Изба, в которой я родился, уходит в небыль. Как и родимая деревня. Это уже неизбежно. Они были обречены более полувека назад, когда равнодушная рука чиновника занесла мою вотчину в реестр «неперспективных»… Пережившая даже Смуту, когда здесь лютовали польско-литовские разбойники, моя деревня не смогла перенести бюрократизма и, хотя ещё какое-то время существовала, из жизни была уже вычеркнута.
Романом «Свиток» я пропел величальную своей Пертеме, и этой же прозой отпел-оплакал её. Но сердце не может смириться с утратой, и я ловлю всякое слово, всякий сердечный отголосок о русской деревне. А уж к 4-томнику «Тюмень – столица деревень» припал, ровно к колодцу с живой водой.
Немного озадачило название – «Тюмень – столица деревень». Как это? Аркадий Елфимов, затеявший этот издательский проект, в своём предисловие пояснил, что это такое устоявшееся – не без иронии – выражение. Тут я и догадался. Это сравнимо с присловьем, бытующем на Русском Севере: «Архангельск – доска, треска и тоска». Ну, положим, тоска, она и в Париже тоска, что подтверждал Иван Бунин, оставивший Родину. Доска, она с нами от колыбели до домовины. А треска, умело приготовленная, по утверждению знатоков, бывает вкуснее красной рыбицы. Так и с Тюменью. Деревня ведь – основа всего мира, по крайней мере, русского, «центр русского мироздания», как подчёркивает Аркадий Елфимов. Так что не ирония тут слышится, а гордость. Гордость за свою землю, за своих пращуров, которые окропляя её потом и кровью, взлелеяли-облагородили и пашню, и луговину, и весь ближний и дальний простор, гордость за всё деревенское Отечество…
Тут нет преувеличения. Новый книжный свод действительно охватывает всю крестьянскую Русь, пахотную и пастбищную Россию во все пределы, во все её дедины и отчины. Ведь там, в корневых русских землях, за тысячи вёрст от Сибири, лежат истоки многих сибирских родов, что, переселившись сюда, заложили здешнюю животворную ниву. Пахари с Орловщины, Курщины, Псковщины, туляки и тверичи, выходцы с Русского Севера, в том числе с моей родной Онеги… Это они, первопроходцы, поднимали сибирскую целину, засевали её житом, ячменём и пашеницей, и сами, как житные зёрна, всё далее растекались по этой богоданной русской земле. А потом уже их роды, поколения новых пахарей, наследовали новую дедину и отчину, раздвигая невиданные пращурами и неведомые дотоле никому горизонты.
Впечатляют цифры, которые приводятся здесь в отрывке из трудов историка Василия Ключевского: «Официально известно, что ежегодное число переселенцев в Сибирь, до 1880-х годов не превышавшее 2 тысяч человек, а в начале последнего десятилетия прошлого века достигшее до 50 тысяч, с 1896 г. благодаря Сибирской железной дороге возросло до 200 тысяч человек, а за два с половиной года (с 1907 по июнь 1909 г.) в Сибирь прошло около 2 миллионов переселенцев». Причём, что характерно, Центральная Россия при этом не убывала. После отмены крепостного права шёл повсеместный прирост населения: «…в 1876-1880 гг. – 995 500, в 1886-1890 гг. – уже 1 203 300, а в 1997-1010 по подсчётам Н.П.Огановского средний ежегодный естественный прирост достиг уже отметки в 2 312 000 человек» (из публикации Ольги Еланцевой). Поневоле воскликнешь: вот бы сейчас так!
***
Далеко укатился сказочный житный Колобок от устья своей печи, аж за Урал-горы перевалил. Казалось бы, и от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл ( читай от истоков), но зримыми и незримыми нитями он накрепко связан с большой Родиной. Как множество корней и корешков пронизывают пласт почвы, так и сибирская нива связана с истоком не просто историей – всей глубинной народной сутью. Это прямо в книжном своде не подчёркивается – нет нужды. Потому что это чувствуется, так или иначе, едва ли не в каждом печатном слове. А уж в словаре тобольских говоров (это межа ХIХ-ХХ в.в.) – и в буквальном смысле.
Вот десятка два страниц избранных понятий. Читаю. И что я вижу? Едва ли не каждое слово мне ведомо с деревенского детства, с тех самых онежских берегов, что за тысячи вёрст от Тобола. Особенно те, которые определяют сельский труд, ремёсла, обиход: ботало – колоколец для коровы (вон он у меня на полке – память о нашей Пеструнюшке – солнечно-рыжей кормилице); вица – тонкая ветвь, розга; городки – игра; ересливый – неспокойный, вздорный; зимусь – прошлой зимой; ись – есть; короб – корзина; латка – посуда; ляга – лужа, болото; майна – полынья…
Вот он, золотой ключик ко всему сущему – родное слово. Это не метафора – это истина. В начале было слово. Ещё до зерна, до пашни. И слово было у Бога. А потом Господь оделил землю травами, злаками и плодами. Вот с этого и начинается книжный свод. И открытое и представленное здесь глазами художника и составителей этих томов являет христианскую любовь к Божьему миру.
Художник собрания Иван Лукьянов развернулся во всю ширь своей русской души: живописно украшенный вход в своды книжности олицетворяет не иначе земной рай – преддверие рая небесного. Господь Вседержитель и Его Сын на иконах, следом – на храмовом небе, далее – постепенное нисхождение к земной ниве, и вот – земные – от Господа – плоды, а среди нивы труженики земли – крестьяне, крестьянки и их малые чада, представленные на полотнах русских живописцев, начиная с Венецианова. Отрадно, что этим живописным порталом книжный свод не ограничивается. Живопись открывает все тома, сопровождая их до конца и обогащая разделы, а также рубрики. Здесь репродукции с полотен из национальных сокровищниц – Русского музея, Третьяковской галереи, Эрмитажа, собраний республиканских и областных музеев, музеев Армении, Латвии, Харькова… Изобилие картин создаёт эффект непреходящести, уместно сказать – вечности. Это благодарственная Всевышнему – олицетворение радости земного бытия и одновременно упование на неиссякаемость милости Божьей.
Сходную задачу, но другими средствами решили составители деревенского 4-томника – известные учёные-сибиряки Наталья Балюк и Александр Вычугжанин. Они сами плодотворно поработали над очерками, статьями этих томов и сумели привлечь к участию десятки авторов. Большинство их, понятно, уроженцы или жители Тюменьщины: здесь представлены Тобольск, Заводоуковск, Ишим, Ялотуровск… Но не только. В своде широко участвуют учёные и публицисты сибирских культурных и научных центров – Новосибирска, Омска, Красноярска, Иркутска… И само собой, здесь есть авторы из Москвы и Санкт-Петербурга. Назову хотя бы некоторых участников собрания, чьи публикации, на мой взгляд, особенно выразительны: Анатолий Байбородин, Леонид Иванов, Станислав Ломакин, Николай Никитин, Игорь Огнев, Анатолий Омельчук…
***
Ломоносов предвещал, что благосостояние России будет прирастать Сибирью. Но и до него дальновидные русские мужи помышляли об её сокровищах. Это было заповедано Божией милостью, а также самой древней русской историей. Прежде, чем получить прибыль, надёжный доход, в любое дело надо вложиться. Вот почему великий российский государственник – самодержец Всея Руси Иоанн Грозный посылал гонцов за Камень искать рудные залежи, торить пути и гати за дальние горизонты. Недальновидные стольники и бояре, привыкшие держаться за доходную да сытую домашнюю квашню, отговаривали государя от тех намерений, дабы не тратить царской казны «не вем на что». Но он упрямо гнул встреч солнцу, сердцем чуя будущее державы. Навершием дерзновенных замыслов царя стал великий поход дружины Ермака, которая обеспечила Иоанну Грозному владение Сибирской ойкуменой.
Книжный свод даёт о том немало ярких страниц, сопровождаемых красочными иллюстрациями. Однако главное здесь не ратное поле – пашенное. И сосредоточено всё не просто на теме освоения территории, а на земледелии. Здесь документально обосновано, что первой сибирской пашне, первой пашенной борозде четыре столетия. Но кто скажет, когда появились самые первые землепашцы?! Уходя в поисках лучшей доли, сбегая от лютых помещиков, чая заветного Беловодья, молочной реки с кисельными берегами, обетованной земли, они попервости шли стихийно. Потом уже – артелями, сбитыми казённой рукой. А в Х1Х веке, в начале ХХ-го переселенцам стали давать подъёмные, им отводили заранее подобранные земли, помогали с обустройством, с крестьянским инвентарём, с семенами…
С высоты минувших столетий ясно, что это был беспроигрышный капитальный вклад. Уж, знамо дело, не чета тому, что в поры волюнтариста Хрущёва вбухали в целинные и залежные земли. Степные суховеи уничтожили все плоды тяжких трудов. В начале 60-х страна была вынуждена закупать хлеб. Минуло шесть десятилетий, а до сих пор помню неприглядный вид, а главное вкус горчичного хлеба.
А Сибирь не подводила. В представляемых томах много описаний невиданных хлебных урожаев. В центральной России что ни десятилетие – голод. Заголовки газет Х1Х века – сам в архиве читал – так и пестрят: «Голод в Поволжье», «Голод на Каме», «Голод в Оренбуржье»… А здесь сытно. Не лучшие зерновые на северных окрайках Сибири - так дадут южные. Или наоборот.
В начале 20-х годов ХХ века сибирская житница крепко помогла встать на ноги молодой Советской республике. Карские экспедиции не только доставляли по Севморпути сибирский хлеб в промышленные центры Советской России, но и обеспечивали страну валютой, продавая отборное зерно за рубеж.
А уж какой капитал получила Страна Советов в начале Великой Отечественной войны – и говорить не приходится. Кто же не слышал о сибирских полках, чудо-богатырях, которые, словно витязи из сказки, поднялись на подступах к осаждённой Москве в самый критический момент! Все слышали. А на каких хлебах эти богатыри зрели от веку до веку? На сибирских! То-то и оно!
***
Что ещё непременно нужно подчеркнуть, представляя деревенскую летопись, так это обстоятельность, с какой сформированы её тома. Не то, чтобы каждое лыко здесь в строку – нет. Но место своё тут находит и малое, и большое, будь то текст или иллюстрация; внимание уделяется и конкретному, присущему одной деревне, и общему, характерному для всей сибирской сельщины. Это создаёт наполненную живой жизнью, живописную и глубокую по оттенкам мозаику, которая органично сравнима с рачительно возделанным житным полем. Это не английский park-garden, где всё доведено до стерильного снобизма. На русском колосовом поле есть место и для василька, и для медовой былички, дабы его не обходили неусыпные пчёлы, и для птичьего схорона… Так и здесь – обширная аналитическая статья соседствует с короткой заметкой, живописный очерк с историческим дагерротипом, а за классическим стихотворением следует хозяйственный дневник. И всё это вкупе служит одному большому замыслу. А чтобы читатель не заплутал на межах этих томов-полей, составители тщательно продумали композицию каждого тома, разбили на тематические разделы, а ещё снабдили их рубриками-указателями: «Подорожник», «Единица хранения», «Учёный совет», «Сибирская мифология»…
А ещё новый книжный свод напоминает ладно срубленную избу. В чём залог крепости дома? Ясно дело – в основе, в сваях, в надёжном фундаменте, в несущих конструкциях. Здесь, в иЗДАНИИ, основу создаёт ряд публикаций, посвящённых именитым мужам России, оставившим след в историю Сибири, да и всего Отечества. Всех не назову – их много, только более известных.
Начну с Ломоносова. Сформулировав будущность России, Михайла Васильевич и сам много открыл в дальней сибирской стороне, хотя там и не был, много зафиксировал и систематизировал. А уже на исходе жизни отправил в восточную экспедицию исследователя Ивана Лепехина, тем продолжив академическое изучение Сибири.
Следом помяну первейшего русского агронома Андрея Болотова, с которым совет по обустройству российской нивы держала сама императрица Екатерина Великая. Сюда же примыкает и по теме, и по месту расположения очерк о почвоведе Василии Докучаеве. Это два гения русского земледелия, которые обогатили и сибирскую житницу.
Далее назову выдающихся сибирских публицистов и социологов Николая Ядринцева и Григория Потанина. Патриоты Сибири, большие умницы, они пострадали за свои патриотические убеждения, попав на каторгу. В неволе друзья не сломались, активно занимаясь журналистикой. А выйдя на свободу, с ещё большим рвением взялись за труды, призывая и убеждая власти и прогрессивную общественность к нововведениям в Сибири, к развитию промышленности и сельского хозяйства.
Много именитых сибиряков дал ХХ век, раскрепостив дремавшие народные силы. Один из них Григорий Яковенко, который из простого крестьянина, в годы гражданской войны партизана, стал в молодой советской республике наркомом земледелия.
А Иван Федюнинский? Коренной сибиряк, он в святцах выдаюшихся военначальников занимает одно из первых мест: в 1939 году бил японцев под Халкин-Голом, за что был удостоен звания Героя Советского Союза; начав Великую Отечественную войну командиром стрелкового корпуса, закончил её командующим 2-й ударной армией.
А сколько сибирская земля вскормила и вспоила знатных тружеников! При этом важно подчеркнуть, что многие из них отдавали своё сердце родной земле, возглавив колхозы и совхозы, - Геннадий Богомяков, Павел Чиков, Николай Бабин…
А потом пришло время сибирской нефти. Вчерашние деревенские мальчишки становились специалистами нового, ещё неведомогого здесь дела. Один из них Юрий Шафраник , уроженец села Карасуль Ишимского района. В 90-х он стал министром топлива и энергетики РФ…
***
Жизнь стремительно идёт вперёд. Только земля остаётся на месте – пашня, луговина, картофельное поле. Они никуда не деваются. Но – увы! – как и все сельскохозяйственные угодья по всей России – сокращаются. Сокращаются не по дням, а по часам, уступая место березняку, ивняку, травяной дурнине, а то ещё хуже – ядовитому борщевику.
Авторы-составители не обошли этой жизненно важной для Сибири и всей державы проблемы. Здесь корень русской драмы, ведь от этого зависит не просто благосостояние народа – его безопасность.
В связи с этим обращают на себя внимание многие публикации нового издания. Разумеется, так или иначе они все отражают житейский и хозяйственный опыт десятков поколений и сотен сибирских родов. Но есть несколько таких, в который народный опыт аккумулируется и анализируется применительно к недавнему прошлому и к реалиям нового, ХХI века. Таков очерк Натальи Балюк «Крестьянский вопрос» – глубокий анализ прошлого и настоящего сибирской деревни. Свои краски вносит в эту тему очерк Александра Вычугжанина «Второй фронт русской деревни», который историческим анализом охватывает весь ХХ век сибирского да и всего российского села, а завершается фактурой двухлетней давности. Много горьких страниц в документальных рассказах Леонида Иванова «Оптимизация» и «Вы чьё, старичьё?», где без прикрас представлена горькая судьба нынешней сибирской глубинки.
Нелёгкие времена переживает сейчас сибирская деревня да и всё российское сельское хозяйство. Но когда они были лёгкими, российские времена?! «Битва за урожай» – это ведь не для красного словца сказано, не для яркого газетного заголовка. Наша Родина расположена в суровом климате, учёные называю это «зоной неустойчивого земледелия». Ну, так ведь другой земли у нас не было и никогда не будет. А наши пращуры и на этой земле, и в этом климате, и в этих метеорологических условиях выращивали невиданные урожаи, да ещё и продавали излишки хлеба за границу.
К какому выводу приходишь, осмысливая книжную новинку? Мы непременно одолеем невзгоды. В том числе и те, что возникли в деревне, в нашем сельском хозяйстве. К этому побуждает нас историческая народная память, отражённая в новом издании Благотворительного фонда «Возрождение Тобольска», вышедшем в рамках альманаха «Тобольск и вся Сибирь». И она же, эта книжная новинка, кладезь народного опыта, народной мудрости служит залогом, что Россия преодолеет очередные трудности. Надо только отринуть недавние завиральные идеи и заблуждения, посулы манны небесной от забугорных доброхотов, а встать, наконец, на традиционный русский путь, заповеданный нам от Господа Бога, по которому от века шли наши великие пращуры – беззаветные труженики, оратаи, землепроходцы и земледельцы. Истинные сыны Отечества. Другого не дано.
Михаил ПОПОВ, (Архангельск)
