.png)
Резкими зигзагами огня вскидывалась, врывалась в реальность её поэзия:
Раскалён добела третий лишний по цельсию рим,
кто горит у парадного, кто – возле чёрного входа,
до ожоговых снов не впустивших нас благодарим,
и при чём тут погода?..
Мощью вибрируя стих, словно предлагал космос напряжения, из которого выход оказался – в смерть…
Но – назвать стихи, поэзию Л. Пузыревской безнадёжной – не получится: хотя бы из-за эстетического ряда: выверенного почти математически…
Необычность словоупотребления завораживала: в том числе использованием затёртых поговорок, словно приобретавших острое значение:
Режет по глазам белый манускрипт,
да легко сказать, где сидит фазан –
только то, как снег наобум искрит
далеко не каждый желает знать...
Поэзия Пузыревской цокает, щёлкает, свищет, словно дождь врывается в окна, красиво соплетая свои волокна…
Образ пустоты возникал, будто из него должны прорасти новые стихи.
Нет – проросла трагедия смерти:
Открой глаза – в блуждающей ночи
немилосердно срезано под крыши
ветрами небо. Только – не молчи…
Дно под ногами, а хотелось – выше
и ближе к солнцу, но меня не слышит
единственная нужная душа.
Предательски стучит шальное сердце
в том смысле, что сбиваясь и спеша
навстречу – пустоте.
Поэтесса болела.
Боль выплёскивалась в стихи.
В них зажигалось странное, чернеющее ободком солнце, которое, ярко сияющее, носила в груди – вместо сердца.
Болезнь оказалась сильнее…
Кристаллы созвучий играют, переливаясь на солнце духа…
.jpg)
