Как сообщалось, в рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный В.Д. Набокову - «именитому кадету», либералу-аристократу, видному русскому юристу и политическому деятелю, отцу известного писателя, которому довелось внести немалую лепту в разрушение императорской России.
Владимир Дмитриевич Набоков родился в Царском Селе 8 июля 1869 года в известной дворянской семье, происходившей, согласно семейному преданию, из обрусившего княжеского татарского рода. Его отец Дмитрий Николаевич Набоков (1827‒1904) был членом Государственного Совета и Сената, а во время царствований Императоров Александра II и Александра III занимал пост министра юстиции (1878‒1885). Мать Набокова - баронесса Мария Фердинандовна фон Корф (1842‒1926), была дочерью генерала.
Окончив с золотой медалью в 3-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1887), Владимир продолжил образование в привилегированном Александровском лицее, а затем поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Здесь, помимо знаний, Набоков приобрел первый опыт борьбы с существующим строем - в 1890 г. он был арестован за участие в студенческих волнениях. Однако это обстоятельство не помешало отпрыску знаменитой фамилии успешно закончить обучение в университете, продолжить образование в Германии, а затем, после краткосрочной службы в лейб-гвардии Конном полку (1891-1892), поступить на престижную службу в Государственную канцелярию и получить придворный чин камер-юнкера. Но поскольку преподавательская работа больше привлекала правоведа Набокова, он, подготовившись к профессорскому званию, с 1896 г. начал читать лекционные курсы в Императорском училище правоведения, вскоре став заведующим кафедрой уголовного права.
«Жизнь красивого и богатого молодого человека была светлой и радостной, - отмечает историк А.Ю. Давыдов. - С детства он усвоил привычки англомана, занимался спортом, боксировал и фехтовал. Вел светский образ жизни. Посещал костюмированные балы, оперу. Утром - верховая езда на собственных лошадях в манеже на Исаакиевской площади, вечером - театр. Уделял много времени крокету, теннису и многолюдным пикникам. Два раза в год посещал европейские курорты. Следуя традициям своего англизированного аристократического окружения, занимался благотворительностью. Был библиофилом и председателем Российского литературного фонда. (...) Империя дала Владимиру Дмитриевичу все, о чем мечтает интеллигентный человек, и рассчитывала на благодарность. Он должен был стать одним из тех, на ком держалась имперская организация». Но все получилось совсем иначе...
Имея репутацию либерала-англофила, В.Д. Набоков принимал самое активное участие в общественной жизни страны. Регулярно публикуясь в юридическом журнале «Право», который издавал будущий видный деятель кадетской партии И.В. Гессен, Набоков как человек «прогрессивных взглядов», в начале XX века присоединился к нелегальному «Союзу освобождения». В 1903 г. Набоков-либерал громко заявил о себе резонансной статьей «Кишиневская кровавая баня», посвященной печально знаменитому погрому и открыто осуждавшей государственную политику в еврейском вопросе и обвинявший полицию в организации этой трагедии. За этот оппозиционный выпад, вызвавший крайнее недовольство высших сфер, он был лишен придворного звания (1904). А вскоре именитый либерал был отстранен и от преподавательской деятельности.
Однако это не остановило В.Д. Набокова, все дальше и дальше уходившего в оппозиционную деятельность. На лишение придворного звания аристократ-диссидент ответил вызовом - поместил в газетах объявление, что продает свой придворный мундир за ненадобностью. Являясь гласным Петербургской городской думы, он принимал самое активное участие в земских съездах 1904‒1905 годов, был одним из авторов конституционной платформы, демонстративно отказывался присоединиться к тостам за Царя. «Именно в доме Набокова 8 ноября 1904 г. соберется земский съезд, - отмечает историк К.А. Соловьев. - В музыкальной гостиной набоковского особняка будет подписана резолюция, где впервые открыто, на всю страну будут заявлены конституционные требования. Неслучайно, многие исследователи будут именно с этого события отсчитывать историю Первой русской революции». А когда страну захлестнули трагические события 1905 года, Набоков стал одним из учредителей леволиберальной Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы). На первом съезде кадетской партии он был избран членом ее ЦК и товарищем (заместителем) председателя; возглавлял петербургский отдел партии (с 1906 г.); редактировал «Вестник партии народной свободы», был соредактором неформального кадетского рупора «Речь»; проводил у себя в особняке заседания ЦК и материально поддерживал партию личными средствами. В последних, заметим, у Набокова недостатка не было - помимо немалого семейного состояния, Владимир Дмитриевич существенно увеличил его женитьбой на Елене Ивановне Рукавишниковой (1876‒1939), дочери миллионера-золотопромышленника, совладельца Ленских золотоносных приисков.
В 1906 г. В.Д. Набоков был избран депутатом I Государственной думы, в которой стал одним из самых заметных ораторов кадетской фракции и лидеров парламентской оппозиции. За недолгий срок работы «Думы народного гнева» (72 дня), Набоков 28 раз поднимался на трибуну, сотрясая ее стены оппозиционными речами. Либеральный политик в интервью журналистам декларировал свое намерение вести бескомпромиссную борьбу с правительством и добиваться принятия программы его партии без каких-либо уступок. В самой известной своей речи, произнесенный 13 мая 1906 года, депутат бросил правительству явный вызов: «...Раз нас призывают к борьбе, раз нам говорят, что правительство является не исполнителем требований народного представительства, а их критиком и отрицателем, то, с точки зрения принципа народного представительства, мы можем только сказать одно: исполнительная власть да покорится власти законодательной». Последние слова этой речи фактически стали одним из девизов кадетской партии. По оценке историка И.Л. Архипова, кадетский лидер «произнес блестящую с точки зрения оппозиционного политического популизма программную речь, в которой обосновывал требование "ответственного министерства" (...) Мотивация публичного политика, стремящегося к максимальному эффекту политической риторики, оказывалась сильнее других соображений, которыми мог бы руководствоваться Набоков как квалифицированный юрист и трезвомыслящий общественный деятель». Не менее резонансными были и другие выступления Набокова - по вопросам о смертной казни, еврейским погромам и другим, в ходе которых он неизменно критиковал представителей власти.
При этом эффектность выступлений Набокова усиливалась тем, что в отличие от многих своих единомышленников, он был представителем известной аристократической фамилии. «Достаточно было взглянуть на этого стройного, красивого, всегда изящно одетого человека, с холодно-надменным лицом римского патриция и с характерным говором петербургских придворных, чтобы безошибочно определить среду, из которой он вышел, - писал о Набокове его однопартиец князь В.А. Оболенский. - Вступив в новую среду, Набоков, однако сохранил как внешний облик, так и все привычки богатого барина-аристократа». Депутат Н.А. Огородников видел в нем «европейца-парламентария до кончиков ногтей». А член ЦК кадетской партии А.В. Тыркова-Вильямс, вспоминая своего соратника по партии, отмечала: «Баловень судьбы, он был воспитан на тех светски-бюрократических верхах, где хорошие манеры были необходимой частью хорошего образования. Говорил он также свободно и уверенно, как и выглядел. (...) По Таврическому дворцу он скользил танцующей походкой, как прежде по бальным залам, где он не раз искусно дирижировал котильоном». Поэтому неудивительно, что этот рафинированный аристократ привлекал внимание политиков, прессы и общества не только своими деловыми качествами, но и всем своим внешним видом. Публике подчас интереснее было следить за его манерами и гардеробом (Набоков, по свидетельству Тырковой, почти каждый день появлялся в Думе в новом костюме и дорогих изысканных галстуках, а запонки на его манжетах, по наблюдению одной из газет, стоили дороже, чем костюмы многих депутатов). «...Набоков раздражал революционную демократию, может быть, еще больше Милюкова, - вспоминал кадет И. Куторга. - Как только появлялась на массовом митинге его стройная фигура со спокойными, барственными, уверенными движениями, одетая в безукоризненный костюм английского покроя, так сразу "революционная демократия" всеми своими фибрами ощущала чужого. (...) Помню на одном таком митинге Набокова в изящных белых гетрах, считавшихся тогда атрибутом дипломатического сословия. Я видел, что эти злосчастные гетры буквально околдовали моих соседей, с ненавистью смотревших на ноги Набокова. Этот демократ, искавший соглашения с революцией, с ее социалистической общественностью излучал барское начало с такой силой, что его речи были уже ненужными (конечно, я говорю тут только о революционной улице). Однако даже трудовая демократическая интеллигенция, само собой знавшая хорошо, что представляет собой Набоков, чувствовала, мне кажется, это отталкивание. Помню, несколькими месяцами позже я ехал из Петрограда в Москву на кадетский съезд в качестве делегата нашей гимназической фракции. (...) Он ехал в соседнем с нашим вагоном II класса международном вагоне и на станции Клин ранним утром прошел, как и все мы, в буфет, чтобы подкрепиться перед приездом в Москву. Чудесные пирожки продавались на станции Клин, с самых юных лет привлекали они меня во время наших частых переездов между Петербургом и Москвой. И в этот раз мы целой шумной ватагой "делегатов-гимназистов" набросились на знакомое угощение. Размеренным шагом, свежевыбритый и корректный, подошел к стойке и Набоков, лениво взял пирожок в рот и с видимым отвращением отбросил его на стойку, заплатил и отошел. Ничтожная мелочь, но почему же запомнилась она мне на целую жизнь? Я не в первый раз видел русского барина и знал с детства эту среду; на станции Клин меня, очевидно, просто зрительно поразил контраст между бушующим кругом (в поезде, на станции и везде) морем простолюдья и этим барином, одним из обреченных лидеров обреченной партии».
После роспуска I Думы В.Д. Набоков оказался в числе подписантов Выборгского воззвания - обращения к народу, подписанного 9 июля 1906 года не смирившимися с разгоном «русского парламента» оппозиционными депутатами, призывавшими к пассивному сопротивлению властям (не платить налоги и не давать в армию солдат). «Примечательно, - пишет К.А. Соловьев, - что бывший камер-юнкер В.Д. Набоков после роспуска Думы выступал с крайне радикальных позиций. ...Он настаивал на последовательном осуществлении мер, предложенных в Выборгском воззвании, призывал не бояться репрессий, так как ореол мученичества мог лишь придать силу партии, отрицал возможность диалога с правительством. 7 сентября Набоков поставил перед партией задачу - возглавить национальное движение, а для этого не следовало ограничиваться лозунгами, а надо было приступать к действиям». За подпись, поставленную под Выборгским воззванием, Набоков был поражен в политических правах («выборжане» были лишены избирательных прав) и приговорен к трем месяцам тюрьмы. Впрочем, общественное положение и материальные возможности позволили оппозиционеру-аристократу избежать многих тягот тюремного заключения. Писатель В.В. Набоков так описывал дни заключения своего отца: «...Отец провел три месяца в Крестах, в удобной камере, со своими книгами, мюллеровской гимнастикой и складной резиновой ванной, изучая итальянский язык и поддерживая с моей матерью беззаконную корреспонденцию...». Оказавшись на свободе, Набоков продолжил политическую деятельность, неоднократно подвергаясь за свои публикации штрафам и судебным преследованиям (в частности, за свои корреспонденции по нашумевшему «Делу Бейлиса»).
Говоря о В.Д. Набокове, также нельзя не отметить, что он был совершенно чужд русской национальной традиции, заслуженно имея в обществе репутацию англомана. Приверженность ко всему английскому доходила в семье Набоковых до крайностей. Его дети обучались сначала английскому языку и лишь затем - русскому. Англомания Набокова выражалась во всем, будь-то занятия спортом (бокс, теннис) или же политические предпочтения. «Английский пример рассматривался в качестве образцового применительно к русской действительности», что и привело к тому, что «англоман и представитель высших общественных слоев, денди и богач» примкнул к «лагерю российских диссидентов, ярых западников и космополитов», - пишет о Набокове А.Ю. Давыдов.
С началом Первой мировой войны в качестве прапорщика ополчения В.Д. Набоков был призван в армию. Однако в боевых действиях он участия не принимал - после непродолжительной службы в Старой Руссе, а затем в Выборге, Набоков в сентябре 1915 года был переведен в Петроград делопроизводителем в Азиатскую часть Главного штаба. Вынужденно отойдя от активной политической деятельности (сам он утверждал, что являясь офицером, был вне партийной жизни, следя за ней «только извне как сторонний наблюдатель»), Набоков, тем не менее, связей с партией не порывал, принимая участия в воскресных собраниях кадетов на квартире И.В. Гессена. В 1916 году в составе делегации представителей русской периодической печати Набоков по приглашению британского правительства посетил Лондон и Париж, опубликовав свои впечатления от поездки в книге «Из воюющей Англии».
Февральская революция позволила В.Д. Набокову снова окунуться в «большую политику». Утром 2 марта 1917 года он выступил с публичной речью, в которой приветствовал свержение «деспотизма и бесправия» и выражал надежду в том, что в России «победила свобода». А на следующий день совместно с бароном Б.Э. Нольде Набоков составил акт об отказе воспринять престол, который в тот же день был навязан Великому князю Михаилу Александровичу. Отметим, что это был не просто акт об отречении - а документ, согласно которому Великий князь «временно отказывался» от восприятия верховной власти (до решения Учредительного собрания о форме власти), тем самым парализовав на неопределенный срок всякую возможность не только реставрации монархии, но и предъявления другим лицом прав на престол. Получалось, что этим актом политическая борьба монархистов лишалась смысла - ведь законный кандидат на престол призывал сторонников самодержавия дожидаться народного волеизъявления. (А ведь откажись Михаил Александрович от престола лично, то согласно Законам Российской Империи право престолонаследования автоматически переходило бы к следующему по старшинству представителю династии).
Уволившись с прежней службы, Набоков активно включился в формирование новых органов власти, став управляющим делами Временного правительства. Хотя сам политик отмечал, что эта должность позволяла ему заниматься крайне важными вопросами, которые «никого из министров в отдельности не интересовали», кадет И.И. Петрункевич утверждал, что Набоков не без чувства обиды перенес «такую оценку его способностей», явно рассчитывая на большее. Тем не менее, на этом посту Набоков принял участие в разработке ряда важных законодательных актов новой власти. В мае 1917 г. он стал сенатором, работал в Юридическом совещании при Временном правительстве, принимал участие в Государственном совещании в Москве (август 1917 г.), был товарищем (заместителем) председателя Временного совета Российской республики - Предпарламента (октябрь 1917 г.); был избран членом Учредительного Собрания от Петроградской губернии.
«1917 год требовал от многих пересмотра прежних взглядов (...) Так, уже весной 1917 г. Набоков приходит к выводу о необходимости для России выйти из войны, о чем он будет говорить с П.Н. Милюковым. Если к этому присовокупить тот факт, что Набоков в ходе апрельского кризиса высказывался в пользу коалиции кадетов с эсерами и меньшевиками, можно сделать вывод, что он представлял левое крыло партии. В то же время 2 сентября на заседании Городской думы В.Д. Набоков, принципиальный противник смертной казни, произнес целую речь в ее защиту в случае выявления антивоенной пропаганды. А на Государственном совещании в августе 1917 г. поддержал основные требования главнокомандующего Л.Г. Корнилова. Это вполне согласовывалось с общим настроем Набокова, принципиального сторонника либеральной демократии западноевропейского типа, выступавшего за военную диктатуру ради спасения государственности», - отмечает К.А. Соловьев.
Октябрьской революции Набоков не принял, войдя в состав антибольшевистского «Комитета спасения Родины и революции». В ноябре 1917 года он был арестован большевиками, но через несколько дней либерального политика освободили. Не дожидаясь нового ареста (партия кадетов была объявлена большевиками вне закона), Набоков уехал к семье в Крым, где в ноябре 1918 года занял пост министра юстиции краевого правительства. Когда поражение антибольшевистских сил стало очевидным, кадетский лидер эмигрировал с семьей в Великобританию (1919), где вместе с лидером кадетской партии П.Н. Милюковым издавал журнал «The New Russia», выпускавшийся на английском языке русским эмигрантским Освободительным комитетом. В 1920-м Набоков перебрался в Берлин, где вместе с кадетом И.В. Гессеном издавал партийную газету «Руль». Оставаясь убежденным противником социалистов, Набоков не принял «новой тактики» Милюкова, ориентированной на сближение либералов с умеренными социалистами. Сам являясь одним из творцов революции, в эмиграции Набоков становится одним из ее критиков. Испытав на себе все «прелести» революции, он так отзывался о февральских событиях 1917 года: «Мне казалось, что в самом деле произошло нечто великое и священное, что народ сбросил цепи, что рухнул деспотизм... Я не отдавал себе отчета в том, что основой причиной происшедшего был военный бунт, вспыхнувший стихийно вследствие условий, созданных тремя годами войны, и что в этой основе лежит семя будущей анархии и гибели... Если такие мысли и являлись, то я их гнал прочь». «Внимательный и объективный взгляд мог бы в первые же дни "бескровной революции" найти симптомы грядущего разложения, - отмечал Набоков в 1918 году. - Теперь, post factum, когда просматриваешь газеты того времени, эти симптомы кажутся такими несомненными, такими очевидными!». На одном из заседаний Берлинской группы Партии народной свободы Набоков заявил: «По любому вопросу практической политики сторонники Милюкова и мы смотрим различно. Нам нельзя приветствовать революцию, так как революция разрушила Россию, растлила народную душу, сделала из нас изгнанников. Мы остаемся противниками самодержавия и той куцей конституции, которая была до 1917 г., но мы отрицали и отрицаем революционные пути, и теперь мы ясно увидели, к чему они приводят. В этом основа нашего разногласия». В итоге политик вынужден был констатировать, что представители российской оппозиции, борясь с царским самодержавием, трепетно берегли свои идеи и идеалы, но не берегли Родину. Однако осознание (пусть и частичное) пагубности для России революции пришло к Набокову слишком поздно.
Жизнь «именитого кадета», как называли его современники, трагически оборвалась 28 марта 1922 года - во время покушения монархистов П.Н. Шабельского-Борка и С.В. Таборицкого на Милюкова, мстившими, по их словам, за Царскую семью. После трех неудачных выстрелов Шабельского в Милюкова, Набоков повалил мстителя на пол, после чего был застрелен Таборицким в спину.
Таким образом, В.Д. Набокову, как и многим его единомышленникам, пришлось сыграть в русской истории незавидную роль разрушителя, быстро разочаровавшегося в революции и оказавшегося неспособным справиться с им же поднятыми волнами левого радикализма. Как справедливо отмечает петербургский историк А.Ю. Давыдов, «отказывая в поддержке верховной власти, обрушиваясь с критикой на нее, конституционные демократы в немалой степени содействовали политизации быстро растущих рабочего и крестьянского движений. (...) Серьезнейшей ошибкой кадетов стало фронтальное развертывание критиканской антиправительственной кампании в пору критических испытаний для государства. Казалось, небольшого нажима достаточно для устранения ненавистного режима и перехода к демократии. Русские либералы пребывали в состоянии эйфории: впереди был враг - царизм, за спиной друзья - весь народ. Думается, что чувство личной ответственности за державу покинуло многих отечественных интеллигентов. Империю им удалось разрушить. В итоге кадеты в 1917 г. оказались лицом к лицу с настроенными радикально и анархически массами. Для либералов наступило позднее и горькое разочарование». Наглядное подтверждение тому жизнь и судьба Владимира Дмитриевича Набокова - «баловня судьбы», барина-англомана, ставшего могильщиком всему тому, чему он был обязан своим положением и благополучием...
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
