Накануне великих деяний

очерк

Жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.

Евангелие от Луки 10:2

Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие…

Евангелие от Марка‎ 16:‎15

Ангинская слобода

Озеро Байкал от сотворения мира видело тьму разноликих, разноязыких племён, и дерзких, и тихих, истлевших по скалистым и пологим берегам. В смутной человечьей памяти осели лишь отзвуки далёких времён и гордых племён: хунны, баргуты, курыкане; из сих древних корней вызрели поздние прибайкальские племена тунгусов и бурят. Позже явились к байкальским берегам и русские казаки и промысловые люди.

В 1643 году при царе Алексее Михайловиче из Верхоленского острога вышла ватага казаков во главе с тобольским пятидесятником Курбатом Ивановым. Тунгусский князь Можеуль, нанятый проводником, повел их встречь солнцу. Казаки, перевалив Приморский хребет, вышли к Байкалу напротив острова Ольхон. Курбат Иванов нарисовал карту Байкала, и 2 июля 1643 года в Российские земли вошло западное Прибайкалье и остров Ольхон.

Казаки-землепроходцы, осмотревшись, убедились: богата здешняя тайга белкой и соболем. А шкурки пушных зверьков дорого ценились в торговле, посему вскоре прихлынули к Байкалу и русские промысловики. Да кроме пушных зверьков добывали и копытных. А крестьяне, что следом пришли, радовались: обильны травостоем пастбища и покосы; добра земля в приречных долинах, пригодна для сева ячменя, овса и даже пшеницы. И осели русские в верховьях Ангары, Лены и речных притоков.

В прибайкальской тайге, вблизи ложбины Карчикай и озера Тулон родилась река Анга – на языке эвенков Волчья пасть, либо, расселина – узкое ущелье в горах. Гибко извиваясь, побежала Анга к реке Лене по заболоченным распадкам, где по осени на бурых мхах красным-красно от клюквы. Миновала Анга южные склоны Чёрного хребта, где могучие ели и лиственницы пышными кронами вознеслись в небеса, где вольно бродят лоси, изюбри и медведи, а на вешних зорях таинственно бубнят тетерева, и костяно перещёлкивают глухари.

Покружив по таёжным падям, выбежала река на вольную долину, где густые травы и чудные цветы, куда триста лет назад пришли русские казаки, где и побратались с эвенками.

Вообразим погожий летний день… На берегу Анги казаки развели костёр, сварили уху из добытых ленков и, помолившись, отведали – добра похлёбка. Поклонились на восток:

– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь. Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй! Благослови.

Вздремнув под речной говор, побродили казаки по долине и вырешили: добрая земля, живи и радуйся. Основали казаки заимку, повеличенную в честь реки – Ангинская; а заимка потом выросла в слободу, где казаки и мужики ловили рыбу, охотились, пасли лошадей и коров, сеяли жито, косили сено на зиму.

В 1682 году князь Иван Петрович Гагарин, царский стольник[1] и воевода Илимского воеводства, отдал Киренскому Свято-Троицкому монастырю слободу с пахотными землями, сенокосными угодьями, а так же с рыбной ловлей на Байкале и по большим и малым рекам. И стала Ангинская слобода монастырской вотчиной, где жили монастырские крестьяне – пахали землю, сеяли рожь, ячмень, овёс, ячмень и горох. Пытались и пшеницу сеять, но толку мало – шибко уж прихотлива матушка-пшеничка.

О ту далекую пору в здешних землях сеяли больше рожь – пятьдесят пять процентов посевов, и обычно озимую; на долю овса приходилось двадцать два процента, пшеницы – пятнадцать, ячменя – шесть, прочих зерновых – два.

Из Ангинской слободы выросло село Анга, прославленное на весь белый свет, – в селе родился и жил святитель Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский, апостол Америки, Сибири и Дальнего Востока.

* * *

Русские казаки и крестьяне, пришедши в Сибирь из архангельских, вологодских, новгородских и прочих российских земель, выкопав и обшив деревом временные избы-землянки, тут же возводили на холмах часовни и церкви, кои золотисто светились венцами на ярких рассветах и закатах. А уж потом рубили избы, и хоромные, и скромные.

Вот и в Ангинской слободе казаки, крестьяне и монахи прежде вольготного жилья строили церковь. И, по слухам, однажды в слободу явились таёжные эвенки. Подошли к плотникам. И молодой эвенк, который умел говорить по-русски, спросил:

– Однако, большой чум строите?

– Не чум, а церковь, мил-человек, – ответил монах.

Эвенки не ведали про церковь, и монах пояснил:

– Церковь – Дом Бога. В церквях христиане молятся Богу…

– Какому Богу?

– Вы молитесь Солнцу, Луне, тайге, озёрам и рекам. Вы молитесь даже байкальским ветрам – Сарме, Култуку, Баргузину. А христиане молятся единому Богу, властелину неба и земли.

– Ой-ё-ё-ё… – подивился молодой эвенк. – И помогает вам Бог ваш?

– Помогает тем, кто любит Бога и людей.

– Однако, и эвенкам бы вашего Бога…

– Тогда надо креститься во Христа, – сказал монах и пояснил смысл таинства крещения.

Долго ли, коротко ли, но вначале восемнадцатого века жители Ангинской слободы возвели Божий Дом – на высоком холме красовалась деревянная церковь в честь святого пророка Ильи, которую в народе звали Ильинская. Около церкви – рубленные кельи здешних монахов, кои спасались и вымаливали у Христа Бога спасения православным христианам, здравствующим и почившим.

Возведя церковь, слобожане срубили бревенчатые избы и славно зажили в тёплом жилье; трудились, не ленились: пасли лошадей и коров, косили сено на зиму, пахали землю, сеяли жито, иные кормились с ружья либо ловили рыбу в Анге. И Богу усердно молились…

В середине восемнадцатого века монах Корнилий и ангинские крестьяне срубили другую деревянную церковь, опять же во святую память Ильи-пророка. А через полвека крестьянские сыны – славные братья Ольхоновы и Воробьевы – сложили Ильинскую церковь из камня, избрав холм за ручьём, впадающим в Ангу. Каменная церковь, обильная старинными иконами, вышла трехпрестольной: тёплый придел (справа) – в честь Ильи Пророка; центральный – в честь Пресвятой Троицы; левый придел – во имя Прокопия и Иоанна Устюжских Чудотворцев, позже переименнованый в предел в честь первосвятителя Иннокентия, Иркутского чудотворца.

Старая же деревянная церковь обратилась в богадельню – добрый приют для одиноких стариков и старух; и при богадельне той в 1832 году жили десять бездомных старушек. Жили старушки на подаяния добрых людей.

Раннее детство Вани Попова

Свято храня правду событий, вообразим и сочиним лишь некие картины, дабы живо виделось житие грядущего святителя в селе Ангинском.

В селении том, Богом избранном, жили священники Поповы, коих в старину звали: попы; а посему фамилия Поповы, видимо, и родилась из разговора:

– Чьи дети в церкви поют?

– Поповы…

Из сего древнего рода священников, прослуживших более ста сорока лет в Ангинской слободе Верхоленского уезда Иркутской губернии и вышел Евсевий Иоаннович Попов, пономарь Ильинской церкви. Оговоримся: Поповы служили Богу равно диаконами и пономарями. А жил Евсевий Иоаннович с богоданной женой Фёклой Савишной рядом с церковью, в деревенской избе, по соседству с избой отца Иоанна Иоанновича Попова.

В старинном священническом роде вызревал грядущий святой, о коем поведём речь. Его прапрадеда Иоанна Пантелеймоновича Попова в 1790 году от Рождества Христова прислали из Тобольска в Иркутск, где отец Иоанн служил священником в церкви во имя Спаса Нерукотворного. Прадед Иоанн Иоаннович Попов с 1738 года – священник Ильинской церкви в Ангинской слободе и основатель род ангинских священников. А дед святителя Иоанн Иоаннович Попов женился на дочери Андрея Петрова, священника Харлампиевской церкви в Иркутске; и в семье его сына, священника Иоанна Иоанновича Попова, родился Евсевий Иоаннович Попов, отец будущего святого.

А 26 августа 1797 года в селе Ангинском случилось чудо… На утренней заре радостно звонили колокола Ильинской церкви. И колокольный звон плыл по долине реки, уплывая в окрестные леса и лугам, а в синем небе весело кружились голуби. Колокола звонили в честь праздника Владимирской иконы Божьей Матери, и нарядные жители села, старые и малые, спешили в церковь на божественную литургию.

В сей праздничный день и случилось чудо: благочестивым и христолюбивым супругам Евсевию Иоанновичу и Фёкле Савишне Поповым Господь даровал сына, наречённого по крещению Иоанн, – родился великий святой, которому будет молиться весь православный люд.

Ваня, как звали малого в миру, стал седьмым в большой семье Евсевия Ивановича и Фёклы Савишны; а через три года родился и Стефан. «Один в пухе, другой в брюхе…» – говаривали крестьяне про часто рожавших жён. Впрочем, встарь эдакие семьи, где восемь чад, в деревнях и сёлах не в диковину, бывали семьи и по пятнадцати и двадцати ребятишек.

Мемориальный дом, где провел детские годы Ваня Попов

Когда явился на белый свет Ваня Попов, истекал месяц август, величаемый, серпень, жнивень, поскольку ангинские крестьяне, наточив серпы, выходили на жнитву (жатву) ржи, овса, ячменя. Подростки в ближних лесах брали голубицу, смородину, малину и набивали корзины груздями и рыжиками, что красовались в сосновых борах. Торопливо готовились к путешествию перелётные птицы, ибо в августе лето навстречу осени вприпрыжку бежит.

Сквозь сумрак веков видится, рождается в светлом воображении изба сельского пономаря Евсевия Попова… Высокое крыльцо, сени с деревянной бочкой для воды, рядом деревянные вёдра и коромысло; на стене конская упряжь и плетённые корзины. А из сеней – тяжёлая, тесовая дверь в горницу, где в красном углу – божница, и в мерцающем свете лампады оживают святые лики. Рядом с божницей полка зачитанных церковных книг; а под божницей дощатая кровать, где лежит под святыми хворый Евсевий Иванович. Вдоль стен широкие лавки, застеленные рядном и годные для спанья. Посреди горницы – русская печь в пол-избы, к печи льнут полати, где спят ребятишки; а за печью – куть, заставленная деревянными лопатами, берестяными туесами, глиняными горшками и чашами. В кухне Фёкла Савишна варит щи и каши, печёт хлеб и калачи, а по великим праздникам – рыбные пироги и творожные, брусничные шаньги.

Подле окна – стол, и на столешне сияет медный самовар, рядом чугунный светец, куда крепили берёзовую лучину. В поспешные зимние сумерки, запалив лучину, Фёкла Савишна и старшие дочери пряли овечью шерсть, вязали варежки и носки; старшие сыновья подшивали валенки, а уж Евсевий Иванович читал вслух Святое Писание.

В сей крестьянской избе и случилось чудо: родился и жил до шести лет прославленный на весь белый свет, грядущий святитель Иннокентий, апостол Америки, Сибири и Дальнего Востока.

Младенца окрестили в Ильинской церкви. Священник вынул младенца из крещальной купели и, любуясь, подал в руки крестьянина Саввы Чувашева и Устиньи Яковлевой, жены казака Тюрюкова. Восприемники с любовью приняли крещаемого, и с того дня нареклись крёстным отцом и крёстной матерью. А крёстные родители в таинстве крещения отвечают перед Богом за благочестивое, христолюбивое возрастание чада.

Коль православные давали новорождённым имена по святцам, то крещаемый обрёл имя Иоанн в честь преподобного Иоанна Постника, чьи подвиги Церковь славила в сей день. Отныне святой Иоанн Постник – Небесный покровитель раба Божия Иоанна, в миру Ивана Попова.

* * *

Семьи сельских священников, диаконов и пономарей, имея жалкое жалование да скудные подношения за исполнение треб, жили по-крестьянски: на подворье мычали корова с бычком, блеяли овцы, кудахтали куры; на огороде зрела капуста, репа, свёкла, лук и чеснок. Хозяйка либо старшие дочери доили корову, и в погребе хранились молоко, сметана и творог. Сыновья чистили стайки, стригли овец, пилили дрова, а подросши, заматерев, запрягали лошадь в соху и пахали землю. По весне во вспаханную землю засевали рожь, ячмень, овёс, пшеницу, гречиху, просо и горох. Пшеницы сеяли мало; больше сеяли рожь – лучше вызревала. После жатвы пшеницу и рожь мололи на мельницах – вот в амбарных сусеках мука; дробили зерно и на крупорушках – вот и крупы в берестяных туесах.

В больших сельских семьях даже малые дети подсобляли родителям; а уж лет с десяти трудились рядом со взрослыми; так и дети пономаря Евсевия Ивановича: весной сажали картошку, репу, капусту, свёклу, морковку; летом пасли овец и коз на пастбищах, пололи грядки в огороде и на сенокосе сгребали скошенную траву в копны. Ближе к осени бродили в лес за Ильинскую церковь и кладбище, где в еловом и сосновом бору на зиму собирали рыжики и грузди. С реки Анги либо с ручья Манкай возили воду, привязав бочонок летом на тележку зимой на салазки; на реку же по зиме водили корову на водопой. В эдаких сельских трудах и жила семья пономаря Евсевия Ивановича Попова.

Дивная и щедрая прибайкальская тайга обнимала село Ангинское; в тайге – синым-синё от голубики, красным-красно от брусники, а ближе к осени в изобилии грибов. По селу течёт река Анга, где на рассветах и закатах играет, плещется рыба; и на утренних зорьках старшие сыновья Евсевия Ивановича, возможно, ловили матёрых ленков, серебристых хариусов, а в морды,[2] сплетённые из тальниковых прутьев, добывали гольянов, коих матушка парила в русской печи.

Раннее детство Вани Попова похоже на детство сельских ребят. Зимой катался на салазках с ледяной горки, а летом купался в речке. В тайге собирал с братьями и сёстрами грибы подосиновики, подберёзовики, маслята и грузди. Случалось, ребятишки уходили гурьбой далеко за село, и в полях брали душистую землянику, которую звали пёстрая ягода. Возле реки и возле ручьёв собирали чёрную и красную смородину, или по-сибирски – кислицу.

Но, похоже, большее время Ваня Попов проводил в церкви… без Бога ни до порога… молился с братьями и сёстрами, помогал священнику и диакону на богослужениях. И пусть семья Поповых жила бедно, бедность не печалила, ибо «похлёбка пуста, но душа чиста». Евсевий Иванович приучил сына не унывать, а терпеливо и спокойно переносить горести жизни. Бог терпел и нам велел… Молитвы и любовь к труду помогали, ибо, как и старшие братья, сестры, Ваня смалу помогал отцу и матери.

Хотя рос среди дивных лесов и лугов, детство сельскому отроку выпало горестным – бедность и хворый отец: Евсевий Иванович лежал на смертном одре, дышал на ладан. Смолоду славился добрым здравием, но однажды промёрз до костей, простудился, слёг и уже не исцелился.

Когда Ваня вырос, то вспоминал:

– Отец, будучи долго болен, почти всегда лежал в постели…

Семейство церковного пономаря читало утреннее, вечернее правило, а Фёкла Савишна, видимо, усердно молилась об исцелении мужа:

– О Премилосердный Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, в Нераздельней Троице покланяемый и славимый, призри благоутробно на раба Твоего Евсевия, болезнию одержимаго; отпусти ему вся согрешения его; подай ему исцеление от болезни; возврати ему здравие и силы телесные; подай ему долгоденственное и благоденственное житие, мирные Твои и премирные блага, чтобы он вместе с нами приносил благодарные мольбы Тебе, Всещедрому Богу и Создателю нашему. Пресвятая Богородице, всесильным заступлением Твоим помоги мне умолить Сына Твоего, Бога моего, об исцелении раба Божия Евсевия. Все святые и Ангелы Господни, молите Бога о больном рабе Его Евсевии. Аминь.

И Ванюша, смалу боголюбивый, богомольный, шептал в слезах:

– Боже милостивый, исцели моего батюшку…

Не взирая на тяжкую хворь, отец читал семейству Святое Писание; поучал чад житию в любви ко Всевышнему и ближнему.

Дали воображению вольную волю, то не резон и обуздывать…

Однажды Евсевий Иванович позвал четырёхлетнего сына, и Ваня послушно подошёл к постели, где лежал хворый отец.

– А желаешь ли, Ваня, чтобы я учил тебя чтению? – спросил отец.

– Желаю, тятя, желаю, – охотно согласился Ваня.

– Ну, тогда, сына, учись, не ленись. Ученье – свет, а неученье – тьма.

С той поры Ваня старательно учился, и редко играл на улице с ребятами. Бывало, забежит соседский парнишка и манит:

– Айда, Ваня, в догоняшки играть…

Редко Ваня согласится, чаще откажется:

– Нет, я не пойду. Я с батюшкой…

Обучая сына чтению, возможно, Евсевий Иванович помнил, как учился грамоте отрок Варфоломей, грядущий светоч Земли русской, преподобный Сергий Радонежский. Сему подростку долго не давалась грамота, хотя бился, колотился и усердно учился…

* * *

…У рабов Божия Кирилла и Марии Радонежских росли три сына: Стефан, Варфоломей, Пётр, и отец, приобщая семейство к библейским знаниям, повелел смалу учить сыновей чтению и чистописанию. Стефан и Пётр уже бодро и бойко читали, а Варфоломею чтение не давалось – азы, буки, веди страшили, яко медведи. И родители бранили, и учитель укорял, и товарищи насмехались, а всё без толку. Варфоломей, втайне от людей, со слезами молился Богу:

– Господи! Дай мне силы выучить грамоту, научи и вразуми меня…

И Господь услышал слёзную молитву смиренного отрока… Однажды отец послал Варфоломея искать жеребят, и когда тот бродил в лугах и лесах, то вдруг увидел под могучим дубом монаха-черноризца, который молился Богу и чудился ангелом. Помолясь, взглянул на Варфоломея, и малый склонился в земном поклоне. Провидя в отроке будущего святого, ангел в обличии черноризца подозвал Варфоломея, благословил и с любовью во Христе поцеловал. Затем спросил:

– Что ты ищешь и чего хочешь, чадо?

Варфоломей ответил, полагая, что говорит со старцем здешней обители:

– Душа моя печалится о том, что я учусь грамоте, но не могу одолеть. Отче, помолись за меня Богу, чтобы я освоил чтение …

Черноризец вскинул руки и, глядя в небо, усердно молился Богу, затем подал Варфоломею святую просфору и велел:

– Открой уста свои, чадо, возьми просфору и съешь – то тебе дается в знамение благодати Божией и понимания Священного Писания. И знай, что отныне Господь дарует тебе хорошее знание грамоты, большее, чем у твоих братьев и сверстников…

И в этот же день Варфоломей, удивляя родителей и братьев, с Божией помощью живо и красиво читал Псалтирь…

* * *

Ваня же с Божией помощью пяти лет от роду читал Псалтирь, да бегло, не по слогам; и дивился отец, славил Бога, даровавшего сына, столь смышлёного и усердного в учении.

Тяжкую хворь судил Господь Евсевию Ивановичу, да не во смерть, а в очищение, спасение и обретение вечной жизни в Небесной Обители. Ване пошло шестое лето, когда отец предал Богу душу, «исповедавъ своя согрѣшенія, и Св. Таинъ пріобщенъ, и елеемъ освященъ, помре 40 лѣтъ»[3] [3].

Пришла беда – отворяй ворота… Семейству пономаря и при хвором отце жилось не до жиру, быть бы живу, а ныне Фёкле Савишне с оравой ребятишек хоть по миру броди с нищенской сумой, пой Лазаря[4] под окнами, проси милостыню: «Добрые люди, Христа ради подайте на жизнь…»

– Чем кормить, во что одевать и обувать малых деток, ума не приложу, – со слезами жаловалась Фёкла Савишна. – На обеденном столе – хлеб с солью, да водица голью.

Но, слава Богу, мир не без добрых людей; к тому же в селе жил дядя сирот – Димитрий Иванович Попов, диакон Ильинской церкви. Дядя помогал горемычной вдове и даже взял Ваню в свою семью.

Однажды дядя говорит племяннику:

– Знаю, отец учил тебя грамоте…

– Да, тятя учил читать, – ответил Ваня и заплакал об отце.

– Не плачь, Ваня… Царствие Небесное рабу Божию Евсевию. Молись о его душе…

– Молюсь, дядя…

– Коли отец учил тебя читать, то и продолжим учение… Глядишь, и Апостол[5] осилим, и Псалтирь … Потрудимся. Без труда, Ваня, и карася не вынешь из пруда.

* * *

Завершался Рождественский пост, и священник на проповеди толковал прихожанам:

– Пост… истинный, яко Божественные Писания показуют нам, не обращен токмо сиречь пищи и пития удалитися, но и от всех неподобных мыслей и злых дел воздержитися и от великого греха храните себя.

А посему православные постились и брюхом, и духом – жили в умилённой любви к Богу, во всепрощающей, сострадательной любви к братьям и сестрам во Христе.

Накануне Рождества Христова, в Рождественский сочельник дядя с племянником читали Евангелие. И виделось Ване… Вот пещера в горе – вертеп, и в сию пещеру хозяева на ночь загоняли коров, овец и лошадей. В том вертепе – долгий ящик, прозываемый ясли, куда хозяева кидали сено и солому для коров, овец и коз. В яслях и родился младенец Иисус Христос…

Ещё не выглянуло солнышко, не осветило село, а в Ильинской церкви уже празднично звенели колокола; и люди, невзирая на лютые рождественские морозы, спешили в церковь: ныне Рождество Христово, ныне родился Иисус Христос…

И в церкви свершилось новое чудо… Шестилетний Ваня Попов на божественной литургии читал Апостол», и Фёкла Савишна глядела на сына со слезами радости; а церковные прихожане восхищённо слушали парнишку и, выйдя из церкви, рассуждали:

– Парнишке всего шесть лет!.. И он читает книгу «Апостол»!.. Чудо…

– Взрослые-то грамотеи, книгочеи не могут осилить…

– Кого же осилишь, книга же на божественном языке, – собеседник помянул церковно-славянский язык, на коем изложены богослужебные книги

– Да у нас в селе и грамотеев-то по пальцам сочтёшь…

– Да так толково, так бойко читал…

– Ну так, смалу же в церкви. Вот ему и благодать Божия…

Создавший великий исторический труд о святителе Иннокентии, писатель Иван Барсуков[6], по сему поводу выразил восхищение:

«Мальчикъ учился такъ успѣшно, что онъ еще семилѣтнимъ ребенкомъ читалъ въ своей церкви въ праздник Рождества Христова, за литургіею, Апостол. И своимъ толковымъ чтеніем доставлялъ утешенiе прихожанамъ церкви св. Иліи пророка…»

Дивились церковные прихожане чуду: шестилетний чтец, смалу возлюбивший церковную службу, боговдохновенно читал Апостол, и от мальчика при чтении исходила Божия благодать, восхищая народ, до слёз умиляя мать. В сем событии таилось предвестие великих деяний сего отрока на ниве христианского просвещения российских инородцев.

Вообразив Ильинскую церковь и шестилетнего мальчика, читающего Апостол, невольно вспомнишь беседу Спасителя с будущими апостолами: «В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф.18, 1-4).

* * *

Покойный отец, обучая сына грамоте, очевидно, читал Святое Писание, засевая в душу послушного отрока любовь ко Всевышнему и ближнему, приучая к смирению и уничижению. А посему Ваня Попов рос кротким, и сроду не хвалился тем, что в шесть лет с Божией помощью читал в церкви Апостол и Псалтирь. Хотя, повторим, чтение на церковнославянском наречии даже избранным книгочеям бывало не по силам, к сему и грамотев-то среди крестьян днем с огнем, а ночью с лучиной не сыщешь.

Смалу не любил будущий святитель, когда его хвалили. Будучи взрослым, прочёл статью в газете, где – сплошная щедрая хвала. Похоже, не из лести, из восхищения, выдумали сочинители, что Ваня Попов на Пасху Христову читал в церкви богослужебные книги, будучи четырёх лет от роду. Смутился будущий святитель, досадливо поморщился и письменно ответил:

«…Говорится, что я чѣтырехъ лѣтъ на пятомъ читал уже Апостолъ за литургiею[7]. Это слишкомъ много сказано! Этого пропустить уже нельзя, иначе это можетъ подать инымъ новодъ думать обо мнѣ что нибудь необычайное, или приравнивать меня, Богъ знаетъ, к кому! Нетъ, это было далѣко не такъ. Чтѣырёхъ лѣтъ на пятомъ я лишь началъ учиться грамотѣ и не у кого либо другого, а у своего отца, который, будучи долго боленъ, почти всегда лѣжалъ в постели. Апостолъ же я читалъ не въ Пасху, а въ Рождество Христово. Я это очень хорошо помню, и это было уже тогда, когда я учился у дяди своего, т. е. после смѣрти отца моего (в 1803 г.). Следовательно, я читалъ Апостолъ, когда былъ шести лѣтъ на сѣдьмомъ…» [1]

* * *

Но вернёмся воображением в Ильинскую церковь, где шестилетний Ваня Попов читал книгу Апостол… Подившись эдакому чуду, прихожане печально вздыхали, ибо парнишка удручал бедным одеянием:

– Чтец-то добрый, а до чего же худо одет…

– Да уж… Нищие на паперти богаче одеваются…

– Богаче, не богаче, но справнее…

На Ване – зачиненные порты, поношенный зипун; и обут в старые чирки – обувь бедных крестьян.

– А где же ему, горемычному, добрую-то одежду взять?!

– Верно, шибко уж бедно Поповы живут…

– А с чего и богаче-то заживёшь?! У Фёклы Савишны орава малых детишек…

– И мужа-работника схоронила…

– Да и какой работник, коли долго болел?!

– Но до болезни-то был здоровый, работящий…

Когда Евсевий Иванович слёг, а потом и предал Богу душу, семья лишилась работника. А сыновья ещё не вошли во взрослые лета и не могли заменить отца на подворье.

Возможно, Фёкла Савишна посылала сыновей и дочерей к богатым крестьянам. В их семьях девчушки водились с малышами, парнишки пасли коз либо овец; а старшие дочери и сыновья, возможно, помогали хозяевам на сенокосе, на жатве хлебов. И хозяева щедро либо скупо одаривали батраков ржаной мукой, крупами, маслом; но кормили сытно, и батраки низко кланялись:

– Благодарим за хлеб, за соль, за щи с квасом, за лапшу, за кашу, за милость вашу.

Но ребячьи заработки в людях семью не спасали; и всякий вечер Фёкла Савишна печально глядела на детей, которые не ели досыта и одеты были в старые обноски. В бедных семьях дети донашивали одежду старших братьев и сестёр; а матери хотелось купить ткани, нашить сыновьям рубахи, порты и кафтаны; а дочерям – сарафаны и девичьи кафтаны… Но где взять деньги на ткани, коли и на прокорм не хватает?..

Думала Фёкла Савишна, думала и придумала. Ободрённая чудесным даром Ванюши, бодро читающего «Апостол» и «Псалтырь», пыталась пристроить дивного книгочея в церковь пономарём. Всё доход семье от жалования семилетнего сына. Но Господь ссудил Ване Попову иной жизненный путь…

Когда Ваня Попов стал священником Иоанном (Вениаминовым), то вспоминал: «В семинарiю я поступилъ уже дѣвяти с половиною лѣт и после нѣскольких попытокъ матери моей определить меня на мѣсто отца моего пономаремъ. Попытки эти были напрасны, не смотря даже и на то, что мать моя оставалась въ безпомощномъ положѣнии с тремя дѣтьми, кроме меня. Попытка в томъ же роде сдѣлана была еще чрез два или три года после поступлѣния моего в семинарiю, но тоже напрасно. И это, конечно, потому, что мнѣ суждено служить нѣ на месте моей родины, а въ Америке…» [1]

К сему в 1806 году чудесно одарённого, девятилетнего отрока Ильинская церковь решила послать в Иркутскую духовную семинарию. Выучится, рукоположат в диаконы, а там, глядишь, и в священники.

Ване шёл десятый год, когда ангинский диакон Дмитрий Иванович Попов оповестил Фёклу Савишну:

– Ильинская церковь посылает Ваню в духовную семинарию…

– В Иркутск?.. – испугалась Ванина мама.

– В Иркутск.

– Такого маленького?

– Да какой же маленький?! Десятый год пошёл… Да и погляди, Фёкла Савишна, какой рослый. Словно и не девять лет, а все пятнадцать… А потом, в отроке эдакое рвение к учению и усердие…

– А может, все же пономарём в церковь?.. На место отца… Все хоть помощь семье…

– Нет, Фёкла Савишна, – напрасные хлопоты… А вот в семинарии худо-бедно, накормят, оденут, обуют. И тебе меньше забот...

Мать, тяжко вздохнув, согласилась.

…Осеннее прохладное утро. Пожелтели лиственницы за селом, покраснели кусты черёмухи в палисадниках, а в синем небе с курлыканьем плыли журавли. В тёплые края улетали перелётные птицы.

У избы Дмитрия Ивановича Попова дремала лошадь, запряжённая в телегу. Дмитрий Иванович уложил дорожную суму, кинул охапку соломы, чтобы мягче сидеть, и укрыл телегу войлочной кошмой.

Рядом с телегой – семья Поповых; пришли пожелать Ване счастливого пути. Мать со слезами обнимала сына, крестила и молилась. Просила в молитвах, чтобы Иисус Христос благословил сына в путь-дороженьку. Чтобы Николай угодник охранял путников. Чтобы Господь Бог даровал отроку Иоанну доброе житие в граде Иркутском, без глада и хлада. Умоляла и Ангела Хранителя, дабы денно и нощно оберегал сына.

– Ну, Фёкла Савишна, трогаемся, – сказал Дмитрий Иванович, усевшись в телегу. – Садись, Ваня.

Обнявшись с братьями и сёстрами, Ваня притулился возле дяди, и возница, ангинский мужик, встряхнул вожжами, и лошадь тронулась. Ваня с грустью вглядывался в сельские избы, в заводи и плёсы Анги, где любил купаться жарким летом. Ваня прощался с родным селом, прощался с деревенским детством…

(Продолжение следует)