Книга цвета света, или «От соседства до родства»

Книга стихов Ю. П. Перминова «По соседству с небесами». Тобольск. «Возрождение Тобольска». 2024. – 264 с илл. Художник И. Е. Лукьянов

 

Угол падения равен углу отражения

«Катоптрика» Евклид. 300-й год до н.э.

 

Цвет света – одна из излюбленных красок в русском религиозном и светском искусстве со времен его становления. Каждый художник, стремясь к постижению смысла бытия, искал и находил ее особенное звучание. Говоря это, мы вспоминаем пробелы, символизирующие невещественный свет на иконах Феофана Грека, на фресках в новгородской церкви Спаса. Или небеса А. Саврасова. Эта краска, выражающая «идею Неба» – носитель и двигатель художественной мысли, проявитель и охранитель произведения во времени, показатель высшего мастерства. О возникновении света на земле так говорил богослов святитель Василий Великий (ок. 330-379), своей верой прозревший этот невидимый процесс: «Первое Божие Слово создало природу света, разогнало тьму, рассеяло уныние... Явилось небо, покрытое дотоле тьмою; открылась красота его в такой мере, в какой еще и ныне свидетельствуют о ней взоры... И эфир стал приятнее при свете; воды сделались светлее, не только принимая в себя лучи, но и испуская их от себя через отражение света, потому что вода во все стороны отбрасывала отблески...»^[1]

Одно из свойств, применимых к свету, сформулировал отец геометрии Евклид (323- 265 до н.э.), наблюдая явления природы. Он вывел закон, гласящий, что «падающий и отражённый лучи света лежат в одной плоскости вместе с проведённой к точке падения нормалью». Нормаль делит угол между лучами на две равные части. Сегодня первоклассник знает Евклидов закон и то, что «Угол падения равен углу отражения». Известно, что свет становится видимым, только если он отражается от препятствия, от границы раздела двух, разных по физическим характеристикам сред, например, воздух-вода.

Если применительно к живописи можно говорить о зримой, естественной, пронизанной светом структуре мира, то однозначно не определить, как свет выражает себя в поэзии. Но именно исполненной светом можно назвать новую поэтическую книгу известного русского поэта Юрия Петровича Перминова «По соседству с небесами». Серия «Золотая коллекция». Здесь свет являет себя не как логическая закономерность, но как таинственный закон красоты, возможность частичного постижение которого определяется свойствами человеческой души. Душу слепую, невосприимчивую к Божественному свету и Божиему замыслу о мире, можно представить аналогичной плотной среде, где после преломления происходит полное внутреннее поглощение, как в «черной дыре», попадая в которую свет не отражается, не возвращается. Если же душа проникновенна, посредством внутреннего религиозного преображения просветлена, то она, соседствующая с небесами, глубоко воспринимает Божественный Свет и насыщенный собственным духовным опытом щедро, под тем же углом, возвращает в мир в виде истинных художественных образов и произведений во славу Творца мира. Но это – абсолютные, граничные условия творческого процесса, который в зависимости от духовной одаренности художника, развиваясь, может приближаться к одной или другой координате: от тьмы к свету. С этим процессом связана такая характеристика творчества, как его светоносная сила. В высокой степени она присуща поэзии Юрия Перминова, особенно проявлена в книге с названием «По соседству с небесами».

Однако, беря в руки новую его книгу, изданную известным благотворительным фондом «Возрождение Тобольска», возглавляемым известным деятелем культуры А. Г. Елфимовым, невозможно характеризовать только поэтическую ее сущность. Эта книга – сложное, целостное, художественное произведение литературно-полиграфический шедевр, в котором гармонично сочетаются поэтически-смысловой и зрительный планы. Процесс постижения содержания книги, кроме умственно-духовного сосредоточения, дополняется также зрительным восприятием и даже тактильными ощущениями. Прикасаясь к светоносной шелковистой обложке или бархатистой мелованной бумаге страниц, можно сказать, это ласковая книга, родная, а значит, честная, веришь тому, о чем она говорит. А говорит она и от имени выдающегося поэта Юрия Перминова, и от имения известного в России и за рубежом художника-дизайнера Ивана Лукьянова, и от имени высококвалифицированных специалистов московской типографии «Новые решения». И от доброй воли мецената С.Н. Капустина. И, конечно, – от идеи, сформулированной и воплощенной А.Г. Елфимовым, человеком чутким к красоте, знающим искусство, безошибочно определяющим лучшие современные достижения культуры. Через них, представленных в коллективных уникальных изданиях Фонда, даруется красота божественного мира современникам-соотечественникам. Это трудно, но как известно, все великое – трудно.

Не проста и названная поэтическая книга. Мало того, что она не легка по весу, с немалым трудом изымаешь ее из футляра-суперобложки цвета вечернего неба, плотно охватывающей поэтический том. Чтобы достать его, требуется напряжения ладоней. Этим приемом художник-дизайнер Иван Лукьянов символизирует усилие преодоления тягот бытия, труд преображения души. Это не та книга, которую, легко раскрыв, пролистав, можно откинуть в сторону. Нет, она будто приникает к читателю, сродняется с ним. Постепенно, с напряжением пальцев извлекаемое из коробки издание появляется как рассвет из тьмы, как дивная целостность в цветовом и форматном решении. Знакомство с любой книгой начинается с рассмотрения ее художественного оформления. В данном случае, видно, что это не просто стихотворные строчки, но книга с картинками, с фотографиями, философскими изобразительными отступлениями. Густого белого цвета минимально заполненные знаками листы перемежаются с почти пустыми серебряными страницами, символизирующими свет, здесь есть и художественные фотографии реальных людей, и фантастические космические пейзажи, созвучные образами духовного мира.

И это интересно!

Поэтому начинаешь читать с первой буковки, с первого словечка, которым оказывается слово художника Ивана Лукьянова. «Почувствовать энергию стихов можно прислушиваясь к звукам соловьиных трелей, журчанию воды, шелесту травы, движению ветра – колебаниям и ритмам. Буквы, оживающие в звуках, передают главное в звучании – гармонию, тайну закона божественного мироздания. Белый свет, его серебристо-чёрные градации отражают линию жизни, которую природа запечатлела на узорах рук, в лучиках вокруг глаз и глубоком, манящем, как космос, чувстве необъятности вселенной».

Художник взял на себя миссию мудреца-наставника для читателя. И по праву, т.к. является соавтором поэта, художественными образами раскрывающим поэтический замысел. Вот! новое современное искусство, развивающееся в законах традиции, тяготеющее к сферам божественного света, который объемлет наше родное, кровное пространство бытия.

Дневные звезды.

Подготовку вступительного слова поэта Юрия Перминова художник Иван Лукьянов взял под свою ответственность. Он создал своеобразный эпиграф на основе сильных мыслеобразов, исповедальных переживаний и откровений автора. Художник выбрал символичные строки из разных его стихотворений и разместил на заглавной странице, соединяя эти разрозненные, ритмически не связанные друг с другом буквенные цепочки в виде спиральной закругленной линии, напоминающей дактилоскопический отпечаток. Получился неповторимый узор папиллярных линий души. Этот зыбкий узора, составленный как будто из обрывков, отсылает к строкам Анны Ахматовой: «Когда б вы знали из какого сора растут стихи». Понятно, что поэтесса имела в виду, конечно, не мусора, а что-то мимолетное, незамеченное, оброненное, – как обрывки ниточек, упущенные дни жизни, оборванные лепестки цветов, увядающие на дороге брошенные травинки, мимолетные слова, не обладающие событийностью, но ставшие стихами: «ничего от сердца не отрину», «что имеем, то и Божья милость», «и здесь никто не помнит зла и верят в то, что власть от Бога», «можно вечность прожить ради нескольких светлых минут». На этот отпечаток перста своей будущей судьбы смотрит с расположенного рядом фотографического портрета мальчишка с сияющими глазами, вглядывающийся то ли в невидимое будущее, то ли в таинственное небо. Это детское фото автора стихов. Это тот благодатный наследник заповеди Христа, призывавшего взрослых быть как дети. «Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Матфей 18: 2-3), но, как разъясняет апостол Павел, «не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» (1 Коринф.14: 20).

Сияющее верой в грядущую жизнь прекрасно лицо того, кто, повзрослев, скажет:

Ничего от сердца не отрину,

никого уже не разлюблю...

Догола, до ягоды – рябину

птицы доклевали к февралю.

Погрущу тихонько под гармошку…

Ночь темна, как будто собрал

звезды Матерь Божия в ладошку,

точно крошки хлеба со стола…

Художник, вдохновленный поэзией Юрия Перминова и согласный с его поэтической идеей, мыслит книгой как цельным произведением, соблюдая гармоническую целостность частей. Он создает параллельный, контрапунктный рассказ форматом, разворотами, началом и концом, кульминацией, заставками, концовками. Так что невозможно не восхититься устройством книги, подчиненным художественным законам и ритму повествования. Также работа Ивана Лукьянова является свидетельством правильности учения Лессинга о том, что между изобразительными искусствами и поэзией существует теснейшее родство, как и противоположности. Иван Лукьянов доказывает теснейшую их внутреннюю зависимость.

Небо, облака, одинокие звезды и их скопления, образы людей, с которыми душевно сроднился поэт, картины родной питательницы земли, о которой он говорит, «а возьмем землицы под картошку за околком тутошним – к весне» – все это сложная, движущаяся, связанная сильным духовным взаимодействием и взаимовлиянием прекрасная вселенная небесно-земного бытия поэтического повествования, пронизанная теплым светом любви. Известно, что белый свет сам представляет совокупность разных цветов, и поэзию Юрия Перминова можно представить в виде сложного божественного спектра бытия, в источнике – Превечного.

Застану свет в оконной раме

На Рождество – всевечный свет.

Стихи и само издание, кажется, пронизаны этим Светом, так что хочется для краткости назвать сборник «Белая книга». Есть у этого понятия историческая этимология, связанная, например, с британской политикой, когда Белые книги представляли основную государственную политику и в то же время предлагали сочувствующим высказывать свое мнение о ней. Т.е. это аналитический формат. Книга Юрия Перминова тоже имеет вектор аналитики, присущий поэту, дающему слово-мнение и всем своим литературным героям. Что же и как анализирует поэт, говоря,

Посёлок мой ночными дышит снами,

не слышно никакого воронья.

С бессмертными родными небесами

сливается окраина моя.

Полночный свет расходится кругами –

Господь рассыпал звездную крупу…

Земли не ощущая под ногами,

не выйти на небесную тропу…

Поэт показывает путь, начинающийся не в мечтах, вытекающий не из законов физика, а с родимой земли, видимой им и как пахотное поле, и как родное кладбище, и как окраина поселка. Из божественной православной аналитики Юрия Перминова понимаешь, что, не так уж и далека эта тропа, и совсем не страшна. И может начинаться из неказистого сибирского поселка, где живут не академически образованные, не обученные светским манерам, не богатые, даже не всегда трезвые любимые земляки поэта. Через этот поселок проходит граница двух сред – земной и небесной; материальной и духовной. Много жизненного, правдивого в стихах Юрия Перминова, любящего все «своё», понимающего, «что имеем, то и Божья милость». А имеет он и его со-родичи по малой родине немало, хотя, кажется (и это только кажется), это имение несравнимо с богатством богатеев, показываемым по телевизору.

Это богатство – суровая природа, закаляющая сибирские характеры, трудная в физическом понимании жизнь, формирующая людей сильных, длинные зимние ночи, научающие с особой страстью и преданностью любить дневное солнце и всех, живущих под ним.

Двор – в остатках солнечного пуха,

свечерело небо… Задержись,

день погожий! – Скорбная старуха

из окна досматривает жизнь.

«Досматривает» - поэт использует глагол несовершенного вида, чтобы выразить протяженный невидимый процесс перехода зримой, земной жизни в жизнь другую, восходящую к небесам. Огромное небо поэтического мира – его огромное богатство, оно обнимает и быт, и души героев стихов Юрия Перминова. На небе или на земле разливается ветреное дыхание родного ненастья, причитания мятущейся, трудно прорывающейся ввысь природы, и даже голос космоса? Все, что происходит в поэтическом мире реальной действительности, происходит под пристальным взором небес, в которые внимательно вглядывается и поэт, и герои его стихов. Это то место, где угол падения луча света равен углу отражения. Где, принимая свет Божией благодати, простые герои, вплоть до кладбищенского бомжа и поселкового блаженного, возвращают небу отраженный их душами свет, исполненный любви.

И мы вместе с героями стихов Юрия Перминова вглядываемся в небеса. А что там можно увидеть – показывает художник: белое поле обложки книги усыпано множеством мелких звезд-звездочек; на промежуточных иллюстрациях – поля света с отдельными буквами, разрозненные буковки на белом листе, как звезды в дневном небе. На первый взгляд, это дневные звезды, имеющие астрономическое и поэтическое определение. Художник книги говорит точнее – это протопоэтическое пространство, а звездочки-астериксы – зародыши будущих стихов: сейчас они в хаотическом движении, но постепенно, согласуясь по три в ряд, станут во главе нового стихотворения.

В обоих смыслах графический рисунок символизирует зрячее сердце, видимое в невидимом, иные уровни бытия. В реалистической концепции об этом с юмором, будто смущаясь своего знания, пишет поэт

Хрипят грачи порывам ветра в тон…
Всему свой срок, всему свои масштабы:

Пришла пора изведать счастье в том,

к чему привык за много лет – хотя бы
в том, что площадка детская видна
из двух моих и всех соседних окон,
что во дворе не лает ни одна
собака зряшно или ненароком;
в том, что я знаю каждый буерак
здесь, где живу настойчиво (не зря чай),
что сердце бьётся вроде бы не так,
как муха между рамами,
а зряче.

Образ сердца поэта, прозревающего тьму, удается совокупностью сложных художественных средств выразить и художнику-оформителю полифонической художественно-поэтической книги. В ней мастер использует такие приемы, добивается такой воздушной легкости картинок, что текст как будто дышит, живет. Кажется, не сами образы, а воспоминание о них создает художник книги Иван Лукьянов, мастер-новатор, работающий в строгих границах традиции. Он создает базисный, внутренний художественный неоднородный ритм, сгущения-разряжения, чем создается ощущение реального, жизненного времени. Здесь вспоминаются слова Павла Флоренского: «Непрерывно текущее однородное время не способно дать ритм. Последний предполагает пульсацию, сгущение и разряжение, замедление и ускорение, шаги и остановки. <…> Это – раздробленная материя произведения. Она безвременна, в смысле безразличности этих элементов к длительности: глаз может покоится на них более долго и менее долго, но, конечно, не менее атома времени, потребного восприятию единичного элемента»[2]. Обладая таким пониманием, чутьем «квантовой теории мгновенности» в пределе бесконечности, художнику удается выразить религиозное содержание, заданное поэтом.

Запоминается изображение плачущего стекла, за которым, как мы понимаем из поэтического контекста, непроглядный мрак обмана, прощания с любовью, даже может быть с жизнью, рассеивается в соседстве со стихотворением. Велика сила поэзии:

Осенний день с надеждой вешней прожит,

с нее другой начнется – со светла…

А что любовь? – любовь еще быть может! –

не может быть, чтоб вовсе не была…

 

Показательна иллюстрация, подписанная строчкой «о том, как Свет – среди людей – возник»: тревожащий, зыбкий как наше бытие, пейзаж с коровой под пасмурными небесами. Что хочет сказать художник, как он читает цитируемое стихотворение поэта?

Кто говорит: «Районный колорит», –
тот ни о чём, дурашка, говорит.
Ну, вот и я почти не говорю
о том, как, тучи сталкивая лбами,
полощет ветер сонную зарю,
зевая над околком и домами;
как присоснился радостный снегирь,
а под сосной, души в себе не чая,
сосед-спортсмен играет парой гирь –
легко, но снегиря не замечая;
о том, как Свет – среди людей – возник
по Божьей воле, что ни говорите
о чудесах… Ну кто сейчас из них –
людей – заговорит о «колорите»?..

Хотя с утра, быть может, на волне
весенних чувств (настала, мол, житуха)
мычала колоритная вполне,
гуляющая в рощице, Пеструха.

В иллюстрации не просто молочная корова Пеструха, а сложный образ, и колорит, вопреки стихотворным строкам, он более чем сдержан: белое, точнее, млечного цвета пятно света – бок коровы или галактика, использовано лишь несколько оттенков серого. И, кажется, из невидимой глубины многослойного пространства звучат библейские слова:

«Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде,что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Послание к Римлянам 8:19-23).

Усыновление, родство всего со всем, пронизывающая мир Любовь – темы стихов Юрия Перминова, понятые и запечатленные художником. Символично изображение: млечность - божественная вечность, корова – млекопитательница или глупый обреченный теленок-ребенок, корова – образ жизни и муки насильственной смерти, символизируемой низкими грозными небесами. Нарушением реального подобия размеров, когда животное, возвышаясь, превосходит величину деревенской избы, и оформлением пространства, в котором небо, расположенное на дальнем плане, находится одновременно и на переднем, создается эхо-перекличка земли и неба. Образ христианского понимания Космоса. Подобное настроение создает и иллюстрация, изображающая взмывающий в небо одинокий лист, встреч которому летят буквы-звезды – ноты поэзии. Типографика – отличительная особенность художественного оформления книги: поэтический текст оформляется с помощью шрифтов, символов и знаков, ими раскрываются образы стихов и смыслы. Как поясняет художник, красота и символика букв способствует выражению поэтических идей и ритмов. Это визуальное воспроизведение поэтической текстуры. А там, где ритм, там спектр, там свет, который в книге означается серебром. Серебряные элементы – это, как в тексте логические, так в изображении – визуальные ударения.

При всей символичности и высоком образном мастерстве художественного оформления книги, следует отметить, что поэт облегчал задачу художнику наличием явной зависимости вещей и пространства в своем поэтическом творчестве. Это тоже из философии Павла Флоренского, который, зная теорию Лобачевского, кривизну пространства связывал силовым полем вещей. «Тут вполне ясно сделалась зависимость пространства от вещей и среды, в этом пространстве содержащихся, т.е. – от силового поля; или наоборот – зависимость свойств силового поля от свойств соответственного пространства. Можно говорить, что сами вещи – не что иное, как «складки» или «морщины» пространства, места особых искривлений его»[3]. Не потому ли запоминаются такте детали? Как, например:

Идут минуты новых суток,

соседи как младенцы спят.

А ночь темна как миска супа

из замороженных опят.

 

Или:

Узбеки вспомнили Аллаха…

А во дворе – неделю – чья

висит бесцветная рубаха,

похоже с ветхого плеча. 83

 

Или:

Надо мной дремотно дремлет космос –

не идёт ни с кем на разговор.

Млечный Путь впотьму врастает косо,

как ближайший к берегу забор. 81

 

Вот так просто работает с космическими величинами и земными формами поэт, понимая их «логическую равноправность» (П. Флоренский). И как говорит философ: «Этот факт – вспомогательность мысленных построений, взаимоотношениям которых дается модель действительности и из которых каждая, сама по себе, еще ничего не значит в отношении действительности. Свойства действительности, при рациональном познании, куда-то должны быть помещены в модели, т.е. в пространство, вещи или в среду»[4].

На всем протяжении поэтического повествования мы обнаруживаем построения граничащих сред, что подчеркнуто и в названии книги, и в ее художественном оформлении. Но есть одна, всеобъемлющая среда, безграничная в духовных категориях, открытая во все стороны света, это родной для автора поселок Солнечный. Настоящий «Город Солнца».

 

Город Солнца.

Поселок Солнечный – так ярок и любим автором, что невозможно не верить всему тому, что в нем, как в средоточии человеческой мечты, происходит. А ведь такой поселок на карте России действительно есть! И не засомневаешься, что там живут родные, не всегда по крови, больше по соседству, и абсолютно счастливые люди.

Осознавая, что поэт свободен в творческом самовыражении, понимаешь, что его поэзия, воспевающая красоты природы и лучшие чувства человека вне зависимости от богатств, образования и даже опрятности, прославляет Творца природы и Его любимое детище - человека. При всем многообразии и образности в изображении природы поэт не ставит задачу ландшафтно-описательную, его природа – часть тела «Города Солнца», а ее почва - небеса. Именно такая, почти бесплотная, сотканная из птичьих голосов, снежинок, засыхающих тыкв и дождинок необходима для убедительности воспроизводимых жизненных событий.

Солнце греет – сердцу именины
(нынче дней погожих – недород).
…Прилетят и в наши палестины
мухи (то есть, белые) вот-вот.
Вот и ладно, вот и лепо, то есть,
в том и суть
земных
обычных нас,
что живём, к чему-нибудь готовясь,
каждый день…
А именно сейчас
что ли зря латает
теплотрассу
дружный азиатский коллектив,
что ли зря (а зря у нас – ни разу)
у предзимья солнечный налив?

Да, не жарко в этом «Городе Солнца», часто зябко поеживается поэт в своих поэтических картинах, но согревается родством,

…зная то, что холода

встречать на родине – теплее

А уложение здесь таково:

Провыл барбос, не зная толком
о чём, и снова – тишина…
Взошла над Солнечным посёлком
на свет не жадная луна.
От городской бузы – далече
живём, но в городе, но тут,
где местным стать намного легче,
поскольку всякого – поймут;
где ни в уме, ни на бумаге
не подбивают барыши,
где… сострадание к бродяге
равно бессмертию души.

Поселок Солнечный, над которым не заходит и не подчиняется временам года Солнце сострадания, Солнце любви – та среда, в которой роднятся люди разных национальностей, привычек и даже пороков, с которой благостно соседствует небо. Это тот уголок России, где не только у Бога, но и у местных жителей их родные всегда живы. Здесь, держась за небеса, и умирать не страшно.

Просёлком пыльным, кладбищем, потом
околком, где легко дышать с устатку…

Церквушка. Дом…
Для престарелых – дом,
живущий по скупому распорядку,
где жизнь во веки медленных веков
пьёт белый свет из солнечной кадушки,
где влюблены в забытых стариков
такие же забытые старушки.
В больных глазах – ни страха, ни тщеты:
чем ближе тьма, тем к солнышку – добрее…
И хочется угадывать черты
родных кровинок в здешнем иерее…

Известно, что страдания дают человеку силу преодоления. Как говорил Овидий, «Твердостью вынудил я самую смерть отступить» (Письма с Понта. Кн. 4). Для жителей города Солнца, я бы сказала, более подходят категории верности и любви. Почему вспоминается Овидий, потому что именно он пережил изгнание, т. е. пограничное состояние, отразил его в своей поэзии. Очевидно, и жители поселка Солнечный ощущают себя в пограничном расположении, между землей и небом, между весью и высью, между внешним и внутренним. Как уточняет Юрий Перминов,

 

С бессмертными родными небесами

Сливается окраина моя.

 

Но если элегии древнеримского поэта скорбны, то герои стихов Юрия Перминова, как и сам автор, оптимисты. Они спасаются внутренней общей взаимосвязью и любовью друг к другу и предкам. Читая стихи Юрия Перминова, посвященные матери и отцу, слегка переиначив Овидия, можно сказать: «верностью вынудил я самую смерть отступить».

Жаль, что ночи короткие нынче – всё чаще
снится мама; и с каждым, как видится, днём,
с каждым вдохом и шагом – мгновением! – вяще
прирастает окрестный – к душе – окоём.

Веет свежим теплом из окольной чащобы…
Отправляюсь туда, чтобы накоротке
пообщаться приветно с безмолвием, чтобы
поразмыслить о вечном на ветхом пеньке.

Небесами округа мирская объята,
докучает – не то чтобы зло – мошкара…

А с утра на пеньке появились опята,
и не всё ли едино – с какого утрá…

Рядом с этим стихотворением художник-оформитель книги поместил фотографию то ли взирающего, запрокинув голову, то ли взмывающего в небо, то ли глотающего слезы молодого мужчину – неутешного сына своих родителей. Он современен, силен, но шнурок с крестиком на шее свидетельствует о том, что крещен, что сын Господний. Поэтому слезы, которые размыли двоящиеся строки первой строфы стихотворения, к следующим строфам высыхают. Господь милосердный утешитель – всегда, и в беде ив радости, рядом с сыном человеческим. Поэтому и звучат как завет:

Нет навсегда былого ни в одном
прошедшем дне, а в будущих – тем паче…

…и предстоит посмертному «потом»
стать жизнью,
называемой иначе.

 

Жизнь неизбывна в мире, исполненном светом от Солнцем Любви – доказывает русский поэт, споря с известным утверждением Вл. Соловьева, что «Всё, кружась, исчезает во мгле». Юрий Перминов со товарищи создал свой мощный литературный «Токамак», выполнил, можно сказать, государственную миссию. Книга несет свет радости, а радость – важная библейская тема, радость – божественное чувство. Радость о соседстве как родстве, важна и для современной России. Поэт доказывает, что такое родство возможно, ведь душа человеческая, сполна воспринимающая божественный света, возвращает этот свет в мир, разрушая энергии вражды и войны. И глубинный смысл поэтической книги – победный.