В разгар наших изысканий в маленький зал вваливается с шумом и смехом толпа девчонок. Они требуют себе для изучения автобиографию... Осипа Мандельштама. Проходят в школе, десятый класс. Биографию сразу же находят, и часть читательниц убегает. Остаются девятиклассницы. Этим повезло меньше: коварные московские журналисты решили устроить небольшой экзамен по литературе.
- Что проходите?
- Онегина.
- Как было отчество Татьяны?
-...
Хором вспоминаем про "смиренного грешника Дмитрия Ларина", и задачка, ко взаимному удовольствию, решена. Выходя из библиотеки, мы встречаем мальчишек из того же, как выяснилось, класса. Наш вопрос, кто такая Татьяна, поставил было их в тупик, да один вдруг радостно спохватился: "Так это та, которая с Онегиным мутила!" И все весело поспешили к своему дому.
- А что ж вы не помогаете православный храм строить? - кричу им вслед.
- А нас никто не просил!
- А если попросят?
- Построим! - именно "построим", а не "поможем".
Отправляясь в Эммаус, мы спрашивали друг друга: а так ли уж нужно затевать здесь строительство храма? До Твери 15 минут автобусом, в соседних деревнях есть церкви. Надо ли? Уезжая из Эммауса и окидывая мысленным взором день, проведенный там, мы в один голос сказали: теперь нам понятно, зачем здесь нужен православный храм. Эммаус - это довольно невзрачный на вид поселок. Но в нем живут очень славные люди. И им очень нужен храм. И веселой уборщице из "Продуктов", и дядьке с бельем, и парням, плохо занимающимся литературой, и их более прилежным одноклассницам. А может быть, даже и тетке с близнецами. Уж близнецам-то вполне возможно. Вырастут рядом с храмом и, Бог даст, разберутся, что к чему.
ОТРАДА И УТЕШЕНИЕ
Мы разговариваем с Раисой Трофимовной на ее кухоньке. "Сахар вы не кладите, дома будете с сахаром. Вот клюква наша, тверская. Попробуйте..." А познакомились мы в Москве, в Доме журналистов, на довольно грустном мероприятии - вечере для семей погибших журналистов.
Дело в том, что Раиса Трофимовна - мать убитого в 1996 году журналиста Льва Богомолова. В зале было много слез об убитых мужьях, сыновьях, отцах. Но когда очередь подняться на сцену дошла до Раисы Трофимовны, поразило выражение ее лица: оно светилось приветливостью и покоем. Тогда-то она и рассказала о строящемся в поселке Эммаус храме, где будут поминать погибших и здравствующих журналистов.
- А кому первому в голову пришла мысль храм построить?
- У нас все возникло очень спонтанно. У нас ведь в Эммаусе шесть сект - иеговисты, адвентисты, баптисты, кришнаиты, мормоны, и сатанисты даже появились. На остановке, в автобусе только их и слышно было. В автобусах-то наших яблоку негде упасть, почти все в Тверь работать ездят. Поэтому сектантам даже не надо специально где-то народ собирать: зайдут в автобус - и начинается... А люди как - 70 лет они прожили без Бога, им все равно, кто им о Боге скажет, сидят и слушают.
И вот два года назад один наш местный житель - сам некрещеный, но философствующий - приходит и говорит: "Что же это? Секты одни! Давайте мы хоть из горбыля сарайчик построим и молиться будем!" Я говорю: "Где же вы видели, чтобы православные люди в сарае молились? Мы же не секта какая-то!" - "Ну давайте, - говорит, - храм строить". - "Да на что, говорю, строить?" Но - так вот и начали...
- Так как же вы начали, если не на что было?
- Вы знаете, мы ведь сначала не собирались строить, думали: купим домик деревянный (на него бы денег-то собрали), куполок поставим и будем молиться. Взялись за дело: участок выбивали - история целая, пока оформили. А батюшка из Власьева нам говорит: "Если деревянный поставите - вас сатанисты сожгут", они на кладбище во Власьеве уже "поработали".
Решили маленький кирпичный строить. А когда я проектировать принесла, архитектор говорит: "Ну уж если строить, так побольше! Сколько примерно у вас человек будет ходить?" Я говорю: "Ну уж сто-то будет". (Это потому, что на освящение закладного камня и креста у нас и все двести пришли). Вот он и спроектировал такой большой - чтобы сто человек могли нормально стоять. А уж если на праздник - то и двести войдет. В храме какой простор уж нужен? Чтобы руку поднять перекреститься...
- Вы поддержку односельчан ощущаете?
- Конечно! Чтобы кто мимо прошел и не спросил: "Ну как там храм?" - такого не бывает. Всегда кто-то спросит. Правда, чтобы кто-то поработать пришел - такого тоже нету... А вот деньги жертвуют. Конечно, люди у нас небогатые, несут по 50, 100, 200 рублей. 500 - это редко. А так -принесла пенсионерка сто рублей, потом через два месяца еще сто набрала, еще принесла. В общей сложности за эти два года народ собрал тысяч 12 (это не считая нескольких крупных вкладов). А тут еще книгу мою про огород (я ведь по сельскому хозяйству специалист) стали переиздавать и гонорар платить.
Генрих Боровик помог. Написала я ему (у него ведь тоже Артем погиб). И он прислал 15 тысяч рублей от Фонда независимых журналистов. А потом 1,5 тысячи от себя лично. А вообще - кому я только не писала! Может, по глупости, конечно... Даже Чубайсу писала. Народ-то ограбил, пусть хоть что-то народу вернет! Главное, все отвечают! И Чубайс тоже ответил: "Не имеет возможности..."
А всех, кто хоть советом или хоть одним рублем помог - я в тетрадочку записываю, чтобы ни одно имя не потерялось. И все, кто жертвовал, и рабочие, которые работали бесплатно, и директор ЖБИ, который нам со сваями помог... Потом мы список этот отпечатаем и в стену храма замуруем. Будет служба идти - и они будут поминаться.
- Раиса Трофимовна, а чем вы до храма занимались?
- Когда-то я горно-промышленное училище закончила, шахтерское. По знаниям я могла бы и в институт поступить, но кто бы меня содержал? Мы жили бедно, отца не было, погиб. А в училище бесплатно кормили, одевали. Потом нас на уральскую шахту работать направили. Там супруга своего встретила, шахтера. А потом уж мы вместе в сельскохозяйственный институт поступили заочно. Нас пригласили в Калужскую область работать, на опытную станцию. Почти 20 лет мы там проработали, оба - кандидаты сельскохозяйственных наук. А потом в Твери оказались, здесь институт был и опытное хозяйство. Так я и живу здесь с 1978 года.
Занималась я луговыми травами, в "лицо" их все знала, а потом стала интересоваться их лечебными свойствами. Теперь у меня весь шкаф забит разными рецептами. Лечить я никого не лечу, просто рецепты собираю, какие есть в народе, кто где скажет, кто как лечился, какие опубликованы, но неизбитые такие рецепты. Потому что на избитые - никаких книг не хватит. (У Раисы Трофимовны вышло десять книг, одна из них - "Огород во славу Божию" - переиздается в девятый раз. - Ред.).
- А муж сейчас что делает?
- Он год назад в Оптину пустынь ушел послушником. У него там послушание - овощным хозяйством заведовать. Вообще-то он их консультировал с самого открытия монастыря: крупорушки какие нужны - крупу из гречихи делать, просо сеять, сорта картошки новые... И он к ним ездил много лет, и они к нему. Да и другим храмам и монастырям помогал - всем чего-то вез, доставал. Ну, а теперь Господь его призвал. Это милость, конечно.
Вот он звонит в неделю два раза. И я ему звоню. Пишем письма. Больше всех от него писем. Родней человека у меня нет. Про храм наш спрашивает всегда, я с ним советуюсь. Звоню как-то, спрашиваю: "У вас в храме подвал есть?" - "Есть, - говорит, - под одним храмом. Мы там капусту храним" - "Ну и мы тогда подвал делать будем".
МОЛИТВА О ЖУРНАЛИСТАХ
Рядом с тетрадочкой "О здравии", где множество страниц аккуратно исписано именами и объяснениями, на столе лежит тетрадка "Об упокоении". Последняя запись - "Холодов Димитрий". Мать известного журналиста тоже пожертвовала деньги на строящийся храм.
Подбираемся к тяжелой теме, которую трудно миновать. После нашей первой встречи в Доме журналистов мы специально искали информацию о Льве Богомолове, сыне Раисы Трофимовны. Он был главным редактором городской газеты "Калуга вечерняя". Погиб в октябре 1996 года при невыясненных обстоятельствах: его тело со множественными переломами и тяжелой травмой головы было найдено на обочине шоссе.
- Раиса Трофимовна, а убийство Льва Викторовича расследовали?
- Расследовали. Шесть следователей сменилось. Да кто сейчас кого находит? Но вы знаете, мне этого и не надо. Я не знаю кто - и ладно. А если узнаю - может, я его ненавидеть буду. И как мне тогда молиться? Ведь это не уживается... А не знаю - и не знаю. Это - с одной стороны. А с другой - Господь ведь знает, когда кого забирать.
Вы знаете, когда Леву убили, я уже в Церкви была, поэтому и внутренне крепкая. Конечно, это горе, тут и слов нет. Но чтоб так убиваться, как вот обычно убиваются, - этого у меня не было. Я тогда еще в институте работала, многие приходили с сочувствием, и некоторые даже осуждали: "А она не плачет". Ну а чего плакать-то? Ведь если мы из Божией руки принимаем хорошее, то и плохое должны принимать. Да и откуда мы знаем - плохое ли это? Мы когда ТУДА придем - узнаем. Как бы его жизнь дальше потекла? Как наш батюшка говорит: вот срезанный цветок - он красивый, но в нем уже тление есть, хотя мы его пока не видим...
- Газета "Калуга вечерняя", насколько я знаю, была не очень угодной властям?
- Да, тогда выборы шли в губернатора, люди разные были, некоторые - недостойные. Кому-то он с охотой давал газетные полосы, кому-то - препятствовал. Его пугали сколько раз - не испугался. Хотели купить - не купился. Осталось только убить. Что они и сделали. Царство ему небесное.
- Вы говорили, что Лева был верующий человек?
- Он был невоцерковленный еще, но верующий. Помню, он еще когда в армию уходил, приехал ко мне, говорит: "Мама, мы анкеты заполняли, я написал, что я христианин. Но почему-то мы карандашом заполняли. Небось сотрут..."
Я Леве говорила: "Сынок, надо ведь исповедаться, причаститься". Он: "Обязательно, мама, вот как приеду (они газету перерегистрировали у нас в Твери), я с тобой пойду". Да вот, не успел. Вот уж молимся теперь с папой... Ну, и потом, считаем, что, может быть, мученическая смерть у него была...
- А когда он крестился? Или вы его в детстве крестили?
- Крестился он поздно, к сожалению, - когда уже в институт поступил. Я сама в Церковь очень поздно пришла - все блуждала. Толстого читала. Тогда еще храмы были закрыты, а он тут про Бога пишет! И про смирение, и про то, что бедным надо помогать - т.е. вроде все, как по Богу. Тонкостей-то я не понимала. Вот и читала. К его юбилею издавали полное собрание сочинений - 90 томов. Я через Москву, бывало, еду в отпуск. На Кузнецком мосту был небольшой магазинчик, я там и покупала - дневники, записные книжки... Все исчерканные они у меня были.
- Как же вы после Толстого в Церкви оказались?
- А у меня недалеко от Оптиной пустыни племянники жили и брат покойный. И когда Оптину открыли в 1987 году - я поехала. Ну и как вот - Оптину видеть и потом про Толстого какого-то думать? Так с тех пор от Церкви и не отхожу.
- Вы говорили, что в храме погибших журналистов будут поминать?
- Да, я в Союзе журналистов выберу все имена, мне только уточнить останется, кто крещеный, кто нет. Уточнить я попросила женщину, которая будет составлять книгу памяти погибших журналистов - она будет работать с родственниками и спросит.
Так что будем поминать. А иначе-то нельзя! Мы должны за весь мир молиться, а уж если мать погибшего журналиста - что ж мы, за журналистов не будем молиться? Будем - и за усопших, и за живых.
Вся жизнь моя до нашего храма - работа, все - только подготовка к этим годам. Просто подготовка. Вспомнишь - ну что там было в жизни? Тогда это, может, казалось важным, а по сути-то - пустое. Вот только сейчас она, жизнь настоящая, наполненная, начинается. Наш прораб мне все рассказывал, в какие он ситуации в жизни попадал, сколько раз мог погибнуть. Я ему говорю: "Вас Господь для храма берег. Делайте храм - вот это ваше главное дело на земле и есть".
N 8, 2004 г.
_1.jpg)
 СПЖ кв.jpg)
