Кровавая заря Ходынки

СКРЫВАЕМЫЕ ПРИЧИНЫ ОБЩЕИЗВЕСТНЫХ СОБЫТИЙ

Книга 1

ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

V

СХОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ

Часть V-3

Европа и Россия – степень жестокости равна степени отхода от Христа

 

СОДЕРЖАНИЕ

КРОВАВАЯ ЗАРЯ ХОДЫНКИ

КНИГА 1. ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

V СХОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ

Часть V-3

Европа и Россия – степень жестокости равна степени отхода от Христа

Бедная Россия – и повесить-то путем не умеют!

«Темные века» – светлый период в истории Европы

Пытки и казни – дети прогресса и гуманизма

Диктатура смерти – комфортнее диктатуры совести

Россия и Европа: стократный разрыв в уровне жестокости

Когда палач становится героем

Европа и Россия – степень жестокости равна степени отхода от Христа

Бедная Россия – и повесить-то путем не умеют!

Дореволюционная Россия по сравнению с просвещенной Европой была странной совсем «диетической», а в европейских глазах может быть и дикая. Судите сами – самая крупная с петровских времен и до 1917 года массовая казнь – 201 стрелец с известной картины Сурикова[1].

Я по сей день не интересовался числом, но честно говоря, был убежден, как сын послереволюционного времени, что стрельцов там была − ну хотя бы дивизия полного состава.

А так, стоило и картины писать! А к ним разговоры вести.

Со времен же Елизаветы Петровны смертная казнь у нас и вовсе была запрещена, кроме самых-самых государственных преступлений.

Отсюда и декабристские сетования: «Бедная Россия – и повесить-то путем не умеют». Откуда же специалистам-то взяться?

То-то врач великобританского посольства в Петербурге поражался в своем дневнике 1826 года, что число смертных приговоров после вооруженного мятежа, было равно пяти.

У нас в Англии в таком случае, − добавил он, − минимум тысячи три было бы казнено.

И с сожалением следует признать, что лучше бы в данном случае Николай Павлович последовал примеру просвещенных мореплавателей.

По скрупулезным подсчетам врагов «кровавого царизма», выпустившим в 1907 году в Москве коллективный труд «Против смертной казни», с 1826 по 1906 годы в России всего было казнено 2 445 человек. Поименный список был приложен.

Здесь и «жертвы» двух польских бунтов 1830-х и 1860-х годов, и «столыпинских галстуков», и простые бандиты и убийцы, которые краше уж тем, что убийство в революционную добродетель не возводят^[2].

Да. Смешные цифры. Отсталая была страна.

А ведь Лев Толстой, Набоков-старший и компания старались, ‒ хотели, чтобы побольше, да пострашнее вышло. Хотя все вышесказанное про Ирландию и Вандею они прекрасно знали, образованные были...

Заметим, что разница в степени жестокости и зверства России и Европы носит в первую очередь религиозный характер. Повышение уровня европейского зверства напрямую связано со степенью отхода Европы от истины Православия.

До 1054 года Христова церковь, напомним, была единой, хотя покушение на ее единство Запад совершал и ранее. Началось это по крайней мере со времен Карла Великого, по настоянию которого на соборе епископов в Ахене в 809 году, в Символ Веры вопреки протесту тогдашнего римского папы Льва III был внесен пресловутый «Filioque».

Карл отличался насилием не только в религиозных вопросах. Во время войны с саксами он однажды за один прием обезглавил 4 500 пленных саксонских воинов, причем подвиг сей до сих пор отмечается крестиком на исторических и даже туристических картах Германии. Именуется это мероприятие христолюбивого императора Верденской резней.

Учитывая тогдашнюю плотность и численность населения Европы достижение доброго императора Шарлеманя вполне сравнимо с достижениями героев Ирландии и Вандеи. Но что характерно, на картинах по типу «стрелецкой казни» никак за тысячу с лишком лет не отражено. Местного Сурикова видно не нашлось. Приводятся только вот такие единичные случаи.

«Темные века» – светлый период в истории Европы

Но в целом до разделения церквей, и некоторое время после него, в большинстве стран Европы господствовало так называемое церковное каноническое право, практически не признающее в качестве наказания смертную казнь. Так что Темные века были едва ли не самым светлым периодом в истории Европы в плане правового подхода к ценности человеческой жизни.

Кстати говоря, Средние века в Европе (они же Темные ‒ Dark Ages) − это и есть почти тысячелетие от конца V века – падения Западной Римской Империи, до начала XIV века.

Термин «Средние века» (Medium Aevum), как обозначение периода «варварства Европы», от падения античности до ее возрождения, известного под именем ренессанса, впервые был введен итальянскими гуманистами, вроде бы даже конкретно Петраркой, уже в начале того же XIV века. Свое ренессансное время они называли Новым временем.

Путаница со Средними веками, к коим по нынешней простоте нравов причисляют иной раз и XVII век, пошла с тех пор, как под сменой формаций стали понимать не смену системы нравственных ценностей, а смену способов производства.

Конечно, в Средние века случалось немало военных и бытовых жестокостей, но практически не было смертных приговоров по суду, и также практически не применялись пытки, вновь проникшие в судопроизводство примерно к началу Ренессанса, то есть к XIV веку, и первоначально к делам, связанных с ересью: «Каноническое право, стремясь привести преступника к сознанию своей вины мерами кротости и духовного врачевания, в древнейшую эпоху не допускала применения пытки; но уже в конце XIV столетия, по делам о ересях, пытка получила весьма широкое применение.

Первоначально она исполнялась светскими, а не духовными властями, но со времен папы Урбана V духовенство, чтобы соблюсти тайну процесса, перестало обращаться за содействием к светским властям»^[3].

Пытки и казни – дети прогресса и гуманизма

Еще в XIII веке, по словам Роберта Юрьевича Виппера: «Церковь [римская] изменяет своим первоначальным целям – проповеди смирения, воздержания, аскетизма, обращается в светскую державу, высшее духовенство наслаждается благами мира сего».

По существу, папством поощряется категорически осуждаемое христианством ростовщичество в лице ломбардских менял, банкиров и ростовщиков.

Тогда же при папе Григории IX около 1240 года была введена инквизиция^[4]. Нравственная сила подменяется силой страха.

Григорий IX. Помимо введения инквизиции благословлял крестовые походы на Русь

Характерно, что после 1200 года «в Западной Европе никого нельзя было увлечь в войну за веру». Крестовый поход 1204 года свелся к взятию и разграблению Константинополя, богатства которого стали основой будущего экономического процветания Запада. А папа Иннокентий III, видя такие реальные успехи своей паствы в борьбе с восточными схизматиками, объявил, что папа отныне – «наместник не какого-либо апостола или человека, а самого Христа»^[5].

Религиозные войны Европы по существу остались позади вместе с Карлом Мартеллом, реконкистой и первыми крестовыми походами. Даже унесшие впоследствии тысячи жизней войны католиков с протестантами в значительной мере носили характер войн за перераспределение наличных материальных благ в нужные руки.

Так что распространенное мнение, что пытками, казнями и зверствами Европа обязана жестокому христианству, огнем и мечем уничтожившему просвещенное и гуманное язычество, активное возрождение которого стало наблюдаться в Европе вместе с гуманизмом как раз с XIV века, является частью всемирной злонамеренной дезинформации.

Дело обстоит, как мы видим, с точностью до наоборот: принятие христианства так повлияло на население римской ойкумены, что почти на тысячу лет из судебного обихода исчезла пытка и смертная казнь. Немудрено, что дальнейшие поколения европейцев назвали это непонятное для них время Темными веками.

Так что пытки и казни – это дети прогресса, гуманизма и ренессанса, отхода от веры и общей секуляризации Западной Европы, начавшихся с ее отхода от Православия в IX − XI веках.

Причем казни и пытки не просто вернулись в Европу из времен язычества, но приобрели характер буквально сатанинской жестокости, неведомой, во всяком случае, просвещенной античности. И эта чудовищная жестокость была характерна для власти любой европейской страны, по крайней мере, до начала XIX века, когда показала миру свой оскал жестокость уже революционная^[6].

В связи с этим вспоминаются слова Клайва Стейплза Льюиса в цикле про Нарнию, что если говорящий зверь вновь уходит к немым, то он превращается в чудовище.

Диктатура смерти – комфортнее диктатуры совести

На первый взгляд кажется непонятным, почему европейцы так легко повернулись спиной к своему тысячелетнему светлому прошлому, неблагодарно назвав его темным. Ответ, как говорится, лежит на поверхности.

Каноническое право «стремясь привести преступника», а в более общем виде, каждого христианина, «к сознанию своей вины», то есть греха, «мерами кротости и духовного врачевания» тревожило его совесть.

Заставляло задумываться о своих не только откровенно уголовно наказуемых проступках и деяниях, но и просто о своем поведении в обычной каждодневной жизни, «в быту и на производстве». Задумываться о своем отношении к ближнему, и соответствии такового отношения заповедям Господним.

Все это делало жизнь человека исполненной смысла и вместе с тем нравственно напряженной. Но вовсе не комфортной, говоря нынешним языком.

И, что не менее важно, такое отношение к жизни и к своим обязанностям в ней порой очень мешало таким видам материальной деятельности «возрождающейся» Западной Европы, как банковская и ростовщическая. Церковное право становится нежелательной преградой, в первую очередь, на пути набравшего к XII веку силы нового сословия Европы – европейской буржуазии.

«Диктатура совести» становится нестерпимой для европейца Нового времени.

Поэтому церковное право все чаще заменяется светским правом, на основе римского, прежде всего в городах. Характерно, что средние классы, города и коммуны в их стремлении отойти от канонического права, поддерживают и монархи Европы. Светское право сулит им бόльшую власть если не над душой, то уж во всяком случае над телом своих подданных. Что эти тела и начинают немедленно ощущать.

«Наместники Христа», чтобы не проиграть в этой схватке денег и амбиций, также вступают на путь вполне капиталистический, вводя систему выкупа грехов, известную под названием индульгенций. От «химеры, именуемой совестью» освобождать гражданина будущей Единой Европы начал отнюдь не бесноватый фюрер Адольф Алоизыч.

И оказалось, что для европейского человека Нового времени оказалось предпочтительней и удобней морально ‒ комфортней ‒ ходить под дамокловым мечом вновь вводимых зверски жестоких уголовных кодексов, рискуя каждый день попасть под эту европейскую колесницу Джаггернаута^[7], чем вернуться к Православию, так жестко ставящему пределы человеческой греховной индивидуальности.

То, что уровень жестокости в Европе возрос с Ренессанса до невиданной прежде высоты, похоже, даже не было замечено современниками, и до сих пор не осознается потомками.

Отступив от истины Христа, воплощенной в Православии, свернув с «Пути, Истины и Жизни», получив взамен «тупик, ложь и смерть» в разнообразных сочетаниях плюрализма, Западная Европа все более становится царством смерти, во всяком случае – духовной.

Но царством, до сих пор позволяющим надменно поучать и воспитывать все остальное человечество.

Россия и Европа: стократный разрыв в уровне жестокости

На Руси же до XV века казней и пыток как таковых не существовало. Жили по Русской Правде Ярослава Мудрого, а в ней основным наказанием была вира, то есть штраф той или иной степени тяжести.

Великий князь Ярослав Владимирович Мудрый

Первые полтысячи лет своей истории Русь жила без смертной казни!

Жила бы, может быть, и дальше, но возникли контакты с культурным Западом.

Первые понятия о смертной казни появились у нас в том самом XV веке в Псковской судной грамоте и в Уставной Двинской грамоте. Казнь предусматривалась за измену, за кражу из церкви, поджог, конокрадство и троекратную кражу.

И Псков, и Двинск – нынешний Даугавпилс − находились в тесном контакте с такими цивилизованными европейскими территориальными образованиями, как земли Тевтонского и Ливонского ордена. Так что соседство обязывало хотя бы к минимальному восприятию норм европейского права.

Новшество прививалось медленно. Во времена первого Царя Ивана Васильевича Грозного смертная казнь применялась за:

− убийство,

− изнасилование,

− содомию,

− похищение людей,

− поджог жилого дома с людьми,

− ограбление храма и

− государственную измену.

От себя скажу, что этот список стоило бы ввести в действие у нас, сейчас и немедленно. Очень бы способствовало!

Каждый смертный приговор при Царе Иване Васильевиче выносился только в Москве и утверждался лично Царем.

В России за все годы его почти сорокалетнего правления было казнено за тяжкие и доказанные преступления около 4 тысяч человек^[8].

«Обычному, несведущему в истории человеку, который не прочь иногда посмотреть кино и почитать газету, может показаться, что опричники Ивана Грозного перебили половину населения страны. Между тем число жертв политических репрессий 50-летнего царствования хорошо известно по достоверным историческим источникам. Подавляющее большинство погибших названо в них поименно.

Учтены даже 4 или 5 безвестных холопов, защищавших своего мятежного барина на какой-нибудь проселочной дороге в российской глухомани.

Этими холопами, да еще 3-4 десятками простолюдинов из числа дворовой челяди, которые по доброте русской души топорами встречали опричников, пытавшихся "поймать" их провинившихся господ, и ограничивается число убиенных из народа.

Все остальные казненные принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не в мифических заговорах и изменах. Можно добавить, что почти все они ранее бывали прощаемы под крестоцеловальные клятвы, то есть являлись просто клятвопреступниками, политическими рецидивистами…

Грозный Иван Васильевич – без всякого преувеличения – был самым милосердным и мягкосердечным из всех европейских монархов XVI века».

Не удивительно, что за время царствования Иоанна Грозного и прирост населения Русского царства составил 30-50%.

В просвещенной Европе в том же XVI веке примерно за тот же промежуток времени казнили и просто бессудно уничтожили порядка 400 тысяч человек^[9]. На два порядка – в 100 раз больше.

Вот на эти-то, математически высчитанные, два порядка – в сто раз! − и превышал в то время уровень жестокости Запада уровень России.

И в дальнейшем, несмотря на определенные усилия Петра Алексеевича догнать продвинутую Европу и по этому показателю, до 1917 года разница эта сохранялась.

Даже в пору Смуты, когда жизнь человеческая вроде бы копейка, смертная казнь так и не смогла стать на Святой Руси привычной мерой наказания.

«Земский собор Первого ополчения 1611 года запрещает назначать смертную казнь “без земского и всей Земли приговору”, то есть без согласия Земского собора.

Судя по тому, что ослушник обрекал на казнь себя самого, нарушение правила об обязательности утверждения смертного приговора Земским собором было одним из самых страшных преступлений. Едва ли такие ослушники находились»^[10].

Когда палач становится героем

Для русского человека смертная казнь никогда не была развлекательным действом, что весьма поражало западных наблюдателей. А палач никогда не смог стать популярной и уважаемой фигурой на Руси. Косвенно это легко проследить на литературных примерах.

В двух самых популярных романах заслуженно любимого нами Александра Дюма-отца, «Трех мушкетерах» и «Королеве Марго» палач является, хотя и не главным, но вполне положительным персонажем.

А, к примеру, в канонической экранизации «Графа Монте-Кристо» 1954 года с Жаном Маре в главной роли, герой является на аристократическом балу в Париже в роскошном наряде венецианского палача, под восторженные взгляды публики, особенно ее женской части.

При всех многочисленных недостатках русской, особенно петербургской аристократии, все же трудно себе представить, чтобы на маскараде во времена Николая Павловича, да и во времена позднейшие, мог появиться человек в наряде русского ката. Да и в наряде западного палача, скорее всего, тоже.

Чтобы изменить отношение русского человека, русского народа к смертной казни и вообще к зрелищу человеческого страдания, потребовалось полностью сокрушить его внутренний мир в катастрофе 1917 года, подготовленной нашим образованным обществом при неустанной помощи западных специалистов.

И хочется подчеркнуть еще раз, что наши либералы и революционеры, прекрасно знакомые с человеколюбивыми достижениями английской, французской и прочих революций, и готовые перенести их в Россию своими руками, были уже морально готовы к тому массовому красному террору, который развернулся в России, начиная с 1917 года.

У Царской власти был противник, таящий в себе моральный облик серийных убийц времен Гражданской войны, героев геноцида казаков и русского народа вообще, палачей, ставших впервые в истории России героями, навязываемыми по сей день массовому сознанию.

Но власть Царская, к несчастью нашему, этот факт не осознала, да, по-видимому, и осознать не могла. А значит, не могла и не смогла противопоставить смертельному врагу адекватные меры противодействия.

По сути, все враги русского православного самодержавия, зараженные вирусом западных либеральных инфекций и революций с их геноцидом ирландцев и индейцев, фюзийадами, митрайадами, нуайадами, и заводиками изделий из человеческой кожи, должны были быть рассмотрены не как люди, а как сыпнотифозная вошь, или колония каких-нибудь чумных бактерий.

Вместо того чтобы дискутировать с ними, а тем паче идти на уступки, следовало применять меры широкой тотальной дезинфекции.

И только после нее вести какие-либо разговоры.

Но мы несколько отвлеклись от темы. Вернемся к катастрофам.