В наших небольших публикациях, посвященных 100-летию Первой мировой войны, уже рассказывалось о подвигах русских военнопленных, которые были казнены немцами за отказ работать на противника. Сегодня, 16 декабря, мы публикуем рассказ подпрапорщика Сидорова, который появился на страницах популярной петроградской газеты «Новое время» ровно 100 лет назад. В интервью корреспонденту известного суворинского издания, подпрапорщик-герой подробно рассказал о жизни русских военнопленных в германских лагерях и о своем отчаянном побеге, увенчавшимся успехом. Надеемся, что этот рассказ будет интересен и нашим современникам.
Подпрапорщик Сидоров // Новое время. 1915. 3 (16) декабря.
18 августа прошлого года, при отходе наших войск от Алленштейна (из Восточной Пруссии), один из наших отрядов был окружен немецкими войсками и отрезан от отходивших. Этот отряд, небольшой по численности, засел в лесу. Целых четыре дня без пищи, почти без патронов, под безостановочным обстрелом, отбивались наши от наступавших со всех сторон полчищ врага. Чтобы ускорить развязку, немцы не задумались прибегнуть к варварскому приему: они зажгли лесок, где укрывались наши и этим заставили измученных, обессиленных потерявших уже все средства защиты людей сдаться.
В числе взятых находился подпрапорщик Сидоров. Целых 11 месяцев пробыл он, каждый день питая надежду как-нибудь бежать, в немецком плену.
Четыре слишком месяца прошло со дня избавления Сидорова от немецкого плена, но и теперь еще лицо его, бледное и изнеможенное, свидетельствует о том, как ему жилось в плену. Проникнутый духом воинской дисциплины, толково и ясно рассказывает Сидоров о пережитом.
— Наши мучения начались с первого же дня плена. Обозленные упорным сопротивлением, немцы били пленных прикладами, ругали и всячески издевались. Мы умирали с голода, но есть нам в тот день не дали, и рано утром на другой день из-под Аллештейна отправили в Кенигсбрюк (Саксония) в лагерь для военнопленных. Туда ехали два дня, вагоны были набиты битком и ни разу не открывались, пищи почти не давали.
В Кенигсбрюке я пробыл почти одиннадцать месяцев. Как содержатся наши военнопленные в Германии - уже известно. Из всех ужасов, что приходится переносить, самое тяжелое - это невыносимый голод. Пищу дают в таком количестве, чтобы пленный только не умер с голоду. В сутки дают не более полуфунта хлеба, где до 30 проц. картофеля, 25 проц. древесных опилок и 45 проц. муки. Можете представить, что это за хлеб. Хлеб этот выдается утром на весь день, его тут же съедают с кружкой «кофе». И хотелось бы оставить что-нибудь на обед или ужин - голод берет свое, да и сохранить хлеб нельзя, рассыпается. На обед маленькая-маленькая миска супа, преимущественно из брюквы. Мясом пахнет, но его не видать, нет. Вечером на ужин опять тот же «кофе», иногда с 2-3 неочищенными картошками (это считается лучшим ужином), а иногда с ложкой шмальца. Вот и все, чем изо дня в день питаются пленные. Сыты бывают только те редкие счастливцы, кто получит от родных посылку с сухарями.
При такой голодухе забывается все. Когда делят пищу, происходят беспрерывные ссоры. Картофельные очистки, брошенные кем-либо из получивших посылку, какое-нибудь гнилье, выброшенное в помойную яму, берется с бою в драке и тут же пожирается. В результате, масса заболеваний и громадный процент смертности.
О табаке приходится забыть. Пленным табак не продают, а если какой-нибудь немец-часовой и принесет табак, так за пачку 10 пфеннигов берет по 2 марки.
Пищи нет, зато работы у немцев хватит на всех пленных. Заставляют работать в шахтах, осушать болота, строить дороги, исполнять всякие хозяйственные и полевые работы и т.п. При всех работах лошади заменяются пленными. Последним приходится везти повозки с сеном, землей, камнем, дровами и т.п. до 50 пудов за 15-20 верст. Люди-лошади пользуются при этом всеми лошадиными правами, только вместо кнута в дело употребляется еще и приклад ружья.
Работы никогда не отменяются. Будь дождь, снег, стужа - всех, не исключая раздетых и разутых (у многих шинели и сапоги были отобраны), гонят на работы. Иногда при 8 град. мороза с ветром и снегом приходилось целый день работать в поле в одной гимнастерке и в опорках. О плате за работу нет и речи.
Пленные всецело отданы в распоряжение произвола часовых и конвойных. Что бы они не сделали, жаловаться нельзя, будет еще хуже. Наказывают за все, за то, что пленный не понял приказаний часового, не встал при его проходе, не там прошел, не тут сел: у каждого немца своя фантазия. Наказания придумываются самые разнообразные: лишают пищи, привязывают за руки и за ноги к столбу на два часа с мешком песку за спиною, гоняют бегом до обморока и т.п. В нашем бараке числилось по описи пять стаканов (которых не было), при проверке их не оказалось. За это все люди барака на двое суток были лишены пищи. Побои прикладом, плеткой и кнутом были самым нормальным явлением. При этих физических страданиях пленные испытывают и нравственные муки.
Во избежание побегов лагеря и помещения военнопленных окружены несколькими рядами железных решеток и проволочных сеток. Часовые всюду; на работах пленные под неусыпным наблюдением конвойных. На спинах мундиров и шинелей нарисованы большие - во всю спину - красные круги, чтобы можно было хорошо прицелиться.
Но перед жаждой свободы, перед желанием избавиться от произвола и насилия, перед стремлением вернуться и принести какую-нибудь пользу родине и отомстить, никакие препятствия не могут удержать пленных. Они решаются умереть или уйти, и бегут. Бегут через подкопы, перепиливают проволочные решетки и заграждения, спускаются на виду часовых из окон на веревках, сделанных из тряпок, бегут под пулями с работ. Большинство гибнет тут же, многих ловят и тяжело называют: после отбытия наказаний они снова бегут, зная, что нет почти шансов на достижение цели.
— Вы спрашиваете, как бежал я? В первых числах июля нас отправили на немецкие запасные позиции в занятые французские области для починки дорог и всяких фортификационных работ. Я попал в Бриоль на Маасе. Мы уже настолько были измучены всем, что я не выдержал и протестовал, указывая на противозаконность назначения. После этого жить стало еще хуже, и с товарищем старшим унтер-офицером Моториным решил уйти.
В ночь на 19 июля пошел дождь. Часовые, сторожившие лагерь, начали заходить в будку. Момент был самый подходящий. Пробравшись мимо ближайшего часового, мы доползли до проволочной ограды, перерезали ее и поползли дальше. Товарищ мой не умел плавать. На берегу Мааса я собрал все вещи в шинель, обвязал ее веревкой и переплыл реку, таща узел за собою на веревке. Оставив вещи на берегу, я вернулся обратно, привязал товарища к обрубку бревна и таким же способом доставил его на другой берег.
От Мааса мы пробирались семь суток. Шли по ночам, днем укрывались. Пробираясь мимо артиллерийских позиций, я, как мог, набросал их расположение. На седьмые сутки (за это время мы прошли всего верст 30), мы добрались до второй линии немецких окопов. Они были пусты. Ночью следующего дня мы доползли до передовой линии окопов и здесь двое суток выискивали место, где бы пройти - линия окопов была сплошная. Все это время мы были под пулями и на день скрывались в воронках от разрыва снарядов. Днем было безопасно - над поверхностью земли ничего не было видно, никто из немцев головы не высовывал.
На третьи сутки, ночью, мы подползли к месту, где немцы возводили блиндаж. На наше счастье рабочие в этот момент по ходам сообщений ушли за материалом. Мы перепрыгнули через окоп, огляделись - никто не заметил - и поползли дальше. Пришлось преодолеть целые ряды сплошных проволочных заграждений. И руки и все тело были изранены, в крови; все же мы перерезали сети колючей проволоки и пробрались. За проволокой был какой-то кустик, тут мы и залегли до утра.
Рассвело, впереди такие же кустики. Стрельба затихла, мы решили перебежать до них. Только поднялись, как открылась стрельба со всех сторон. Все же мы добежали: у кустов оказалась воронка. Ждем - заберут нас, но никто не идет. Долежали в воронке до вечера и поползли к горе, где должны были быть уже французы. На горе были какие-то разрушенные домишки, это была деревня, брошенная всеми жителями, так как она все время находилась под обстрелом. Туда мы и приползли, и спрятались в разбитом доме. Утром увидели, что из соседних домов выходят французские солдаты. Они нас и приняли 29 июля.
Напоили, накормили, дали отдых (как мы питались эти десять дней пути - можно представить) и отправили в Париж. Набросок расположения немецких артиллерийских позиций и окопов я передал французам и был награжден орденом «Croix de Guerre» (Военный крест ‒ награда за военные заслуги Франции, учрежденный президентом Р.Пуанкаре в апреле 1915 года. ‒ А.И.)
Всюду в Париже нас встречали с восхищением, при появлении на улицах, в театрах, кинематографах публика устраивала овации, музыка играла наш гимн и марсельезу. Русские, живущие в Париже, оказывали самое теплое радушие.
В конце октября, по распоряжению нашего посольства, я во главе бежавших из плена наших солдат, отправился на родину.
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
 кв.jpeg)
