Наша жизнь как река, - от истока до устья
От ключа, родника, от ручья в захолустье.
И.Мирский
В Амурской дельте
Лежу на боку и читаю письма Чехова: «Что же касается религии, то молодые купцы относятся к ней с раздражением. Если бы Вас в детстве секли из-за религии, то Вам это было бы понятно. И почему это раздражение — глупость? Оно, быть может, глупо выражено, но само по себе оно не так глупо, как Вам кажется. Оно меньше нуждается в оправдании, чем, например, идиллическое отношение к религии, когда любят религию по-барски, с прохладцей, как любят метель и бурю, сидя в кабинете.» (Письмо А.С. Суворину. 21 января 1895 г. Мелихово). Рядом с топчаном, на котором я возлежу, на стуле, горит настольная лампа. Семь часов утра, еще темно: читать без света нельзя…
Надо лежать полчаса: принял лекарство и соблюдаю инструкцию. На некоторое время прерываю чтение и смотрю на тыльную сторону руки, освещаемую теплым светом лампы. Голубоватые развилки вен напоминают дельту реки…
Я появился на свет в роддоме, расположенном на берегу Амура, в Хабаровске. В четыре часа утра. Мама встала и выглянула в окно. Луг перед окнами роддома, который еще вчера был зеленым, был весь золотым: в этот день расцвели одуванчики…
Выпуск филфака Хабаровского пединститута
Мама тогда заканчивала третий курс Хабаровского пединститута. На четвертом курсе она проходила педпрактику в школе. Оставлять меня было не с кем, и мама просила присмотреть за мной учениц. Возвращается однажды из школы, а ученицы ей – протяжно-удивленно, с большими глазами: «Вы знаете: Ваша ляля обкакалась…»
Прошел первый год моей жизни на земле. Маме надо было готовиться к сдаче госэкзаменов. И меня отправляют к дедушке и бабушке. Они работали в «фельдшерско-акушерском пункте» нивхского селенья Тунгуска, расположенном в дельте Амура. Дедушка – фельдшером, а бабушка – акушеркой. Нивхи (их все дальневосточники зовут «гиляки»), к сожалению, как и другие народности нашего Севера, склонны спиваться. Но – очень добрый, наивный народ. Как рассказывала мне бабушка, уже когда я был подростком, «гиляки» шли днем и ночью на прием к дедушке. Понятие о нормированном рабочем дне у них полностью отсутствовало. Единственным способом получить хоть какой-то отдых был обман простодушных аборигенов. Бабушка выходила к пришедшим гилякам со словами: «Бобылев – пьяный. Спит». Посетители уважительно и понимающе кивали головами и удалялись…
Чехов в своей книге о путешествии на Сахалин (один из ценнейших источников о древнем быте и характере нивхов) писал о необыкновенной доверчивости этих аборигенов: обман у них считается самым большим злом.
Когда меня привезли к гилякам, они все высыпали на улицу, брали меня на руки и, сравнивая меня со своими детишками в этом возрасте, шумно восхищались моим размером, весом и белизной… Как мне рассказывала бабушка я тогда был силен не по годам. Она как-то раз ненадолго ушла из дома, огородив меня в углу тяжелеными сундуками (я еще тогда не ходил). Возвращается – и первое, что видит, это рассыпанная по всему полу земля и разбитые горшки из-под цветов… Я легко справился с сундуками, отодвинул их и всласть натешился, выдергивая цветы из горшков… Проказливость, конечно, осталась у меня… Но куда девалась сила?
В 2007 году, на Троицу, дирекция «Глинских чтений» командировала меня в Хабаровск. Я как самый "молодой" возглавлял нашу педагогическую делегацию, в которую, помимо меня, входили доцент МГУ, специалист по церковно-славянскому языку и профессор Мичуринского пединститута (им обоим было уже за 70): молодежь тогда дрогнула и не захотела лететь на «дикий и Дальний Восток»).
Хабаровская семинария рано утром
На пороге Хабаровской семинарии
Нас принимала Хабаровская семинария. В ее здании, в день Троицы, провели «Глинские чтения». Назавтра, в День Святого Духа, Тихоокеанском университете конференция была продолжена – в более торжественном и расширенном формате. После конференции – экскурсия по Хабаровску. Прикрепили к нам очень ученого и умного иеромонаха Н. Он нас опекал, водил по городу.
На набережной Амура
Вот мы на набережной, стоим над бескрайним, сверкающим на солнце Амуром в ротонде, которую помню с детства, рядом с памятником Муравьеву-Амурскому (изображен на пятитысячных купюрах)… Напротив ротонды, через улицу – здание роддома, в котором я появился на свет…
А вот - замечательно красивый, величественный Градо-Хабаровский собор Успения Божией Матери, полностью повторяющий уникальную архитектуру дореволюционного храма, разрушенного богоборцами. Над входом - лик Спаса Нерукотворного с необычно грозным взглядом. Видя, что я поражен надвратной иконой, иеромонах Никанор замечает: «С нашего владыки писали». В тот момент я не понял смысла этих слов: владыка Марк встретил нас как отец родной, был сама милость и ласка… Неужели он может так смотреть? Но уже на следующий день я понял, что имел в виду отец Никанор… Мы стояли в здании еще не освященной домовой церкви, ждали начала литургии, во время которой сие освящение должно было состояться. Певчие что-то расшумелись «на хорах»… Тут выходит из алтаря владыка и бросает всего один только взор в сторону хоров – все немедленно стихает: в церкви воцаряется мертвая тишина. Я узнал этот взор…
У стен Хабаровского музея
Вот мы, наконец, в Краеведческом музее. Экскурсовод распинается перед «гостями из Москвы», подробно, с чувством рассказывает о местной экзотике, показывает нам юрты нивхов. Я бросаю реплику: «А, это - гиляки…». Что я наделал!!! Предупредительность и приветливость на лице женщины-экскурсовода сменяется недружелюбным, полупрезрительным выражением: «Так вы – местный?! Уехали!! Бросили Дальний Восток!!!». Спешим распрощаться. Надо было еще развозить подарочные комплекты глинских книг по библиотекам и вузам города.
В библиотеке Хабаровского педуниверситета
Последний пункт нашего маршрута – библиотека Хабаровского педагогического университета. Вручаю комплект. В ответ - тоже подарок: история университета за 70 лет. Сажусь в ожидающий нас микроавтобус, ищу по содержанию "Филологический факультет" (его окончили и мама, и папа), открываю нужную страницу - в разделе размещена только одна фотография. На ней - коллектив выпускников факультета 1951 года с моим юным папой (он умер в 2006 году – за год до моей поездки на берега Амура)...
Вот на такие воспоминания меня навела «дельта» синих старческих вен на моей руке…
***
Уже после написания сих строк, лежал в больнице РПЦ им. Святителя Алексия Московского, где встретился с настоящим нивхом, который лечился в той же палате, что и я. На первый взгляд, он не был похож на те фотографии "гиляков", которые сохранились в нашем семейном архиве: экзотическая, оборванная и наверно, не очень чистая одежда, темные худые лица, несколько ошеломленный перед фотокамерой вид...
Мой сосед по палате выглядел чисто, ухоженно, даже интеллигентно. Очень тихий и скромный, маленького роста и какие-то мягкие, скользящие, округлые движения... В лице - азиатские черты. Зовут "Николай Павлович" - как Николая I. Фамилия тоже русская - не запомнил. Думал сначала: может, якут? Среди них много православных... Но сомнения оставались (может, где-то там глубоко, на самом донышке памяти замерцали воспоминания раннего, бессознательного детства?) .
Я долго приглядывался к нему, наконец, решился - спросил, откуда он? - "С Сахалина". Завожу разговор издалека - о коренных народах Сахалина и Приамурья. Упоминаю нивхов. Он мне: "Я - нивх" - !?? Оказалось, родился и жил в русском поселении на Сахалине, совершенно обрусел, родного языка не знает, мастер по холодильным установкам, православный. Сейчас живет в Подмосковье. Списался по Интернету с одной одинокой москвичкой (она в свое время долго работала в больнице Святителя Алексея). Они поженились. Николай Павлович переехал к ней с Дальнего Востока более десяти лет назад...
Интересно, что бы сказала Николаю Павловичу экскурсовод Хабаровского Краеведческого музея, рассказывавшая нам о нивхских юртах?
«В горах Баджала»
Как-то перебирал мамину библиотеку, размещенную у меня в келье. Есть здесь и книги о Дальнем Востоке, относящиеся к 50-м годам прошлого века, ко времени когда мы жили там… Неожиданно на пол падает достаточно потрепанная невзрачная книжка. Поднимаю с пола книгу – «В горах Баджала». Название ничего мне не говорит. Открываю ее. Читаю несколько строк: о Дальнем Востоке, что-то о добыче соболя – написано со знанием дела, неплохим языком. Откладываю книжку в сторону с намерением посмотреть позже подробнее.
На следующий день я стал просматривать найденную книжку и с первых страниц был захвачен чтением: все это, оказывается, непосредственно относится к ранним годам моей жизни в таежном селе Новокуровке, куда папу и маму направили после окончания пединститута преподавать русский язык и литературу.
Папа и мама после свадьбы
Новокуровка тогда была центром Кур-Урмийского района. «В горах Баджала» посвящена географии и населению этого района. Страницы сего издания, посвященные Новокуровке, я сфотографировал и разместил на Яндекс-диске – с тем, чтобы переслать сестре – она родилась в Новокуровке. Привожу эту ссылку и для Вас: https://disk.yandex.ru/d/M7yZP9Ylm8kM_w
Авторы посетили село, по всей видимости, в мае 1956 года (книга подписана в печать в июне 1957 года), когда наша семья с обитала там. Мы жили напротив сопки, которая в мае вся покрывалась «багульником» – диким рододендроном. Ничего более красивого, чем эта цветущая сопка я в жизни не видел. Первая мамина книжка так и называлась: «Багульниковая сопка». В найденной же мною книге «В горах Баджала» есть несколько восхищенных строк, посвященных этому чуду природы. Там помещена иллюстрация – две избушки на фоне "багульниковой сопки". Возможно, в одной из этих избушек мы тогда жили!
Мама была очень активным и творческим человеком. Она продолжала писать стихи, чем очень возмущалась, свекровь: «Безделюшки!» Мама не могла забыть сей реплики всю жизнь, часто вспоминала ее… Несмотря на неодобрение со стороны свекрови и свекра, на необходимость вести хозяйство: доить корову, возделывать огород и пр., мама не оставляла творчество (привожу в прикрепленном файле одно из ее стихотворений того времени – о дойке коровы). Она посылает свои стихи в краевые газеты и журналы, ее печатают, замечают в краевом радиокомитете, предлагают сделать несколько радиопостановок.
На стихи мамы пишут песни. Одна из них (музыка известнейшего на Дальнем Востоке композитора Румянцева) стала гимном города Хабаровска: «Мы выходим, друзья, на просторы/Шумных улиц, больших площадей, /И встречает приветливо город/ Нас весенней улыбкой своей…» Цитирую по памяти, неточно. Вместо «больших» был какой-то другой эпитет, более выразительный. Увы, не могу вспомнить…
Несмотря на молодость (ей было тогда всего 25 лет), маму назначают директором местной средней школы. Она возглавила выступление педагогического коллектива против произвола предыдущего директора, грубияна и выпивохи. Учителя остро поставили вопрос перед райкомом о смене руководства школы. Инициатива, как известно, наказуема. Директора-пьяницу снимают, а на его место назначают непьющую и очень активную маму, которая, конечно же, почти сразу становится членом партии. ..
В 1954 году родилась сестра Маша. Я ее очень ревновал к бабушке (возиться с нами, в итоге, пришлось ей: мама была целиком занята школой). Когда бабушка долго держала Машу на коленях, я громко возмущался: «Убери эту ревуху! Дай я хоть немного понежусь!»… Забегая вперед, скажу, что мое природное тяготение к «нежности» ни к чему хорошему меня не привело…
Новокуровка расположена среди болот, из-за которых к ней ни пройти ни проехать (до сих пор сухопутной дороги туда построить не могут). Болотная сырость сильно сказалась на моем здоровье. Стали пухнуть и очень болеть суставы на ногах. Я не мог спать ночами из-за боли. Врачи диагностировали начинающийся ревматизм и посоветовали переехать в более сухое место. Тут приходит приглашение из краевого Хабаровского радиокомитета: маму приглашают возглавить редакцию детского вещания (ей тогда было 27 лет). Мама выезжает в Хабаровск, подает заявление в крайоно, но ОНО встает на дыбы, апеллирует к коммунистической дисциплине и согласия на переход в радиокомитет не дает. Тогда мама ставит вопрос о переезде из Новокуровки – в связи с моим здоровьем. Возникает вариант с переездом в достаточно крупное село Полетное, расположенное на небольшой возвышенности к юго-востоку от Хабаровска, в сторону Приморского края. Папе предлагают стать директором местной школы. Вопрос о директорстве мамы уже не стоит: ей не могут простить своеволие. Да и сама мама, как я понимаю, не очень стремилась к этому…
Папа дает согласие, и мы с ним выезжаем в Полетное – в качестве «авангарда» с тем, чтобы туда подтянулись за нами и остальные члены семьи. От краевого центра это село отделяет 110 километров – на юго-восток от Хабаровска. Расстояние примерно такое же, как и до Новокуровки, только она расположена на северо-западе от города и гораздо хуже Полетного связана с городом. В любом случае, ехать надо было через Хабаровск. Добираться же до него от Новокуровки летом из-за непроходимых болот можно только по реке.
И вот где-то в начале августа 1956 года мы с папой отплыли на теплоходе в Хабаровск. Помню, папа все время играл в шахматы. А я бегал по палубе и рассматривал бескрайние разливы воды и берега... На водном вокзале нас встретила мама. Мы взяли такси – «Победу». Я был в восторге – не сравнить с грузовиками, на которых мне до этого доводилось только ездить (с легковым транспортом из-за отсутствия приличных дорог и сегодня в Новокуровке плохо, что уж говорить о том времени!). Мне это так понравилось, что на следующий день, когда нам надо было куда-то ехать, я предложил снова взять такси, на что получил ироническую отповедь от папы: «Нема делов»….
Мы тогда остановились у Анны Павловны, у которой мама с папой жили во студенчестве. Она мне подарила книгу с дарственной надписью «Дети капитана Гранта» - затерялась где-то в переездах….
Хабаровск мне тогда сразу очень понравился, но впереди нас ждало Полетное. В отличие от Новокуровки, до которой можно добираться летом только по воде, а зимой по временному зимнику, проложенному по замерзшим болотам (сейчас ничего не изменилось с 50-х годов), до Полетного от Хабаровска тогда уже была проложена дорога, но очень плохая, грунтовая, вся в ухабах. Мы нашли попутку в Полетное и выехали туда. Размещались все в кузове грузовика. Ехали достаточно долго. Из детей я был только один, и все восхищались моей терпеливостью, тем, что я не капризничал во время сего весьма утомительного пути, не пикнул ни разу за все время дороги (до сих пор вспоминаю об этом не без тщеславия ).
Помню привал в середине пути. Ложек-вилок не было. Надо было есть деревянными палочками. Первый и предпоследний раз я ел в своей жизни палочками (второй раз это было в Орле в "японском" ресторанчике, где мне подали палочки и влажную салфетку, напоминающую что-то аппетитное; я ее тут же сунул в рот; от палочек я тоже быстро отказался и потребовал вилку ). Память сохранила заросший травой-муравой двор перед школой в Полетном и разбитый грузовик с сохранившейся кабиной и рулем, где я играл. Крутил баранку и громко гудел, воображая себя шофером...
Полетное сегодня славится языческими фестивалями на Ивана Купала, о которых краевое телевидение размещает регулярные восхищенные репортажи. Хороводы, заклинания, ритуальные купания для очищения – об этом на полном серьезе говорят интервьюируемые создателями сюжета местные подростки… Словом, почти как в популярном фильме: «Это старинный, красивый народный обычай…» Вся эта бесовщина доходит до высшей точки во время вечерних концертов с использованием бьющих по нервам световых эффектов и самого крутого «хард-рока»...
Пробыли мы с папой в Полетном недолго. Нас вскоре вызвала в Хабаровск мама. Директор Хабаровского радиокомитета Владимир Иванович Диордиенко вышел на уровень Хабаровского крайкома партии и решил вопрос с маминым назначением на должность заведующей детской редакцией, несмотря на отчаянное сопротивление краевого отдела народного образования. Надо сказать, что радио тогда, при отсутствии телевидения, было самым влиятельным СМИ, да и сам Владимир Иванович обладал огромным авторитетом, неотразимым обаянием и выдающейся пробивной силой…
Нашел очень интересный материал о современном путешествии на теплоходе в Новокуровку в "Живом журнале": https://varandej.livejournal.com/1101663.html
Там, в частности, приводится фото детсада, в который я ходил три дня. Вернувшись вечером после первого дня домой, я долго ходил за бабушкой и канючил: "бабушка, ну, попроси у меня чего-нибудь, ну, попроси..." Бабушка отмахивалась. Ну, наконец, надоело ей мое нытье – что-то попросила. Я (радостно), показывая "фигу": "Накося выкуси!" На второй день меня подвезли до дома из детского сада в кабине грузовика. Со мной был, кажется, папа. Грузовик попал в колдобину, сильно тряхнуло, и я завернул смачным матом. Шофер даже охнул от неожиданности. На третий день мальчик из нашей группы принес заряженный патрон и стукнул по нему молотком. От взрыва пороха ему оторвало палец. После этого в детский сад я уже не ходил... В ЖЖ также помещены выразительные фото новокуровских сопок.
Вообще, если сравнить материал книги, фотографии страниц которой я разместил на Яндекс-диске, с текстом статьи из ЖЖ, а также с видео, (ссылки прилагаю), отражающими современное состояние Новокуровки, совершенно очевидна деградация. В наше время сообщение с Хабаровском было налажено достаточно регулярно. Зимой ходили аэросани. Летом добирались до города на теплоходах, глиссерах. У берега был пришвартован дебаркадер, с которого осуществлялась посадка. Помню, когда мы играли с моим другом Колькой (он был старше меня на 4 года) на дебаркадере, то решили побегать по лодкам, причаленным в ряд одна за другой к плавучей пристани. Но, когда я перепрыгивал с одной лодки на другую, они разошлись... Я "солдатиком" пошел на дно ...Помню только сплошную темную воду, которая стремительно убегала вверх перед моими открытыми глазами – в последний момент Колька успел ухватить меня за волосы и они с каким-то оказавшимся рядом мужчиной втащили меня в лодку...
В середине 50-х годов население Новокуровки составляло около полутора тысяч; сейчас - 310 человек. В 1963 году упразднили Кур-Урмийский район, центром которого было это село. Самым представительным зданием в Новокуровке сегодня, увы, является баптистская церковь...
В Живом журнале, где описывается сегодняшнее путешествие на теплоходе «Заря» в Новокуровку, ернически повествуется о мученике протоиерее Иоанне Восторгове, имя которого Новокуровка носила больше десятилетия (кстати книжка «В горах Баджала» информацию о Восторгове подает более серьезно, взвешено и достойно)...
Восторгов был исключительно яркой личностью, златоустом, великим миссионером и православном идеологом. То, что церковно-монархическое движение, во главе которого стоял Восторгов, было, при попустительстве правительства разгромлено, стало одной из причин, приблизивших катастрофу, падение Империи. Сегодня, судя по комментариям в ЖЖ, мы также оказываемся в роли "Иванов, не помнящих родства", манкуртов. Не понимаем, как бессловесные создания, почему все у нас не складывается, в чем причина бед, пережитых и переживаемых страной...
Уехал я из Хабаровска, который стал для меня любимым городом, лучше которого тогда для меня не было места на земле, в десятилетнем возрасте. Новая встреча с Хабаровском произошла лишь через 43 года. В 2003 году меня в составе делегации "Глинских чтений" (в нее входили и чиновники Министерства образования РФ) командировали на конференцию по духовно-нравственному воспитанию, которую проводил краевой институт повышения квалификации учителей.
В декабре 2003-го мы прилетели из относительно теплой, хотя и слякотной Москвы, в ледяной и ветреный Хабаровск – температура за бортом в аэропорту минус двадцать пять, снег выдуло до земли. Ощущение, как перед выходом в открытый космос. Все дни, в которые проходила наша конференция, я чувствовал себя чужим в этом неприветливом и дико холодном городе. Но вот наступает день перед нашим отъездом. Московские дамы – члены нашей делегации затеяли поход на местный рынок - за красной икрой. Я, конечно, увязался за ними (москвички - они знают толк в жизни!). Накупив икры, которая, действительно, оказалась необыкновенно крупной, дешевой и очень вкусной, мы тронулись назад, в гостиницу. Для этого нам надо было пройти немного вверх по улице Льва Толстого до центральной улицы Карла Маркса, по которой ходили нужные автобусы.
Мне ничего не говорило название улицы, ничего не дрогнуло внутри. Идем по ней, уже темно; разговариваем, довольные удачным походом. Вдруг боковое зрение отмечет что-то очень знакомое. Четырехэтажная "сталинка" из красного кирпича, высокий цоколь, проход в просторный двор... Останавливаюсь, вглядываюсь - я здесь жил, когда мне было 6-7 лет! Попросил спутниц подождать, зашел во двор, постоял. И тут нахлынуло все, я ощутил себя дома, в родном городе, как будто никуда и не уезжал...
По возвращении в гостиницу включаю радио. Из него несется песня: «Мы выходим, друзья, на просторы/Шумных улиц, больших площадей, /И встречает приветливо город/ Нас весенней улыбкой своей…»
"Чему посмеяхомся, тому же и послужиша..."
«Баба Ганя» - Агафья Михайловна Парунова, младшая сестра моей бабушки Татьяны. В молодости была отчаянная комсомолка. Когда никто не решался во время бума атеистической политики Советов вынести иконы из церкви, бабушка Ганя вызвалась сделать это. Вскоре после сего ее единственный сын подорвался насмерть на гранате. Это потрясло Агафью Михайловну, и она обратилась к религии - но не к православию, а к баптизму. При этом была такой же беззаветной активисткой и у евангелических христиан. Все время горячо проповедовала, используя любой повод...
Помню, будучи четырнадцатилетним подростком, был у нее в гостях. Она угощала меня блинами. А сама, встав рядом, "обращала" мою заблудшую душу. Помню, с каким огромным воодушевлением, воздевая палец к небу, баба Ганя рассказывала о том, как Иисус Христос накормил пять тысяч людей пятью хлебами. Я, четырнадцатилетний оболтус, с аппетитом уплетая исключительно вкусные блины, внутренне посмеивался над пафосом и восхищенным самозабвением бабушки. Прошли годы. Давно уже нет в живых Агафьи Михайловны. Смотрю на ее фотографию и вспоминаю древнерусскую поговорку: "Чему посмеяхомся, тому же и послужиша..."
Передай дальше!
Дедушка Александр Васильевич Бобылев тоже был баптистом, но не фанатичным, в отличие от "бабы Гани".Его же супруга и наша бабушка Татьяна Михайловна Парунова выросла в молоканской семье. В их селе Александровка (недалеко от Благовещенска) половина жителей были молокане, а половина - баптисты. Дедушка любил шутливо сравнивать тех и других. Баба Ганя этого не выносила. Она воздевала палец к небу и негодующе возглашала: "Не кощунствуй, Александр!! Не кощунствуй!!!" С таким же юмором дед рассказывал о хозяине постоялого двора - православном, который всегда начинал день с публичной молитвы. Встанет перед иконой, перекрестится, скажет несколько молитвословий - что-то вспомнит - крикнет: "Федька, ты не забыл почистить конюшню?" Потом опять крестится и снова: "Манька, приготовь-ка на обед поросенка!" - опять крестится, молится, и дальше все по тому же сценарию...
Рассказывал, как молоканские "деды" сидят в ряд, ведут благочестивые беседы, а парни их на задворках курят тишком и пьют водку... Но вера у деда Александра была глубокая, "нутряная". Простодушно говорил: «Вот Ленин со Сталиным удивятся, когда встретятся с Богом..». Он был, как я уже писал, тихим, кротчайшим человеком. Обладал словесным даром и непередаваемым юмором: даст кому-то прозвище - в "десятку". Папу называл "барином", а меня "баринком" (обыгрывал при этом имя -"Боря").
Надо сказать, что сама бабушка Татьяна была также полностью лишена фанатизма. Никаких попыток настойчивого "обращения" меня или сестры никогда со стороны деда Александра и бабушки Татьяны не было. При этом с Библией я впервые познакомился в их доме. Беру однажды Библию с намерением почитать ее (мое отношение к ней было примерно таким же, как и к любому художественному произведению). А бабушка, как бы завидуя, произносит: "Когда я впервые читала Библию, не могла оторваться... Это такое интересное, увлекательное чтение…Все забываешь. История Иосифа – сколько раз потом я ее перечитывала.».
Последние двадцать лет свой жизни бабушка Татьяна была инвалидом: во время корчевки пней на участке, предназначенном для строительства их дома в предместье Хабаровска Бычиха (ей было тогда 57 лет), бабушка получила обширный инсульт. Парализовало левую часть тела: она могла передвигаться только с костылем. У нее была несколько затруднена речь, но свой разум и свою несокрушимую волю она сохранила до самой кончины.
Каждый день, перед сном, сидя на кровати, бабушка долго и горячо молилась, поминая всех нас, всех родственников. Эта молитва полупарализованной бабушки была тогда для меня всего лишь «фоном», своеобразным атрибутом быта предков. Я не вслушивался в ее слова, не стремился понять ее смысл. Но, полагаю, помимо моей воли и сознания, бабушкина молитва, в конце концов, проникла «до разделения души и духа, составов и мозгов».
Помню последние часы жизни бабушки Татьяны. У нее случился второй инсульт. Мы пришли к ней в больницу. Он была в бессознательном состоянии. Не реагировала ни на чьи слова, ни на чьи прикосновения. Но тут я взял ее руку - она крепко сжала ее и долго не отпускала: "Передай дальше!"
Через десять лет после кончины бабушки Татьяны я крестился, стал христианином.
Улыбка в каштановых кронах
На днях, после литургии полистал замечательный учебник шахматной игры гроссмейстера В.И. Панова - 1937 года издания: остался в наследство от папы. Великолепно: ясно и при этом кратко - с примерами из классических партий - изложены основные идеи дебютов, миттельшпиля и эндшпиля. Вчера я продулся компьютеру - на самом первом, легчайшем уровне - обидно стало. Так как в шахматных схемах я чувствую себя неуверенно, достаю с антресолей шахматы - тоже наследство о папы (они там хранились с августа 2016 года). Где же их теперь разместить в моей клетушке, чтобы всегда – под рукой? Они солидные, громоздкие, залиты в середине свинцом - раритет из довоенного времени... Ищу место...
Наконец нашел - на доставшейся мне от мамы очень удобной большой подвесной полке, набитой книгами и разными нужными вещами: от батареек для слухового аппарата до лампадного масла, ладана и быстро разжигаемого угля. Но… только попробуй изменить что-либо в моей обжитой "экологической нише", тронуть звено устоявшегося "гомеостаза"… Сразу пошла лавинообразная череда изменений - как в поучительном рассказе Брэдбери о бабочке, раздавленной во время путешествия в прошлое…,. Пришлось перетасовывать все полки и стеллажи, делать разнообразные и изощренные «рокировки», утрамбовывать и «ухетывать» (саратовское словечко) мелкий и средний скарб.
Изменения в целом полезные. Выбросил кучу коробок из-под купленных приборов и устройств, которые я хранил, как Плюшкин - на всякий случай, мол, для предъявления гарантии. Хранились на полке. Хотя зачем? Полная иррациональность... Никогда я этих самых претензий не предъявлял, за исключением одного случая: недавно решил вернуть неработающую бесконтактную "мышку"(она была совсем новая). Но мне сказали, мол, сам виноват и менять ничего не будем. " И пошли они солнцем палимы, /Повторяя: "Суди ему Бог", - /Разводя безнадежно руками,? B покуда я видеть их мог с непокрытыми шли головами"... )))
А это что? Батюшки! Пара суконных стелек, напрочь съедены молью – разваливаются в руках… Забыл про них совсем...А я все удивляюсь: откуда берется сия тварь? Что я только ни делал. Летает тучами и все!.. Приходило на ум возвышенное: «Не собирайте сокровищ на земли, где моль и ржавчина…»… Но ларчик просто открывался… )))
Недавно, правда, не взирая на библейские аллюзии, провел газовую атаку на земляных блох: их приносят с улицы кошки, выступающие для них в роли такси. Прыгучие и кусучие твари сии откладывают яйца во всех щелях и размножаются со страшной силой.. Сначала промыл пол специальным дезинфицирующим средством, а затем еще прошелся по мягким поверхностям дихлофосам (все, конечно, делал в респираторе). Стоял дым до потолка от испаряющейся ядовитой жидкости: несло больницей по всему братскому коридору. Моль тоже исчезла. Но, если бы я не нашел ее гнездо, восстановление ее популяции не заставило бы себя ждать.
Уморился от «ухетывания». Попил чаю. Посмотрел новости в интернет-сводках. «Франция может потерять контроль над урановыми рудниками в Габоне». «Такер Карлсон назвал сроки начала войны США с Россией»… Да… Поводов для эйфории маловато… Взор останавливается на книжонке, выпавшей из стеллажа во время моих «рокировок». «Сборник научной фантастики». 1988 год. Ну-ка, отвлекусь от я от мрачноватых новостей, заодно и отдохну от непривычных для меня шахматных головоломок…
Смотрю содержание. Рассказ «Долина голубоглазых фей». Ну что ж, название многообщающее… Начинаю читать. Герой – знаменитый шахматист Фрэнк Мак-Кратен. Его похитили американские вояки и усадили за пульт, устроенный по законам шахматной игры, но где при этом велись реальные боевые действия с противником, «занимающим на экране половину Земли». Но перед этим, для разминки, он провел малую боевую «игру». В результате ее был восстановлен контроль над «небольшой африканской страной», правительство которой «вздумало национализировать урановые рудники». Однако с большой игрой против войск страны, занимавшей значительную часть земного шара у американского шахматного гения, дело не заладилось. Было впечатление, что кто-то все время находит эффективные контрходы. Наконец, наш герой узнает манеру игры гроссмейстера Ивана Самохина, другого шахматного гения – единственного человека, которому проигрывал Фрэнк Мак-Кратен…
Чтение, все-таки, меня убаюкивает… Я засыпаю… Просыпаюсь от звона и гудения – с перемежающимися резкими звуками, напоминающими взрыв гранаты…Будильник! Надо идти на обеденную трапезу. Но прежде надо остановить этот зубодробительный звон. Через стенку отдыхает больной наместник! Спросонья не могу сориентироваться. Звук долбит явно рядом, но где – не могу некоторое время понять. Наконец откапываю гудящий смартфон из щели между матрасом и выступающими краями топчана, выполненного в виде своеобразной «коробки».
Бегу вниз, но, все-таки, немного опаздываю. Бормочу извинения. Отец В., возглавляющий стол, сегодня «в духе». К моему оправдывающемуся бормотанию относится снисходительно. Тем более, что о. Л. тоже чуть-чуть-чуть опаздывает. Как только он вырывается в трапезную, сразу повышается градус молитвенного пения, которое становится бодрым и полетным. Поем: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» В этот самый момент в трапезной появляется отец Д., несущий послушание на кухне, и ставит две корзинки, полные хлеба, на наши два стола…
Интересно, чья это улыбка чудится мне за окном, в поржавевших августовских кронах каштанов?
