…выдох, совмещающий мечту о счастье с долей отчаянья, выдох детский и предельно поэтический, обнажающий до кости ранимость поэтической души:
О, Господи, води меня в кино,
корми меня малиновым вареньем.
Все наши мысли сказаны давно,
и все, что будет, — будет повтореньем.
Он был очень современным – А. Ерёменко: и вместе, впуская в созвучия техническую терминологию, данную под определённым углом, черпал из вечности, предлагая новый лад и мир созвучий:
В глуши коленчатого вала,
в коленной чашечке кривой
густая ласточка летала
по возмутительной кривой.
И вылетала из лекала
в том месте, где она хотела,
но ничего не извлекала
ни из чего, там, где летала.
Он видел словесные леса, и, вступая в них, использовал образы…как будто противоречащие поэзии:
В густых металлургических лесах,
где шёл процесс созданья хлорофилла,
сорвался лист. Уж осень наступила
в густых металлургических лесах.
Играл?
Разумеется – поэзия невозможна без элемента игры, но и подлинность трагедии ощущалась, - как будто, играя всеми этими апоэтичными терминами и понятиями, хотел застраховаться от смерти, вечно взирающий в недра души, в самую сердцевину сердца.
И Ерёменко давал новые и новые переборы коленчатого вала, разматывая невероятные лабиринты, столь сложные для прохождения, что и идти-то ими чревато.
Но можно – оставить наследие: что будет подспудно работать в мире, чуть осветляя его.
