8 марта - Обретение мощей блж. Матроны Московской (1998)
«Радуйся, за всё благодарить Господа
нас вразумляющая».
Из акафиста блаженной Матроне
Людмила Васильевна пришла с работы уставшей и опустошённой.
Нет, на работе у неё было всё хорошо, да и до серьёзного женского возраста было ещё далековато, иначе бы что иное значили эти учтиво-вызывающие взгляды незнакомых мужчин и завистливые оценивающие взгляды подруг-сверстниц.
Усталость приходила от монотонности и однообразия жизни, от постоянной толчеи в метро, от изнуряющего ум и душу масочного режима (когда же всё это, наконец, закончится!), от какого-то бесконечного, развернувшегося чуть ли не у стены её дома подземного строительства, да мало ли от чего ещё…
Стоило лишь только ей появиться на пороге дома, как к ней опрометью бросился кот Персик, прозванный так за цвет ухоженной роскошной шерсти, – скотина сколько умная, столько и хитрая, и стал требовательно тереться об ноги.
– Проголодался без меня, – ишь ты какой! – сейчас покормлю, – и сердобольная Людмила Васильевна полезла в холодильник за приготовленной для кота заранее порцией индюшатины, хотя хозяин кота, её племянник, в очередной раз уехавший в командировку, и оставивший кота на попечение тёти, велел кормить кота индейкой как лакомством, изредка, а так – сухой корм, – на здоровье и сколько душе угодно.
Да кот и сам, наверное, чувствовал и свыкся с тем, где его истинный дом.
А ещё у них было лето на даче, о, это лето на даче! – лучше и не бередить тонкую и памятливую душу кота, пожившего полтора месяца жизнью, полной и свойственной его животной природе…
Между тем, покормив тут же забывшего о такой услуге Персика, Людмила Васильевна удобно расположилась в кресле, вытянув вперёд налившиеся гудящей тяжестью ноги, не забыв включить по привычке когда-то подаренный сыном импортный приёмничек.
Не сказать, что Людмила Васильевна была внушаема, но здравых и разумных советов она никогда не чуралась.
Так вот, какое-то время назад их верующий сотрудник Виталий поведал ей, что время жизни дорого и невосполнимо и надо хоть краем ума в суетной бестолковщине дня улавливать что-то для души полезное, – так, у него в комнате всё время на одной волне звучит радио «Радонеж».
– Враг – он всё понимает, – говорил Виталий в ответ на то, что, мол, мало толку от такого несосредоточенного слушания.
Что и говорить: очень своеобразный и ни на кого не похожий человек этот сотрудник Виталий.
– Мила, успокойся, Господь всё управит, Божья Матерь защитит, – так ободрял Виталий, впадающую порой в уныние Людмилу Васильевну.
Милу нельзя было назвать вполне воцерковлённым человеком: храм она посещала стихийно, когда захочется; строгими постами иногда позволяла себе скоромное, после чего сильно сокрушалась и укоряла себя, но чего от неё не отнять – это поминальные записки о здравии и упокоении, а также милости к нищим, да и сердце, сказать по правде, было у неё золотое.
Поначалу её раздражали и казались ханжеством слова Виталия, но потом она с ними свыклась, а после, «на пробу» включила как-то радио «Радонеж» да так и оставила его на одной волне…
Итак, Людмила Васильевна, хотя и включила радио с каким-то заполнившим пространство комнаты божественным церковным пением, мыслью и умом оставалась ещё в стихии прошедшего дня.
Но дневные заботы и впечатления постепенно отлетали, и она уже вполне отчётливо могла определить: сестринский хор поёт акафист блаженной Матроне Московской, а когда вслушалась ещё больше, то поняла – сёстры пели первый кондак и икос акафиста:
Ангел во плоти явилася еси на земли, Матроно блаженная, исполняющи волю Божию.
Радуйся, праведная мати Матроно, теплая о нас к Богу молитвеннице....
Хор звучал смиренно и проникновенно, как будто застыло время или въяве наступила блаженная вечность.
– Радуйся, души заблуждшия к Богу приводящая; радуйся, скорби и печали утоляющая, –
как же хорошо и как же точно сказано, – подумала начавшая душою размякать и погружаться в какой-то сладкий духовный обморок Людмила Васильевна.
Но тут ей пришли на ум слова отца Алексея о том, что внимание есть душа молитвы и весь ум следует погружать в слова молитвы.
А как было ей погружать свой ум в слова молитвы, когда пение хора, голос священнослужителя, всплывающие из глубины подсознания личные воспоминания сплелись в какой-то причудливый узор, теряя свои очертания и последовательность…
И только к двенадцатому кондаку и икосу она обрела чёткость слушания и понимания акафиста:
Радуйся, мир Христов в душе твоей стяжавшая; Радуйся, сего ради многая люди окрест тебе к Богу приведшая...
Радуйся, праведная мати Матроно, теплая о нас к Богу молитвеннице…
Очень глубоко и верно подмечено, что пока гром не грянет – мужик не перекрестится. А вот, когда гром грянет, когда над его головой громы и молнии – тогда он рад, как утопающий, за любую соломинку ухватиться.
Да и то, сказать по правде, многие по какому-то бесовскому на Бога ожесточению, отталкивают протянутую им для спасения руку.
А многие ли без болезней, испытаний и искушений – из простой сыновней благодарности – приходят в храм благодарить Господа? – вот и спасаются люди последних времён скорбями и болезнями, как давным-давно сказано прозорливцами.
И стала блаженная Матрона для многих той спасительной соломинкой, когда никакой другой надежды на помощь человеческую у человека уже не остаётся.
Можно было бы назвать «личное знакомство» Людмилы Васильевны с блаженной случайным, если бы не знать, что ничего случайного у Бога нет…
Как-то на работе – она сама не знает почему (наверное, как имеющую самый покладистый характер)её попросили навестить заболевшую сотрудницу Л, имеющую непростой, если не сказать склочный, нрав, – оттого и желающих с нею общаться было найти трудно.
А беда приключилась с ней немалая – серьёзные проблемы с позвоночником… Дверь она долго, минут двадцать открывала, потом с придушенными вскриками и стонами на четвереньках еле вернулась на свой диван.
Людмила Васильевна передала ей какие-то бумаги на подпись, собралась уже уходить, как вдруг совсем неожиданно для себя услышала просьбу Л. свозить её к блаженной Матроне в Покровский монастырь, на Таганку.
Сказать, что эта просьба её обрадовала, было бы неправдой, но Людмила Васильевна, перешагнув через личную и взаимную неприязнь к Л, «подрядила» для сего благого дела свою, ещё школьную подругу, её мужа и своего, ныне покойного, супруга.
День выдался холодный и «добрые самаряне» по длиннющей, казалось, морозной дороге к мощам блаженной, идущие среди других паломников, пришедших со своей нуждой к Матронушке (так любовно называют её многие) терпеливо отстояли в очереди без малого четыре часа.
Когда до мощей блаженной оставалось уже совсем немного, Павел, муж подруги Людмилы Васильевны, тоже, к сожалению, уже покойный (мужики, куда вы все так дружно заторопились?), живший по соседству с Л, привёз её на такси к храму. Вчетвером, почти на руках она была вынесена из машины; к мощам, благодаря сторонившемуся народу она подошла с заметным усилием, на тяготивших её гордыню костылях. Как и всегда в подобных случаях, в храмах при огромном стечении народа назначаются люди, ответственные за поддержание порядка, – в случае с нашими паломниками – это были монахини.
Приняв от Людмилы Васильевны цветы для Матронушки и безошибочно узнав в ней «старшую группы», они на её подарок блаженной в ответ, в подставленный ею пакет щедро насыпали лепестков роз разного – белого, красного, чайного - цвета с напоминанием о том, чтобы не забывали прикладывать их к больным местам.
Казалось бы, Людмила Васильевна (тогда ещё Мила) должна была чувствовать усталость от долгого стояния на ногах, от мороза, но видимо, сама благоговейная светящаяся полутьма храма, чтение акафиста блаженной, покой, исходящий от серебряной раки, в коей покоились мощи блаженной, сама атмосфера братолюбия наполняла её дотоле неизведанным благодатным чувством благодарности и любви ко всему сущему на свете.
В таком приподнятом, если не сказать, высоком настроении она из монастыря поехала на работу; и всё у неё ладилось в этот необыкновенный зимний день, всё получалось, и все вокруг были добры и благожелательны… Позже в её кабинет постучал Юрий, её хороший знакомый по дачному посёлку, работавший в их организации охранником с просьбой захватить какие-то его документы и привезти их на дачу. Однако, сегодняшняя радость её заметно улетучилась от последующего печального сообщения Юрия о его сыне Иване, попавшем в автомобильную аварию. Иван был автолюбителем начинающим, только что получившим права. В резине плохой ли, в другом ли чём-то дело, но не справился водитель со сложным поворотом, врезался в автобус и оказался в больнице. Людмила Васильевна его знала, парень он был хороший и услужливый, вместе с отцом помогал ей делать ремонт в новой квартире, а затем и присутствовал при её освящении, – что хозяйке врезалось в память особо… Батюшка, отец Сергий, был приглашён из ближайшего к ним Троицкого храма; был он уже немолод, сед, одет в потёртую рясу; взгляд имел строгий, но вместе с тем и какой-то печально-сострадательный. Все присутствующие – их было человек пять – повторяли за отцом Сергием слова молитвы; вдруг он оглянулся на Юрия, стоявшего во втором ряду и строго произнёс:
– Отец, ты почему крест не носишь, мало того, и сына не наставляешь; разве ты не знаешь, что крест – хранитель всея вселенныя, это защита и опора в трудные времена. Юрий даже побледнел от неожиданности: откуда отец Сергий мог знать, что у него и Вани не было на шее крестов – ведь они были в застёгнутых доверху рубашках.
…Короче говоря, Юрию, забыв обо всех неотложных делах, надо было возвращаться в больницу к сыну.
И тут Людмила Васильевна вспомнила о лепестках блаженной Матроны и, сделав небольшой белый конвертик, она доверху наполнила его целебными дарами, сопроводив действо инструкциями по применению, полученными от монахинь.
Юрий благодарно и растерянно положил лепестки во внутренний карман пиджака и поспешил на электричку.
Людмила Васильевна не помнит уже точно, сколько дней прошло с того времени; документы Юрию она передала через его сослуживцев, а сама доделывала какую-то срочную работу, с тем, чтобы на выходные выбраться за город и подготовиться к открытию дачного сезона, который был не за горами.
В магазинчике рядом с её домом она купила немудрёную дорожную снедь и с чувством пусть и частично, но выполненного плана, поспешила к своему дому, прокручивая в голове другие дачные вопросы и проблемы.
К дому, стоящему на пригорке ей надо было подняться по довольно крутой лестнице с выщербленными и провалившимися ступеньками – тут только гляди под ноги! После лестницы через дорогу по скверу – и вот он, её дом!
Чтобы удобнее перехватить ручки, сумки она поставила на ближнюю лавку, а когда выпрямилась, то увидела невдалеке, на горке, метрах в тридцати от себя в каком-то удивительно-прозрачном, ранее не виданном ею свете стайку молчаливо стоящих мальчишек, и без слов, ей показалось, понимающих друг друга, связанных между собою чем-то своим, только им понятным, а среди них – Ваню, сына Юрия.
Людмилу Васильевну пронзила радостная мысль: справился всё-таки пацан!.. но как он здесь?
– Ваня, Ванюшка, – окликнула она его, но он только приветливо помахал ей рукой и как-то быстро, словно растворяясь в воздухе, вместе с ребятами пошёл в сторону её дома; затем вся группа превратилась в светящуюся точку и совсем исчезла из вида.
– Наверное, какие-то проблемы со зрением, – подумала Людмила Васильевна и не придала никакого важного значения этому событию, однако же в памяти её оно засело крепко…
А после случилось самое удивительное.
Людмила Васильевна по природной своей словоохотливости не могла не рассказать соседям по даче, что в Москве она видела юриного сына, что они поприветствовали друг друга, но разговаривать тот не стал, – может, постеснялся. И тут удивлённые соседи сообщили ей свою новость о Ване, новость, повергшую её в шок: оказывается, Ваня скончался неделю назад и его уже похоронили…
Юрий в один из дней наступившей весны побывал на даче Милы и её мужа, свозил их на машине на кладбище на могилу Вани, а когда за поминальным столом хозяйка осторожно рассказала ему, как и при каких обстоятельствах видела Ваню в Москве около своего дома, то увидела, что по щекам Юрия беззвучно покатились слёзы и не Людмила Васильевна его, а он успокаивал её, говоря: это Ваня из другого мира за матронушкины лепесточки благодарить тебя приходил…
В иконном углу Милы лежит ладанный мешочек, а в нём уже совершенно высохшие, но всё же источающие лёгкий, еле слышимый аромат розовые лепестки от блаженной Матронушки.
С каждым годом их становится всё меньше и меньше: такой уж она человек, Людмила Васильевна: не может не поделиться с ближним.
