Памяти русского поэта Владимира Георгиевича Бояринова

Известие о его кончине потрясло своей неожиданностью. Всегда подтянутый, бодрый и оптимистично настроенный он словно олицетворял энергичную устремленность в будущее. Владимир Георгиевич не замечал свой возраст. Не хотел с ним считаться. Открытый и общительный он умел найти общий язык с каждым человеком. И с заслуженным писателем, и с юнцом, еще только начинающим путь в литературе. Его яркая, эмоциональная речь пленяла сердца людей. Владимир Георгиевич умел выслушать, подбодрить, дать дружеский совет. Человек уходил от него воодушевленный и окрыленный. При этом обладая организаторскими способностями он мог проявить и твердость в принципиальных вопросах. Недаром В.Г. Бояринов столько лет возглавлял московскую организацию СП России.

Но самым главным его призванием, его не иссекающей страстью была поэзия. Большой русский поэт он служил поэзии всю свою жизнь. Он так и воспринимал свой талант, как служение. Помню он рассказывал, что не может успокоиться, пока не допишет начатое стихотворение до конца. Вот как он сам об этом говорил:

- Ухожу на улицу, закрываюсь, залезаю на чердак, лишь бы никто не помешал, лишь бы найти нужную строчку. Никогда не откладывайте стихотворение на «потом». Потом уже не будет. Даже если вернетесь через некоторое время к стихотворению уйдет настрой и вдохновение. Я не могу спокойно заснуть, если стихотворение не дописано. Иногда по две-три ночи…

А дописав облегченно вздыхаю: «Спасибо Тебе, Боженька!»

Всегда с большой теплотой Владимир Георгиевич вспоминал своего старшего друга и наставника, выдающегося русского поэта Юрия Поликарповича Кузнецова. Он мог рассказывать о нем часами. Вообще он помнил о всех, кого встречал на своем жизненном пути. И в этом тоже проявлялась широта его души. Но никакие слова воспоминаний не могут заменить то, что Владимир Георгиевич сам выразил в своих стихах. Это настоящая поэзия и она навсегда останется с нами. Ниже приведены три известных стихотворения из огромного наследия В.Г. Бояринова

С любимой

Я не любим, и не люблю,
Я утоплю тоску в стакане,
Именье ближнее спалю
И поселюсь в Тмутаракани.

А ты живи, как суждено,
А ты забудь меня навеки.
Меня на свете нет давно.
Меня и не было на свете.

Я задурю назло врагу,
Как все мои чудные предки,
Медведя в сани запрягу,
Поеду свататься к соседке.

И пусть откажет мне она —
Я рад январскому затишью,
Я гляну утром из окна —
И до крыльца тропу расчищу.

Зачем? — ещё не зная сам —
Я пошепчусь в саду с рябиной.
Я чувствую, как по лесам
Ко мне летит кортеж с любимой.

Ты шубу скинешь на ходу,
Влетишь в распахнутые сени:
«Ты думал, дурень, не найду?» —
И дурень рухнет на колени!

Пожар

Что мучило, корёжило, томило,

Сгибало в три погибели и жгло, –

Всё преисподним чадом задымило,

Ползучим ядом всё заволокло.

За наше беспримерное смиренье,

За вечное: «Огнём оно гори!»,

За принятые молча униженья

Россия полыхнула изнутри.

Раскаянье терзает грудь и душит,

Слеза обиды нестерпимо жжёт.

Ни дождь того пожара не затушит,

Ни вьюга рукавом не заметёт.

Недолог час, когда потомок скажет:

«Вконец ополоумели отцы!»

Связать концы захочет – и не свяжет,

И в воду бросит скользкие концы.

* * *

Сорвётся стылая звезда,
Сорвётся лист, сорвётся слово, —
Всё будет завтра, как всегда,
И послезавтра будет снова.

Всё повторится в простоте:
В ночи с гнезда сорвётся птица
И растворится в темноте,
Чтоб никогда не повториться.