Предлагаем вниманию наших читателей статью нашего давнего друга и постоянного автора "Русской Народной Линии" сербского богослова и педагога Владимира Димитриевича.
О чём идёт речь?
Работа посвящена связям иеромонаха Иустина (Поповича) с движением Русской православной эмигрантской молодежи в Белграде в Сербии в 1920-х. Он рассказывает о студенте богословия Николае Зернове, его брате Владимире и сёстрах Софии и Марии, которые были инициаторами сербско-русского кружка интеллектуального диалога. Встречи проходили в доме Елицы Попович, родственницы Надежды Аджич, будущей соратницы епископа Николая Велимировича и настоятельницы монастыря Вратевшница, монахини Анны. На встречах, среди прочих, присутствовали Иво Андрич, Десанка Максимович, Исидора Секулич и другие.
Также приводится описание Поповичем встречи Русской православной молодежи в Хоповском монастыре, а также его оценка важности церковных деятелей и богословов (от митрополита Антония Храповицкого до священника Сергия Булгакова), которые поддерживали начинания русской эмигрантской молодёжи готовить основы для возрождения своей Родины. Николай Зернов отмечает, что их особенно сблизило с сербским народом именно знакомство с Надеждой Аджич, которая помогла семье лучше понять сербский народ.
Одухотворенная и достойная, говорит Зернов, она сочетала в себе «народную мудрость, укоренённость в Сербстве и нежную, не тронутую искушениями, девственную душу». Она была религиозной, но на сербский начин – удивлялась русской традиции исповеди перед причастием, искренне веря, что у неё нет греха. Только позже она впервые исповедовалась в Хоповском монастыре, где жили русские монахини во главе со знаменитой игуменьей Екатериной, которая основала в царской России Леснинский монастырь.
В послевоенном лабиринте
Первая мировая война означала радикальный разрыв с традиционной Европой: исчезли великие монархии – две германские, русская и турецкая; наука пошла в совершенно новых, «неэвклидовых и антиньютоновских» направлениях, а философия обратилась к иррационализму и отрицанию всякой возможности сциентистской гносеологии. Бергсонизм и философия жизни стали новыми способами восприятия реальности. Освальд Шпенглер предсказал «гибель Запада».
В послевоенном Белграде гудело как в улье: множество модернистских и авангардных течений, манифестов и споров, социального восстания и метафизических возмущений создавали кипящую атмосферу, которую можно было бы назвать «экспрессионистской».
Влияние экспрессионизма как космического-всечеловеческого ощущения мира можно было наблюдать и у выдающихся сербских христианских мыслителей той эпохи, таких как епископ Николай Велимирович и иеромонах Иустин Попович. Велимирович еще в «Религии Негоша» указывал, что богословие – это «всё или ничего», а Иустин считал, что догматика соизмеряется аскетикой как личностным достижением Предания Церкви. Оба использовали экспрессионистский литературный стиль, чтобы стимулировать нерв эпохи (Димитриевич 2022: 133 -161) импульсы к такому пониманию мира в творчестве сербских богословов пришли как из Европы, так и из России, которая после теургических попыток «Серебряного века» оказалась в вихрях большевистской революции.
Иеромонах Иустин и Русские «Логонавты»
Отец Иустин Попович с юных лет находился под сильным влиянием русской духовности и богословской мысли. Его любимым святым был Серафим Саровский, а в исследовании «Иустин Челийский и Россия» (Любардич 2009: 19-43) Богдан Любардич указал на ключевого героя русского духовного возрождения Достоевского, чья христоцентрическая мысль всю жизнь освещала пути иустинского богооткровения.
Фигуры Достоевских героев были для него своеобразными современными «житиями святых», освобождающими православное богословие от западной рационалистической схоластики, неспособной справиться с «проклятыми вопросами» существования. На отца Иустина особенно повлияло исследование Павла Флоренского «Столп и утверждение Истины», в котором наиболее личные переживания были объединены с догматическим учением Церкви и в котором было показано, что аскетическое Добротолюбие – это прежде всего любовь к красоте, любовь к творению, преображенному в Творце, ставшем Богочеловеком Иисусом Христом, и что именно это и есть та красота, которая, по словам Федора Михайловича, должна спасти мир. (Любардич, 2011)
Преподобный Иустин построил свою экклезиологию на идеях Алексея Хомякова, изложенных в исследовании «Церковь едина», которые основаны на идее соборности как свободного созерцания и созерцания во Христе, чуждой папистской непогрешимости, породившей протестантский гипер-индивидуализм и обманный дух социального утопизма. Славянофильская и соловьёвская вера в возможность построения христианской общности, убеждённость в том, что, как говорит Иван Карамазов, Запад – лишь «самое дорогое кладбище», а перед Церковью с Востока будущее – всё это были следы русского христианского понимания реальности в творчестве автора «Достоевского о Европе и славянстве».
Именно поэтому отец Иустин среди русской антибольшевистской эмиграции в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев в первую очередь искал деятелей, которые подтвердили бы его понимание религиозно–метафизических вопросов не только теоретически, но и практически. Он писал о русских подвижниках и руководящих монахинях, а в качестве образца для епископов предлагал главу Русской Зарубежной Церкви митрополита Антония (Храповицкого), который, как говорят, послужил писателю «Братьев Карамазовых» прототипом образа послушника Алёши. Юный Иустин нашёл множество способов встретиться с деятелями русского богословия и культуры и передать их опыт своим соотечественникам, особенно через журнал «Христианская жизнь», который он редактировал с намерением поощрять духовное обновление в Сербской Церкви. (Цветкович 2021: 24-29)
Молодые русские и возможность обновления
Молодые русские эмигранты были для отца Иустина настоящим примером того, как может выглядеть это обновление. Они, со своей стороны, стремились поощрять религиозные поиски среди своих сербских братьев и сестёр и направлять их в церковь как «выход из лабиринта в Европе после Первой мировой войны». Это дало отцу Иустину надежду и согрело сердце: возможно, Христос, который, как он писал, «Бог славянских отчаявшихся», получит верных «логонавтов» (искателей истины) среди сербских юношей и девушек.
В интеллектуальном Белграде многих движений и направлений были созданы салоны, открытые для дискуссий, в которых искали ответы на вопросы, поставленные современностью.
Русская эмиграция стремилась решить свои проблемы, привезённые с Родины, и в изгнании, которое положило начало новым начинаниям в Белграде и Королевстве СХС. Особое значение имело то, что в Сремских Карловцах оказался центр Русской Зарубежной Церкви, которая не признавала большевистскую власть в Советском Союзе, стремясь сохранить не только церковные, но и политические традиции царской России.
Среди русской эмигрантской молодежи были и те, кто пошёл по пути богоискательства, стремясь восстановить дух Святой Руси, без которого, как они думали, нет и не может быть Возрождения в будущем.
Семья Зерновых
В этом смысле в Белграде с силой и убедительностью юношеского энтузиазма действовала семья Зерновых: братья Николай и Владимир, сёстры София и Мария. Внуки священника и дети выдающегося московского врача, они оказались в сложных условиях эмиграции, но готовы принять участие в борьбе за возрождение.
Николай Зернов (Николай Михайлович Зернов (1898-1980), богослов и активист экуменического движения, профессор Оксфорда, автор ряда важных книг по истории русской духовности) в 1923 году вместе с будущими епископами Кассианом (Безобразовым), Василием Зеньковским, Сергием Булгаковым, Константином Керном и Николаем Афанасьевым создал Белградский православный студенческий кружок. Они стали участвовать, среди прочего, в работе христианского сообщества молодёжи YMCA, которое распространяло протоэкуменистические идеи, стремясь приблизить христианство к молодёжи. Радмила Радич отмечает, что это «была англофильская организация, которая имела довольно развитую деятельность в 1920-х годах».
«YMCA организовывала еженедельные религиозные и образовательные лекции с показами, ежедневные занятия по изучению Священного Писания, совместные молитвы и чтение Св.Писания, курсы английского языка и эсперанто, хор, оркестр, работа в летних лагерях для мальчиков, спортивная секция (шахматы, пинг-понг, хоккей, футбол), спортивные и другие соревнования, направленные на укрепление христианства среди молодёжи, радио, фотоклуб, чайная, общественные вечера, обед в пользу студентов и т.д.
В Крагуеваце организованы курсы машинистки и механики, а в Нише – курсы грамотности и иностранных языков. В Нише также работала Театральная секция YMCA и часто организовывались специальные лекции для детей. Лекции в центре и филиалах YMCA читали: епископ Николай Велимирович, Иустин Попович, прот. Стева Димитриевич, профессор доктор Марко Леко, лектор Белградского университета Джеймс Уайлс (James Wiles, член Британской и зарубежной B. D.), P. H. Ситтерс, а также многочисленные гости, приезжавшие в Белград в те годы: епископ Гибралтара и Гилфорда доктор Джон Грегг (John Harold Greig), Э. М. Робинсон (Edgar M. Robinson) секретарь Всемирного Комитета YMCA в Женеве, профессор, каноник, а затем епископ Э. С. Вудс (Reverend Edward Sydney Woods) из Кембриджа и др.
Русская православная молодёжь в то время пошла навстречу молодым сербам, хотя такие люди, как Николай Зернов, понимали, что они „на разных частотах“. Зернов в своих воспоминаниях ясно видел все противоречия зарождающегося Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев, которое постоянно подвергалось национальному соперничеству и конфликтам: „нам, русским, было трудно смотреть на тот Балканский сепаратизм, который мешал нашим славянским братьям работать в унисон для общего блага. Нам также была чужда одержимость Францией, которой было охвачено общество в столице. Идеалом этого общества была радикальная антиклерикальная идеология.
Каждый сербский студент мечтал встретиться в Париже. Сербы были опьянены своей победой, которая сделала их маленькое королевство государством, с которым должны были считаться великие государства. Мы пришли из другого мира, потрясённые большевизмом, и поняли, насколько велика его угроза на Балканах, не в состоянии найти слов. Иногда мы пытались поделиться своим опытом с сербами. Они смотрели на нас как на неудачников, которые собираются учить своим успешным хозяевам». (Николай Михайлович Зёрнов, За рубежом: Белград – Париж – Оксфорд: хроника семьи Зёрновых (1921–1972) )
Тем не менее, был основан и сербско–русский кружок. Кружок начал работу 11 декабря 1923 г. и занимался вопросами литературы, искусства и философии, и касался религии только как философского вопроса. Сербско-русский кружок собрался в квартире Елицы Попович, тёти Надежды Аджич, будущей настоятельницы монастыря Вратевшница, Анны, по Белградскому адресу ул.Доситеева № 30 А.
Нада, дочь выдающегося сербского педагога Стевана Аджича, дружила с Зерновыми, а Елица Попович была учителем игры на фортепиано в средней музыкальной школе, позже – в консерватории Белграде. На собрания в её салон приходили Иво Андрич, Исидора Секулич, Десанка Максимович, Велибор Глигорич и др. Кстати, заходил и Йован Дучич. Из русских, помимо семьи Зерновых, останавливались Константин Керн, будущий архимандрит Киприан, профессор литургии в Институте Святого Сергия в Париже, Николай Афанасьев, будущий протоиерей и профессор канонического права в том же институте, а по прибытии в Белград приехали Димитрий Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус.
Большинство молодых сербов, с которыми встречались русские, не доверяли Надежде Аджич. Оторванные от своих церковно-национальных корней, в поисках индивидуалистической религиозности или крайне материалистических решений социальных вопросов, отчужденные от православной „почвы“, знакомые Зерновых считали себя представителями западной цивилизации. Они интересовались всем, обсуждали всё, но не жили; молодые сербские женщины, с которыми они встречались на собраниях, нигде не работали, и они фантазировали о социализме и реализованной утопии всеобщего равенства и братства. Зернов отмечает: «Наша вера в обновляющую силу Церкви и наше неприятие революционного утопизма были непостижимы для молодой сербской интеллигенции». (Зернов )
Иные среди сербов: Русская молодёжь и иночество Иустина Поповича
Хотя они пытались объяснить истину православной духовности своим сербским сверстникам, Зерновы не особенно преуспели в своём начинании, хотя и оставались в дружеских отношениях со всеми: «они были очень душевно привлекательны, но, в то же время, в них была беспомощность, даже обреченность. При близкой встрече с ними я с тревогой думал о будущем Сербии, которая стала мне дорога. Эта идеалистическая, но лишенная веры молодежь не могла помочь своей стране: у неё не было цели в жизни, и она не хотела нести за неё ответственность“. (Зернов, там же ).
По словам Зернова, единственным, кто выделялся в этом кругу, был иеромонах Иустин Попович: «среди наших сербских друзей был только один человек, с которым мы полностью ладили, богослов иеромонах Иустин Попович. Одарённый как писатель, самобытный мыслитель, глубоко верующий христианин, он разделял наши взгляды на Церковь и задачи, которые стоят перед её членами. Коммунизм для него был прежде всего восстанием светского человека против его собственного Создателя. Чернобродый с серьёзным лицом, редко озарявшимся улыбкой, он был представителем храброго, бескомпромиссного сербского Православия, отличного от русского, более тёплого и мягкого. Многие сербы были безразличны к религии, но те, кто жил в церкви, были ревностны в соблюдении постов и обычаев и менее терпимы, чем многие русские. Отец Иустин был одним из таких ревнителей. На наших собраниях он всегда выступал огненно, и его мысли были резкими и часто парадоксальными. Сербы считали его фанатиком, и он находил понимание у нас, русских. Незадолго до нашего отъезда из Сербии он провёл обряд «побратимства» между Надой Аджич, моими сёстрами и мной. Этот, ныне почти забытый, обряд – особенность сербского Православия. Этот обряд братски связывает его участников. Когда он совершил это над нами, отец Иустин подарил нам сербскую сестру, и таким образом родил нас с сербским народом. (Зернов, там же).
Сам Иустин Попович был очарован молодыми русскими, ищущими Смысла.
На Соборе Русской Молодёжи
Написав о Соборе Русской православной молодежи в Хоповском монастыре в 1925 году, отец Иустин, как всегда, писал в своих статьях в 1920-х годах, подчёркивая трагическое положение человека в мире без Бога, из которого единственный выход - во Христе. По его словам, вся наша жизнь – это боль, которая, как разлитая на плоть олово, жжёт человека.
Неразборчивый в духовной пище современник должен выбрать верную духовную пищу, если он хочет выжить. Ибо, как говорит отец Иустин, «от гордых мучений одни едят зло, как хлеб; другие – страсти, иные – сладости; а когда отчаяние разъедает самосознание, некоторые питаются проклятиями». (Попович 2007: 459)
«Конечно», отмечает сербский богослов, «то, что мир падшести предлагает, не является и не может быть пищей – это опиум, который туманит сознание. Наша молодёжь находится в таком состоянии, что часто выбирает духовный опиум, как если бы они принадлежал к полусвету прожигающих жизнь кутил-бонвиванов. И всё же, молодой человек не сможет так жить долго. Он способен выйти из летаргии и искать литургию. Но когда многовековые проблемы ударяют в душу молодого человека громом своим, он пробуждается к подвигу, к религии, к христианству, к Солнцу. И нет ничего более восторженного, чем молодая душа, облечённая в Солнце Правды; нет ничего более крылатого, чем она, ни даже шестикрылые Серафимы». (Там же)
«Христос», говорит Иустин, «потому и возлюбил юность, потому что она способна прыгнуть со скал гордости в бездны смирения».
Однако ревностный иеромонах скорбит о том, что сербская молодёжь в основном не имеет сил противостоять суровой реальности, но остаётся на поверхности и в иллюзиях. И никоим образом не поднимается из повсеместной данности к решению вечных задач. Писатель считает, что одной из ключевых причин такого состояния молодёжи является небрежение наших архиереев, дремлющих у Престола Христа, в то время как потомки Святого Саввы напиваются поверхностным материализмом и сциентизмом, как русская молодежь 60-х и 70-х годов XIX века. Русская молодежь, со своей стороны, проснулась – потрясение в её душе произвели Достоевский, Соловьёв, Толстой, а также большевистская революция, поставившая насущные религиозно–метафизические вопросы в крови и огне.
Собрание русской молодежи в монастыре Хопово стало для отца Иустина доказательством того, что произошел перелом в её сознании и что всё происходящее ведёт к восстановлению русской христианской самоидентификации.
Живым олицетворением обращения ко Христу стал священник Сергий Булгаков, прошедший путь от материализма к вере и о котором сербский богослов пишет в превосходной степени. Избежав искушения «медными трубами», он прибыл среди своих молодых соотечественников со смирением, которое и является облачением истинного христианина. Его важность как живого доказательства того, что у православной веры есть будущее, побудила отца Иустина взять его среди учеников в семинарию в Сремских Карловцах, где русский свидетель духовного возрождения прочитал лекцию о христианстве как о пути к построению идеальной личности. А в Белграде Булгаков постоянно встречался с соотечественниками и говорил им о «едином на потребу».
Отец Иустин признал в Булгакове надрациональное отношение к истинам веры. Это были, по сути, и отношения Иустина, сформированные, среди прочего, у Достоевского, который в «записках из подполья» восстал против тоталитаризма утверждения, что два и два-четыре.
«Характерен его разговор с Толстым.
Однажды они говорили о Достоевском как о христианине. Толстой говорил, что Достоевский неясен, смутен, иррационален в доказательстве христианства и поэтому неубедителен; а я стараюсь, добавил Толстой, и надеюсь, рационально доказать истинность христианства, разумом объяснить христианство.
Булгаков же сказал ему: «если у Вас это получится, то я перестану быть христианином". (То же самое, сноска, 461) Булгаков говорил с присутствующими, отдавая своё сердце по кусочкам, и ему, как отмечал прп. Иустин, понадобилось сто языков, чтобы высказать всё, что у него было.
Среди присутствующих, как город, стоящий на горе (Мф. 5: 14 ), возвышался митрополит Антоний Храповицкий – решал все проблемы молодёжи и брал на себя все их бремена, и говорил, как тот, кто власть имеет, потому что у него была любовь. Семён Франк умел «художественно просто убедить всех присутствующих в том, что молитва и аскетизм – единственный путь, ведущий к окончательному решению социальных проблем». (Там же, 461) Мягко и деликатно обращался к ним Василий Зеньковский, а Петр Лопухин заставил многих плакать.
В Хопове отца Иустина особенно восхищала христофилия русской молодежи: «молитвой они оберегали каждый свой день, каждое своё собрание. Когда они говорили, от них говорила истина, старая, как вечность, и молодая, как вечность. Пробужденные верой и молитвой, они были прекрасны и сильны». (Там же, 460)
Отец Иустин видел в русской христианской молодежи альтернативу усталой Европе, пережившей крах в Первой мировой войне: «влюбленные в Правду Христову, они исполняют Завет Достоевского: Через затмение Европы они несут светлый образ Христов, они объявляют его миру, стоящему в тропическом лесу европейской культуры. Это их миссия, это их мессианизм» (там же, 462), поэтому объединения Русской Молодежи превращаются в ведущие духовную брань православные братства, которые, по сути, являются «подвижническими организациями» (там же).
Отец Иустин скорбит о том, что в Сербской церкви царит «паралич православных чувств» (там же), что наиболее страшно для некоторых церковных чиновников. То есть «на могиле нашей мы устало складываем скрижаль на скрижаль, камень на камень, чтобы быть как можно более мёртвыми для Воскресения, чтобы и при всеобщем воскресении не воскреснуть» (там же).
Кто может повести молодёжь?
Николай Зёрнов помнил роль митрополита Антония в возрождении веры у русской молодежи, поскольку Предстоятель Русской Зарубежной Церкви имел понимание мировой культуры и не придерживался схоластического духа дореволюционных семинарий. Он поддерживал стремление своих духовных детей привлечь к Церкви более широкие круги молодёжи и научить их новым способам служения православной вере.
Николай Зёрнов также указывает на это: «У митрополита Антония было необычайное сочетание политического консерватизма с церковным радикализмом. Он был решительным противником того мертвящего бюрократизма в церковном управлении, которое лишало духовенство инициативы и способствовало тем нездоровым настроениям, которые обнаружились во время «Живой Церкви». Больше кого–либо другого он сделал возможным восстановление патриаршества в России. Он был новатором в богословии и смело боролся за реформы в духовных школах. Несмотря на то, что он обновил учёное монашество, в нем было мало клерикализма. Обличитель специфических слабостей духовного сословия, он носил на себе печать своего дворянского происхождения. У него было полное отсутствие подобострастия перед власть имущими, смелость суждения и независимость характера.
Его большим даром было умение привлекать к себе молодёжь. Он был прирождённый воспитатель. Все лучшее в нем проявлялось, когда он был окружён студентами. Он полюбил наш кружок и стал духовным руководителем многих его членов. Его приезды были настоящим праздником для всех.
Среднего роста, с большой головой и окладистой бородой, своей грузной фигурой он напоминал боярина. Ему была глубоко чужда онемеченная петербургская империя, он принадлежал к московскому царству первых Романовых. Самым замечательным в его лице были серые, умные глаза. Митрополит Антоний был столпом церкви, крепким, незыблемым. В его присутствии исчезали сомнения в вере. Во время проповеди он часто плакал. Так цельна и жива была его любовь ко Христу, что казалось он сам был в толпе Его учеников, сам слушал слова Спасителя мира».
Именно Храповицкий был идеалом епископа Иустина, который мог пробудить молодежь. В его тексте «Тайна личности митрополита Антония и его значение для православного славянства» ( Попович 2007: 357-372), написанном после смерти русского архиерея в 1939 году он подчёркивал, что в митрополите было что-то святое, потому что он мог плакать и от радости, и от печали в нашем мире, который является библейской Долиной плача, а святость – единственное истинное просвещение, потому что им пронизаны догматика и аскетизм, соборный и личный. Отец Иустин указывает, что наши святые – просветители и богословы, потому что они сделали истины Нового Завета образом своей жизни и ума. Догматические истины, говорит нам автор трёхтомной догматики «Православная философия истины», даются нам, чтобы претворить их в нашу жизнь, в дух и дыхание, потому что они, по слову Христову, сами «дух и жизнь» (Ин. 6,63).
Ожидая от русских христиан, что православное славянство по примеру митрополита Антония идёт к реализации евангельских идеалов, отец Иустин считал, что это путь и для сербской молодежи, которой он посвятил не только свои книги, такие как «Святосавие как философия жизни», но и педагогический труд, молитву и духовность, рождая чад во Христе, сыгравших значительную роль в жизни Сербской Православной Церкви ХХ века.
ЛИТЕРАТУРА
Димитријевић 2022: Владимир Димитријевић: Олтарски простори српске књижевностим Добротољубље, Београд, 2022
Оливер Ђорђевић, Сретен Аџић и његова кћи игуманија Ана, Манастир Враћевшница 2014.
Зернов: Николай Михайлович Зёрнов, За рубежом: Белград – Париж – Оксфорд: хроника семьи Зёрновых (1921–1972), https://azbyka.ru/otechnik/Nikolaj_Zernov/za-rubezhom-belgrad-parizh-oksford-hronika-semi-zernovyh-1921-1972/, приступљено 23.4.2024. Лубардић 2009: Богдан Лубардић: Јустин Ћелиjски и Русиjа : путеви рецепциjе руске филозофиjе и теологиjе, Беседа, Нови Сад, 2009. Лубардић 2011: Богдан Лубардић, Павле Флоренски и патролошки радови Јустина Поповића: историјат учинака једне рецепције – прилог разумевању почетака „неопатристичке синтезе“ у српској теологији, https://bfspc.bg.ac.rs/wp-content/uploads/pdf/stXX/stXX-09/05.pdf
Поповић 2007: Преподобни отац Јустин ( Јустин Поповић ): Сетве и жетве: чланци и мањи списи, уредник и приређивач: Епископ умировљени ЗХиП Атанасије, Наследници оца Јустина, Манастир Ћелије, Ваљево 2007.
Радмила Радић: Прилог истраживању мреже англофилских организација у Србији током прве половине 20. века, https://tokovi.istorije.rs/lat/uploaded/3%202012/CLANAK%20-%20RADIC%20RADMILA.pdf
Цветковић 2021: Владимир Цветковић, Јустин Поповић : синтеза традиције и иновације, Институт за филозофију и друштвену теорију, Београд, 2021
Објављено у зборнику „Свети Јустин Нови Ћелијски и православни свет“ (уредници Владимир Цветковић, Драгиша Бојовић), Центар за црквене студије, Међународни центар за православне студије, Ниш, 2024.
ПРИЛОЖЕНИЕ:
Из книги Зёрнова Н.М.«За рубежом: Белград – Париж – Оксфорд: хроника семьи Зёрновых (1921–1972)»:
«В это время международные и интерконфессиональные организации, работавшие среди молодёжи, заинтересовались русскими, учившимися в Праге, Париже и других университетах Европы. Мы об этом ничего не знали. Поэтому для нас было полной неожиданностью получение телеграммы от какого-то американца, Ральфа Холлингера, просившего разрешения прибыть на заседание нашего кружка, как представителю Христианского Союза Молодых Людей (YМСА). Мы были в большом недоумении. На всех западных христиан мы смотрели, как на еретиков, а YМСА, с её красным треугольником, казалась нам масонской и враждебной Церкви организацией. Мы все же решили пригласить таинственного американца, считая, что лучше встретиться лицом к лицу с неприятелем, чем уклониться от боя.
27 марта 1923 года в наше убогое жилище, переполненное членами кружка, вошёл высокий, худой незнакомец. С его приходом началась новая эпоха в жизни нашего кружка10. Холлингер (1887–1930) оказался лицом, знакомым с Православием, он имел некоторый опыт религиозной работы с русскими студентами и знал наш язык11. На большинство он произвёл благоприятное впечатление своей искренностью и простотой, но были среди нас и люди, почувствовавшие «серный дух», принесённый в нашу комнату заморским гостем. Они были уверены, что цель его приезда была разложить наше растущее единение.
Вскоре мы получили письмо от А. И. Никитина (1889–1949), представителя Христианской Студенческой Федерации, предлагавшее нам послать наших членов, в виде наблюдателей, на ряд международных студенческих конференций. Руководящие участники нашего кружка собирались несколько раз, так труден был для нас вопрос: следует ли отозваться на это предложение. Нас привлекала возможность встретиться со студентами других стран, а вместе с тем нам нелегко было принять деньги от неизвестной нам организации. Был найден компромисс: поехать на разведку в Будапешт и, на основании впечатлений от этой конференции, осенью окончательно решить, следует ли нам сотрудничать с инославными.
Таким образом, приезд Холлингера был для нас введением в то движение для примирения христиан, которое вскоре получило название экуменического. Вся зарубежная Церковь раскололась на почве положительного или отрицательного отношения к этой задаче».
Публикацию подготовил П.В.Тихомиров
