К вопросу об авторитете священника

Аннотация. В исследовании на основании фактов и исторических свидетельств опровергаются устоявшиеся стереотипы историографии государственно-церковных отношений периода 1960—х годов в отношении духовенства Русской Православной Церкви. Анализ исследований, приведенных в историографии показывает, что светские и церковные историки рассматривающие сложившуюся в середине ХХ века на приходах ситуацию рассматривают ее с ракурса своих идеалистических представлений о неком «золотом времени», видят ее с позиций буквального прочтения открытой документальной базы и общего нарратива государственной пропаганды, пытавшейся внушением зависимого состояния, сломить волю духовенства, исказить его представление о своем призвании. Привить стереотип ремесленничества.

Приведенные примеры личностей и деятельности авторитетного и харизматического духовенства в СССР в период 1960-х годов позволяют сделать вывод, что только благодаря высокому авторитету священства у верующего народа и «неверующих», достигнутому соответствием высоким идеалам своего признания, удалось сохранить церковную организацию, а также открыть врата Церкви для многих миллионов наших соотечественников, пришедших в Церковь в 1990-е годы.

Ключевые слова: приход, верующий народ, приходская реформа, настоятель, репрессии.

***

В историографии посвященной данному периоду как неоспоримый факт запечатлелось мнение о том, что после внесения изменений в «Положение об управлении Русской Православной Церкви» на Архиерейском соборе 1961 года предоставлявших исключительное право заведовать финансово-хозяйственной деятельностью исполнительному органу прихода, состоящему из мирян, отстранив настоятеля-священника от участия в реальном управлении приходом (оставив за ним право заниматься богослужебной и пастырской деятельностью), совершился акт не только государственного вмешательства в дела Церкви, отделённой законодательно от государства, но деяние Собора коренным образом способствовало деградации прихода как церковной единицы, каноническому извращению, унижению священника-пастыря, стало символом репрессий 1960-х и последующих лет существования советской власти.

Церковные и светские авторы, исследующие тему изменения приходского управления, либо посвятившие ей часть своих исследовательских трудов, будучи неофитами, людьми пришедшими к вере в сознательном возрасте, на протяжении многих лет формировали в историографии ставшую уже привычной картину гонений – репрессий против Русской Православной Церкви, ее священнослужителей и мирян[1]. Действительно, если смотреть на цифры уменьшение в 1960-е годы количества храмов и священнослужителей, то картина представляется именно такой, как она определена в историографии: хрущевские гонения, затем, брежневские гонения, власть старост и исполнительного органа на приходе, унизительное состояние священника, вынужденного приспосабливаться к роли наёмного сотрудника, каждый шаг которого был под присмотром советских органов власти и антирелигиозных активистов[2].

Однако, при определении объективности исследовательской задачи следует поставить вопрос в несколько иной плоскости, чем его определили историки: был ли во время правления советской власти период расцвета Церкви и религиозной свободы прописанной в Конституции и в законодательстве о культах? На основании анализа церковно-государственных отношений проведенный заслуженными историками ответ будет отрицательным[3]. Хотя короткому периоду послевоенного времени реализации «Положения об управлении» 1945 г., где было прописано о руководящей роли настоятеля на приходе, протоиерей А. Марченко и ряд исследователей дает самые положительные оценки. Он говорит о священнике как о «подлинном руководителе приходской жизни»[4]. Данное мнение опровергается количеством закрытых уже в 1949 году храмов и вышедшем в 1954 году Постановлении ЦК КПСС от 7 июля 1954 г. «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», в котором критиковались послевоенное попустительство и ослабление борьбы с религиозными предрассудками[5]. К вышесказанному следует добавить аргумент о расхождении Положения 1945 года с советским законодательством о культах, а также введением в 1960 году новых статей в УК, злоупотреблениями духовенством своим положением, благодаря чему многих священнослужителей «можно было посадить на законных основаниях»[6].

Дореволюционное состояние прихода не было идеальным, о чем свидетельствовал учреждённый только на Поместном соборе 1917 года Приходской устав, так и не реализованный. О послевоенном периоде, как о времени расцвета прихода нельзя судить по ограниченному количеству открытых храмов и священников, образовательный уровень которых был довольно низким[7]. Происходил процесс кадрового насыщения приходов после репрессий 1930-х годов. Подтверждением данной оценки могут служить отчеты епархиальных архиереев в послевоенное время, свидетельствующих о плачевном состоянии возвращённых церковных зданий и состоянии приходских организаций. К 1960-м годам положение стало выравниваться благодаря вернувшимся из заключения и окончившим Семинарии и Академии священнослужителям, в основной своей массе следовавшим и соответствовавшим своему призванию.

К 1960-м годам церковная община состояла из настоятеля и обслуживающего персонала: старосты, которая была и продавщицей за церковным ящиком, иногда еще и казначея, псаломщика, уборщиц. Как таковых зарплат у них не было: полученные в результате деятельности средства делились между служащими. Представители церковных двадцаток были формальными участниками приходской жизни. Прихожане приходили на службы и отправляли требы. К жизни и деятельности прихода они не допускались. Разница между городскими и сельскими приходами была разительной. После приходской реформы 1961 года исполнительный орган прихода, состоящий из старосты, его помощника и казначея, фактически управлял приходом. К управлению приходом прихожане не допускались.

В 1960-е годы появилось явление, известное до революции под названием старчества – духовного руководства, расцвет которого пришелся на XIX век. Инициативу старчества в начале ХХ века продолжили братства. К известным, ярким священникам в 1960-е годы люди приезжали за духовными наставлениями и руководством в жизни. Группы таких священников делились на интеллектуалов и монашествующих. Среди интеллектуалов, вокруг которых объединялась интеллигенция, в качестве знаковых фигур назовём протоиереев Всеволода Шпиллера, Александра Меня, Бориса Старка, Михаила Туруханова, Виктора Гаврилова, Николая Виноградова, Иоанна Евдокимова и многих других. В те годы сложилось мнение о высокообразованности, культурности, интеллектуальных и духовных способностях священников-интеллектуалов. Некоторые из которых, были к тому же эмигрантами: протоиерей Борис Старк, Всеволод Шпиллер, Андрей Сергиенко. Людьми дореволюционной культуры, которую они могли впитать в эмигрантской среде. Их проповеди и книги расходились среди верующих как в печатном, так и в переписанном виде. Верующие передавали их друг другу для чтения. «Литургические заметки» свящ. Сергия Желудкова и «Сын Человеческий» прот. А. Меня. «Отношение к академикам было лояльное и, можно даже сказать почтительное», – вспоминал кинешемский протоиерей Алексей Тумин[8]. Благодаря своей харизме они стали духовными учителями нескольких поколений верующих людей. Высоким авторитетом пользовались прот. Ростислав Лозинский в Туле и прот. Борис Васильев в Костроме. В воспоминаниях духовного чада прот. Виктора Гаврилова есть яркая оценка его личности, вся жизнь которой была посвящена служению Богу и людям. Своим особым выражением лица он выделялся из толпы прохожих даже будучи в светской одежде. «При взгляде на него чувствовалось – это священник, – писала Т.А. Лепорская, – простой скромный человек с седой головой и детской душой»[9].

Среди монашествующих – архимандриты Таврион (Батозский), Севастиан (Фомин), Павел (Груздев), Борис (Холчев), Клавдиан (Моденов), Поликарп (Будаква), Кукша (Величко), схигумен Савва (Остапенко). По мнению архим. Тавриона (Батозского), о котором современники говорили как о монахе с «бодрствующей совестью», современный монах – «это культурный, начитанный человек, сведущий в Священном Писании и святоотеческом опыте, проповедующий евангельские истины не только словами, но прежде всего – образом жизни»[10].

Люди знали о «пострадавших за веру» священниках Дмитрии Дудко, Глебе Якунине, мирянине Борисе Таланове. Священников отстаивающих церковную позицию поддерживали епархиальные архиереи. Среди таковых назовем епископа, впоследствии Патриарха Пимена (Извекова), архиепископа Хризостома (Мартишкина), архиепископа Вениамина (Новицкого). Духовником для многих людей стал епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), ставший для многих светильником веры и правды Христовой.

Их отличала подлинная церковность, житейская мудрость, молитвенность, верность идеалам и своему призванию. Они не боялись высказывать свою позицию власти. Критически настроенные архиереи – противники приходской реформы разными мерами препятствовали антиканонической приходской конструкции, во главе которой стояли часто даже неверующие люди. Достаточно вспомнить исповеднический подвиг митрополита Николая (Ярушевича) и архипастырей, в своем заявлении на имя Патриарха открыто выступивших против реформы[11]. Однако, услышав наставление Патриарха Алексия «о мудром настоятеле», который своей духовной жизнью и соответствием призванию объединит прихожан вокруг себя[12], епископ Феодосий (Погорский) призывал подведомственное ему духовенство оставить привычку командовать прихожанами, сменить свое обращение с церковной общиной с управленческого на пастырское руководство при методах осторожного и разумного совета[13]. Многие священнослужители правильно поняли слова Патриарха. По свидетельствам современников, когда престарелый архиепископ Кассиан (Ярославский) совершал богослужение, в «храме было тепло» и молитвенно[14]. Такая атмосфера способствовала объединению прихожан вокруг архипастыря и совместному богослужению. Дар утешения, которым обладал архиепископ Тихвинский Мелитон (Соловьев) сводился не столько к успокоению страждущего, сколько к рассуждениям по осознанию им духовных причин постигших несчастий и болезней, доброго совета по преодолению жизненных обстоятельств. Он не ограничивался лишь словами, но продолжал молитвенно участвовать в жизни человека[15]. Когда в Воскресенском кафедральном соборе г. Костромы протодиакон Иоанн Сазонов говорил вдохновенную проповедь – не было равнодушных, люди искренне впитывали его слова и прочувственно плакали[16].

В каждом регионе СССР были те священнослужители, к которым, несмотря на расстояния, народ шёл, ехал всеми видами транспорта, писал письма, испрашивая совета и благословения. За многие километры люди шли не только в оставшуюся действующей церковь для молитвы, но и ехали к своим духовникам. Протоиерей Николай Важнов вспоминал своё детство, как он со своей матерью зимой и летом, в погоду и непогоду, ездили к своему духовнику игумену Никону (Степанову), преодолевая расстояние 30 км на электричке, затем, 12 км шли пешком[17]. Испрашивали совета в письмах и поддерживали приходы, где находились их духовники денежными переводами и посылками. Протоиерей Борис Старк вспоминал, что у него на Рождество и Пасху было до 400 поздравительных писем из разных уголков мира и СССР[18]. К пастырям постоянно приходил поток людей, которые иногда остававшихся на приходах, где они служили днями и неделями. «Все ездили к нему, – пишут в воспоминаниях об архимандрите Павле (Груздеве), – от развозчика хлеба до секретаря райкома»[19]. Во времена гонений они строили храмы, крестили людей, проповедовали. «В моей памяти отец Николай останется примером настоящего духовника, – писал Е.А. Богородский о своем духовном наставнике – протоиерее Николае Винокурове, – обладающего редким даром сопереживания и проникновения в душу обратившегося к нему человека»[20].

Протоиерей Борис Старк, опровергая мнение о сотрудничестве священнослужителей с властями свидетельствовал, что ни на какие «компромиссы» с товарищами из органов и уполномоченным он не шёл. За время его епархиального секретарства в Херсоне в конце 1950-х годов не был лишён регистрации ни один из 120 священников, не был закрыт ни один из 97 храмов. «Ничего такого, в чём мне стыдно было бы признаться, я не совершал, – писал он. – Я всем говорил в лицо всё, что думаю»[21]. «Он умел хранить тайну» – вспоминал о почившем протоиерее Николае Винокурове игумен Августин (Анисимов)[22]. Многие священники, не боясь прещений власти, крестили на домах, причащали в больницах, отпевали на кладбищах. При этом ссылались на прописанное советское религиозное законодательство[23].

Советские органы стремились популярных в народе священников высылать в глухие и малодоступные приходы. Однако, даже малодоступные приходы стали наполняться людьми желающими услышать наставление от духовника. Так, например, местные власти предупреждали уполномоченного по делам религий о допущенной им ошибке при разрешении назначения благочинным архимандрита Михея (Хархарова), человека авторитетного среди верующих благодаря своей духовной жизни и пастырских бесед среди прихожан «тонко и хитро ведущего работу»[24].

Следует отметить, что среди старост и исполнительного органа прихода были и люди верующие, радеющие о благе Церкви, с пониманием и благожелательно относящиеся к священнику, о чем свидетельствует свящ. Георгий Эдельштейн[25]. За невозможностью открывать новые монастыри при кафедральных соборах и на приходах духовников-монахов собирались монашествующие, проходившие свой подвиг наставников.

Их духовные чада и последователи в настоящее время занимают административные должности в иерархии Русской Православной Церкви. Достаточно вспомнить, что духовным чадом митрополита Ленинградского Никодима был Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев), духовным чадом протоиерея Бориса Старка – митрополит Будапештским и Венгерский Илларион (Алфеев), духовником митрополита Костромского и Нерехтского Ферапонта (Кашина) – протоиерей Михаил Труханов, духовником историка С. Бычкова – архимандрит Таврион (Батозский).

Таким образом, цитируя официальное издание «Русская Православная Церковь 988-1988»: «Вдохновенная проповедь, высокие нравственные качества, любовь к пастве, дерзновенно совершаемое богослужение обычно привлекают не только местных прихожан, но и верующих из других приходов»[26] можно сделать вывод, что личность священника соответствующего своему призванию, духовника и пастыря, собирала вокруг него верующий народ, объединяла его в совместном служении Богу, и никакие действия старост не могли поколебать авторитет священника. Любовь к нему была любовью народной.

Они, священники 1960-1970-х гг. были голосом и совестью Церкви. Служение их не было рассчитано на популизм и известность. Сказанное ими было не для многих, и вместе с тем, для всех. Всей отданностью служению жизни они проповедовали о Христе Искупителе. Они были свидетелями Церкви, ее пастырями и учителями народа, ее харизматами. Они привели и воцерковили поколение партийных и комсомольских работников и открыли для многих тайны веры и их собственной души. Их авторитет подготовил к приходу в Церковь в 1990-е годы тысяч и тысяч наших сограждан. Выражая признательность их стойкости и терпению, вере и трудам, памяти о них через историю поколений, благодарность служению поколений скажем: «В память вечную будет праведник» (Пс. 111:6).

Список источников

1. Александр (Могилев), митр. Больше всего на свете люби Церковь Божию. Проповеди, слова и речи, интервью статьи, выступления. Астана, 2017. – 516с.
2. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. United Bidle Societies, 1991.
3. Бычков С. Страдный путь архимандрита Тавриона. М.: «Тэтис Паблишн», 2007. – 464с.
4. Важнов Н., прот. Усердный к молитве священник никогда не будет оставлен // Журнал Московской Патриархии. 2018. №5. – 96с.
5. Господь – Пастырь мой. Памяти прот. Виктора Гаврилова./ Редактор-сост. А. Федотов. Иваново, 2019. – 130с.
6. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф.6991. Оп.7. Д.43. -241с.
7. Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. р-6991. Оп.1. Д. 1682. – 38с.
8. Деяния Архиерейского собора Русской Православной Церкви // Журнал Московской Патриархии. 1961. № 8. – С.5-29.
9. История России. ХХ век: 1939-2007 / nод ред. А.Б. Зубова. Т.2. М.: Астрель: АСТ, 20 10. – 847с.
10. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1985. Т. 8. – 542с.
11. Марченко А.Н., Ефимушкин П.А. Приходская реформа 1961 года и реакция на неё епископата Русской Православной Церкви // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2022. № 37. – С. 119-210.
12. Образ верным: памяти Николая Винокурова. Ред.-сост. В.В. Иванов, А.А. Федотов. Иваново, 2017. – 320с.
13. Поместный Собор РПЦ 6-9 июня 1988г. Материалы. Издание Московской Патриархии. 1990. – 480с.
14. Последний из Мологи: жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) / авт.-сост. Н. Черных. Ярославль: Китеж, 2013. – 589с.
15. Путь пастыря: памяти протоиерея Алексия Тумина / составители: протоиерей Д. Сазонов, Федотов А.А. Иваново, 2018. – 204с.
16. Русская Православная Церковь 988-1988. Очерки истории 1917-1988гг. М.: Издание Московской Патриархии, 1988. – 112с.
17. Сазонов Д.И. «Не хлебом единым» (Мф. 4:4) (Воспоминания об отце – протоиерее Иоанне Григорьевиче Сазонове). Костромские этюды. Сборник статей. Кострома, 2014. – 528с.
18. Сазонов Д.И., прот. Приходская жизнь Русской Православной Церкви в 1958-1988гг. По материалам Центральной России. Кострома: Костромской государственный университет, 2020. – 588с.
19. Старк Б., прот. Вся моя жизнь – чудо...: воспоминания и проповеди. М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный ун-т, 2009. – 800с.
20. Эдельштейн Г., прот. Записки сельского священника. М.: РГГУ, 2005. – 369с.
21. Эдельштейн Г., свящ. Право на правду. М., 2016. – 504с.