Неизгладимые впечатления моего сурового детства – учительские вечера. Молодые женщины, оставшиеся в одиночестве, терпевшие нужду и лишения, страдали от бед затянувшейся на многие годы войны. В мире, наполненном жестокостью, тонущем в море человеческой крови и слёз, оказались востребованными простые человеческие чувства – любовь, верность, дружба, милосердие, честность. В тяжёлых испытаниях жизнь освобождалась от всего наносного, от всего официозного. Высоко ценилась тогда теплота дружеских связей, искренность в отношениях, жалость и сострадание. В людях проснулась генетическая память, оживилось чувство истории, воскресли полузабытые национальные традиции. Они помогали снять непомерное напряжение, освободиться на время от неизбывного горя, забыться в игре, отогреть душу в сердечной песне. В Святочные вечера молодые учительницы нашей сельской школы собирались в доме моей мамы, топили воск, гадали с петухом, рассыпая зёрна по полу. Почти по В. А. Жуковскому:
Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном
Слушали; кормили
Счетным курицу зерном;
Ярый воск топили…
Назову при этом «Гадание о судьбе по теням» неизвестное Жуковскому, но появившееся в годы Великой Отечественной войны. Поджигали на плоском подносе скомканный газетный лист, а затем подносили сожжённый остов его к лампе. Тень от сожжённого листа отбрасывалась на белёную стенку печи или на подвешенную к стене белую простыню. Тень получалась сказочной, таинственной, изломанной. Дотошно всматриваясь в неё, женщины пытались отгадать будущее. Как разыгрывалась при этом их фантазия, и чего только не открывалось им в причудливом туманном отражении!
Но среди всех увлечений этих вечеров на первом месте оказывались всё-таки другие. Исполняли хором песни военного времени. Как они доходили до нашего села, расположенного в стороне от большого света, не имевшего в те годы ни радио, ни другой «звуковой» информации (радиоприёмники в самом начале войны были реквизированы), – это большая загадка. Но приблизиться к её разгадке можно. Вероятно, суровые будни войны теснее соединяли людей друг с другом. Градус человеческого общения был настолько высок, что песни стремительно распространялись из уст в уста.
И какие песни! «В лесу прифронтовом» («С берёз неслышен, невесом…»), «Огонёк» («На позицию девушка провожала бойца…») и «Враги сожгли родную хату…» Михаила Исаковского; «Соловьи» («Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…»), «На солнечной поляночке…» и «Давно мы дома не были» («Горит свечи огарочек…») Алексея Фатьянова; «В землянке» («Бьётся в тесной печурке огонь…») Алексея Суркова; «Дороги» («Эх, дороги, пыль да туман…») Льва Ошанина; «Случайный вальс» («Ночь коротка, спят облака…») Евгения Долматовского; «Тёмная ночь» Владимира Агапова.
По точным наблюдениям Вадима Кожинова, в песнях этих «война предстаёт как очередное проявление многовекового натиска иного и извечно враждебного мира, стремящегося уничтожить наш мир; битва с врагом, как утверждает поэзия, призвана спасти не только (и даже не столько) политическую независимость и непосредственно связанные с ней стороны нашего бытия, но это бытие во всех его проявлениях – наши города и деревни с их обликом и бытом, любовь и дружбу, леса и степи, зверей и птиц… Михаил Исаковский, не опасаясь впасть в наивность, писал в 1942 году:
Мы шли молчаливой толпою,
Прощайте, родные места!
И беженской нашей слезою
Дорога была залита.
Вздымалось над сёлами пламя,
Вдали грохотали бои,
И птицы летели за нами,
Покинув гнездовья свои…» [*]
Вера в спасительную власть высокого поэтического слова убедительно прозвучала тогда и в поэме «Василий Тёркин» А. Твардовского, и в стихах К. Симонова «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…» и «Жди меня». Последнее, вошедшее в одноимённый фильм 1943 года, стало своеобразной молитвой для тех русских женщин, кто ждал с войны своих мужей:
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Патриарший местоблюститель блаженнейший Сергий заявил в своём послании в первый же день войны: «Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, учёным, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства».
Песни в годы жесточайших испытаний, суровых лишений? Ведь существует афоризм о Музах, которые молчат, когда стреляют пушки. У нас же случилось нечто противоположное, Годы Великой Отечественной войны вызвали к жизни песенную культуру, которая давала русскому человеку единственную духовную силу в противостоянии жестокости врагов, которая укрепляла его великими и вечными христианскими ценностями мира и единения людей:
Тёмная ночь только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают.
В тёмную ночь ты любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами.
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная чёрная степь пролегла между нами…
Весна 1944 года. Колхозное картофельное поле. Ребятишки в опорках ковыряются в оттаявшей пахоте железными вилками и вытаскивают на поверхность желтоватый, тягучий крахмал, в который превратились оставшиеся на зиму в земле картофелины. Сварят из этого крахмала кисель, высушат, растолкут, подмешают в муку, испекут рыхлые лепёшки. Руки у ребятишек закоченели, ветхие пальтишки пронизывает холодный ветер.
Сельский наш клуб. Тусклое мерцание керосиновых ламп. Хор полуголодных, бедно одетых ребятишек. Ноги заледенели. Но девочки и мальчики не по-детски серьёзны и сосредоточены. Их звонкие голоса старательно выводят не простую, но берущую за сердце мелодию «Марша артиллеристов» Т. Хренникова:
Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,
Идём мы в смертный бой за честь родной страны.
Пылают города, охваченные дымом,
Гремит в седых лесах суровый бог войны.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
И сотни тысяч батарей
За слезы наших матерей,
За нашу Родину – огонь! Огонь!
Среди поющих детишек – ленинградцы, приютившиеся в наших тихих, далёких от войны палестинах. Целые семьи Марковых, Мокроусовых, Гореловых, Пановых… Им особенно понятны и близки эти слова. Они верят в победу вопреки скудости истончившейся жизни, вопреки голодным обморокам, которые случаются у них порой прямо на уроках.
Алексей Толстой писал в 1942 году: «Мы присутствуем при удивительном явлении. Казалось бы, грохот войны должен заглушить голос поэта, должен огрублять, упрощать литературу, укладывать её в узкую щель окопа. Но воюющий народ, находя в себе всё больше и больше нравственных сил в кровавой беспощадной борьбе, где только или победа, или смерть, всё настоятельнее требует от своей литературы больших слов».
Впрочем, ещё в XIX веке об этом же говорил классик нашей литературы Иван Александрович Гончаров: «Когда всё тихо, покойно, все, как муравьи, живут, работают, как будто вразброд; думают, чувствуют про себя и для себя; говорят, пожалуй, и на разных языках; но лишь только явится туча на горизонте, загремит война, постигнет Россию зараза, голод – смотрите, как соединяются все нравственные и вещественные силы, как всё сливается в одно чувство, в одну мысль, в одну волю – и как вдруг все, будто под наитием Святого духа, мгновенно поймут друг друга и заговорят одним языком и одною силою! Барин, мужик, купец – все идут на одну общую работу, на одно дело, на один труд, несут миллионы и копейки... и умирают, если нужно – и как умирают! Перед вами уже не графы, князья, не мещане или мужики – а одна великая, будто из несокрушимой меди вылитая статуя – Россия!».
Юрий Владимирович Лебедев, доктор филологических наук, профессор
Кострома
[*] Кожинов Вадим. Россия. Век ХХ. 1939-1964. М., 1999. – С. 145-146.
