Жизнь показывал плотно, густо, сочно, сам врывавшийся в неё яро и сильно, всё успеть хотел, всё варианты земного бытования рассмотреть…
Огромный протодьякон – могучий, как древний воин, вместо анафемствования Толстому провозглашающий ему Многия лета: рискующий всем, идущий на это, чтобы не оскорбить собственную совесть.
Метафизика Куприна своеобразна: она словно проводится суммами образов, их поступков, их жизни.
Жизни много плещет у Куприна…
Вращаются в волшебном калейдоскопе: чиновники, офицеры, юнкера, священники, проститутки, циркачи…
Раскрывается космос русской жизни: с устремлениями ввысь и низовой грязью, с пьянством и непотребством, с сильным высверками правды и подлинности.
…пьяная печаль царя Соломона: о! это уже не русская жизнь, конечно, но – так плотно связанная с русской, что плетением языковых кружев будешь очарован.
Нежная Суамифь! Великая Суламифь!
Ткётся миф необычайности, и нежность переплетается волокнами с трагедией, не оставляя места иллюзиям.
Или – только их и представляя суммарно?
Мелькает пятном «Белый пудель»: многим был знаком с детства самого, советского, когда книги, литература воспринимались самосознанием народа, а не тусовочно-премиальным процессом.
…маленькая труппа… шарманщик, мальчишка сирота, исполняющий роль акробата, и собачка белеет.
Белый цвет – как символ надежды, хотя надеяться особенно не на что…
«Гранатовый браслет» вибрирует нервным натяжением страсти.
Остро, красным сияют гранаты: словно каждой гранью рассекая душу несчастному влюблённому.
Счастье невозможно?
Островки его встречаются в мире…
Любовь без взаимности словно затягивает в воронку смерти.
Печально-медово сочится рассказ, очаровывая, мучая сознания, заставляя вспоминать аналогии… пусть из своей жизни.
Пока неистовством страсти земной растворится «Яма»: детальный срез публичного дома, где образы женщин показаны с такой мелодией любви и сострадания…
Женька прекрасна: закрученная обстоятельствами, брошенная на дно ямы.
Все здесь… прекрасно-несчастны, счастливых людей не слишком много у Куприна.
«Кадеты» тоже тяжелы.
Реализм жёсток, никакой романтики.
Сложная жизнь в военном интернате с крепкими традициями не слишком балует вариантами взросления.
Быт, описанный до мельчайших деталей: колоритными шарами вкатываются в читательскую память…
Трапеза прозы Куприна сурова.
Однако: за всеми сгустками боли, страданий, несправедливостей, смертей столь мощно светит сострадание ко всем, столь ярко и яростно даётся затаённо мечта о какой-то неведомой, сплошь световой жизни, что становится очевидным, сколь писатель работал на свет, и определяющий саму жизнь.
