Вот он бушует в образе царя Бориса: вживаясь в него так, что в зал бьёт актёрское электричество – нет! электричество самой жизни – раскалённой, переполненной энергией.
В. Коршунову шли роли сильные, мужественные, закрученные трагическими изломами; глобальная школа Малого театра стояла за ним: трепещущим живо, показывающим, как страдает человек на ледяном онтологическом ветру бытия…
Стриндберг – не частый гость на российской сцене: и вот – Коршунов раскрывает историческую роль Густава Васы: снова: в фокус собирается трагедия, гудит она нервными проводами, по ним, историческим - словно текут идеи о вечности власти и её коллизий, о суммах сумм человеческого, сложного материала.
…разумеется, Островский: «Таланты и поклонники», например, Великатов, соединяющий и деликатность и манию величия, у Островского всегда говорящие фамилии.
Коршунов играл Петра – в постановке по Ф. Горенштейну, он играл его: с котоватостью в лице, вечную и неутомимую ходячую версту, играл столь живо, будто веков не было.
Смерти не было.
Искусство отменяет смерть.
Иллюзия, конечно: но насколько прошлое связано с будущим в единый, пульсирующий напряжённо пласт, становится очевидным, когда сталкиваешься с классическим драматургическим репертуаром, так мощно представленном на сцене.
Молчалин Коршунова был…в себе, и, конечно – себе на уме; и сколь деятелен был пашущий по-современному патриархальную реальность Лопахин!
Работы завораживали.
Чёткий и жёсткий рисунок роли делался виртуозно: как прописывались все нюансы характеров – своеобразных, с чёткой штриховкой силы и проигрыша, удачи и страха смерти: со всем великолепным человеческим ворохом: который и остаётся, сверкая и переливаясь.
