Проблема авторства для полководца — вещь не столько абсолютная, сколько относительная. Действительно, стоит ли упрекать военачальника, если он позаимствовал чью-то идею? Зато в итоге добился ошеломительного успеха, разгромив врага в пух и прах. Война не тот случай, когда можно заводить разговор об использовании чужих наработок с неизбежными неустойками за нарушение авторских прав.
«Нелепая затея» генерала Куропаткина
После выхода на экраны художественной эпопеи «Освобождение» (фильм «Битва за Берлин») полководец Георгий Жуков предстал массовому зрителю как новатор военного искусства. Берлинскую наступательную операцию он предварил не только традиционной артподготовкой, но ещё и прожекторной атакой. И лишь военные историки знают: это нельзя считать собственным изобретением маршала. Дело в том, что в период Первой мировой мощности прожекторов решил использовать в наступательном бою генерал от инфантерии Алексей Куропаткин, когда получил под свою команду элитный Гренадерский корпус.
К сожалению, ночная атака зимой 1916 года имела лишь временный успех, да к тому же электрические прожектора засекла немецкая артиллерия, получившая превосходство на данном направлении, она и ответила должным образом, ударив по мощным источникам света и двум наступающим полкам (Киевскому и Таврическому).
И русские гренадеры, поднятые на воздух в белых маскировочных балахонах, так и повисли на колючей проволоке полосы заграждения. «Нелепая затея привела к бессмысленным потерям», — резко оценил действия Куропаткина талантливый историк русского зарубежья Антон Керсновский. Не везло военному экс-министру, императорскому генерал-адъютанту ни в русско-японскую, ни в германскую…
Ослепить противника и победить!
А вот у маршала Жукова «нелепая затея» генерала от инфантерии получила масштабное развитие — ночной атакой на тридцатикилометровом рубеже атаки трёх общевойсковых армий немцы были дезорганизованы. У русских появилось новое супероружие! Но, оказывается, прожекторное ослепление явилось неожиданностью и для наших войск. А поскольку всё делалось скрытно, за считанные часы до наступления «царица полей» получила от взводных довольно странную команду: «Не удивляться!»
На пресс-конференции, устроенной в Берлине для советских и иностранных корреспондентов, Главнокомандующий Группой советских оккупационных войск в Германии ровно через месяц после Великой Победы высоко оценивал собственное изобретение:
«Большую роль в успехе ночной атаки по всему фронту сыграло одно техническое новшество, применённое нами в этой операции. Чтобы помочь танкам и пехоте лучше ориентироваться в ночной атаке, мы организовали по всему фронту прожекторный подсвет пути для наступающих колонн.
Одновременно наши прожектора не только подсвечивали путь наступающим войскам Красной Армии, но и ослепляли противника, который вследствие этого был лишён возможности вести точный прицельный огонь по наступающим. Примерно на каждые 200 метров действовал один мощный прожектор. В итоге всех этих мероприятий наша атака для противника была неожиданной. Взаимодействие большой массы артиллерии, танков, авиации и пехоты при введении в действие прожекторов было для противника настолько сокрушающим, что он не выдержал напора, и сопротивление его было сломлено».
Нетрудно догадаться, что электрические прожектора могли работать лишь непродолжительное время: наступало утро, и светить что есть мочи было, разумеется, незачем. А во второй половине дня командующий 1-м Белорусским фронтом принял решение вводить в сражение ещё и танки — 1-ю и 2-ю гвардейские армии, которые вместе с пехотой поползли на роковые холмы. Враг оказывал жесточайшее сопротивление, и бронетехника использовалась в лобовом штурме скорее тоже как психологический фактор. Вряд ли это было разумным решением: уже вскоре танки пылали яркими факелами на подходах к рубежам обороны. Преодолеть противотанковые рвы машины не могли, а само использование бронированного кулака вызвало недоумение у Верховного, который в досаде даже повесил трубку, оборвав разговор с маршалом.
В первый день наступления 16 апреля войска 1-го Белорусского далеко не продвинулись — фронту на Зееловских высотах потребовалось ещё два дня упорных боёв, и говорить о том, что сопротивление противника было сломлено, а он «не выдержал напора», — явное преувеличение. Возможно, необходимое для того, чтобы подчеркнуть комплексный характер атаки и то самое «техническое новшество».
И всё же легендарному маршалу Великой Победы именно этот прожекторный бой, свидетелем которого он стал 16 апреля 1945 года на своём КП, запомнился на всю оставшуюся жизнь.
Правда, у Георгия Константиновича, несмотря на весь его полководческий магнетизм, нашлись и оппоненты из числа командармов, войска которых штурмовали Зееловские высоты. За весь 1-й Белорусский они, естественно, говорить не могли, а что касается расположения собственных армий (8-й гвардейской генерал-полковника Василия Чуйкова), то здесь передний рубеж обороны просматривался с трудом. Бойцы вообще мало что видели впереди. Главным образом по причине предрассветного тумана и огромного облака пыли, поднятого мощнейшей артиллерийской подготовкой — предшественницей и прожекторной атаки, и самого наступления. В силу хотя бы этих причин рекомендовать применение «миллиардов свечей» для грядущей войны было крайне нецелесообразно. «Вводить этот принцип в систему нельзя», — советские генералы были очень категоричны, анализируя в апреле 1946 года итоги Берлинской наступательной операции на специальной научно-практической конференции.
В учебник истории войн и военного искусства как ноу-хау Жукова — другой разговор. В любом случае при существовавших тогда лакунах Первой мировой у кого бы возникла мысль обвинять советского полководца в подражании царскому генералу, если для современников авторство Георгия Константиновича было бесспорным ещё и по той банальной причине, что идея уже применялась комдивом Жуковым раньше — против японцев под Халхин-Голом?
От прожекторной атаки до танкового прорыва
Весьма любопытно, что и немцы успешно использовали прожектора в период Второй мировой, в том числе на Восточном фронте — при захвате острова Кролевец на Днепре в конце августа 1941 года. Борьбу за Кременчугский плацдарм, сыгравший решающую роль в борьбе за овладение Киевом, вёл 52-й армейский корпус генерала пехоты Курта фон Бризена. Кстати, не только участника Первой мировой, но ещё и гвардейского капитана, который в 1916 году был переведён в германский Генштаб.
Так вот откуда «уши» растут! Идею атакующей подсветки на Северо-Западном фронте Русской императорской армии мог вполне подхватить фон Бризен и творчески её переработать через какую-то пару десятков лет. Немцы не особенно стеснялись: все средства для них были хороши…
Когда начиналась Вторая мировая, новым оружием, которое с первых дней наводило на противника панику, обладал вермахт, и это была его мобильная бронетехника, плодившая раз за разом пресловутые «клещи». «Внимание: танки!» — точно предупреждал всех генерал Гейнц Гудериан, который в разработке практического применения теории глубоких операций был далеко не оригинален. Немец беспардонно украл идею у англичанина Джона Фуллера.
Подполковник Британского танкового корпуса первым в истории войн и военного искусства разработал и осуществил танковый прорыв силами почти пятисот единиц бронетехники ещё в ноябре 1917 года при Камбре. Германский фронт был прорван, но соотечественники не оценили в полной мере талант Фуллера и его гениальную тактическую наработку.
Из британского национального архетипа вышел только адмирал Нельсон, которому танки ни при каких обстоятельствах не могли присниться. Вот если бы речь шла о линейных крейсерах…
В начале тридцатых годов прошлого столетия Фуллер, уже генерал-майор, подал в отставку с поста командира бригады без всякой надежды, что когда-нибудь англичанам удастся модернизировать свою армию. О британском теоретике военного искусства вспомнили уже в Германии, куда однажды он был приглашён на парад в качестве почётного гостя. Надо отдать должное немцам: тем самым они открыто признавали, у кого «танковый бог» Гудериан увёл столь ценную для Рейха мысль, получившую развитие в теории небезызвестного «блицкрига».
Шёл апрель 1939 года, до Второй мировой войны оставалось совсем ничего. Уже через несколько месяцев лучшие танкисты вермахта пока ещё на полях сражений в Европе начнут совершенствовать практические навыки, полученные в военной школе «Кама» на учебных полигонах под Казанью.
И не суть важно, кто у кого учился: немцы у русских или русские у немцев. В разгар зимнего контрнаступления под Сталинградом наши танковые корпуса в точности копировали бронированные клинья противника, столь успешно применимые германской военной машиной в грозном сорок первом. Танкисты 5-й армии Юго-Западного фронта под командованием генерал-майора Прокофия Романенко за три дня с боем преодолели свыше ста километров, а их товарищи по оружию (Сталинградский фронт), обогнув несломленную крепость на Волге с юго-запада, вышли им навстречу и сомкнули кольцо окружения в районе Калача-на-Дону.
Один из штабных офицеров 6-й полевой армии фельдмаршала Фридриха Паулюса после знакомства с оперативной обстановкой делал неутешительный для немецкого военного искусства вывод: «Впервые русские использовали танки столь же массово и эффективно, как и мы».
Не всё же коту масленица! На вооружении РККА теперь были целые танковые армии, которым отводилась решающая роль в разгроме над врагом. Наступало время глубоких наступательных операций с прорывом фронтов и продвижением в тыл врага на сотни километров. И как бы порадовался за родную Красную Армию погибший в самолётной катастрофе молодой комкор Владимир Триандафиллов (1894-1931), ведь это он отстаивал новую тактику, не только заимствуя, но и творчески углубляя идею всё того же английского танкиста.
Шустрый малый
А первый советский танк, созданный на основе французского и итальянского образца производства «Рено» и Фиат» (тоже своего рода импортозамещение), был на заклёпках, и мы много таких машин «наклепали», около тысячи, учитывая, что массовая индустриализация в стране ещё не началась. Эту лёгкую бронемашину назвали МС-1, что означало «малый сопровождения», и она, вооружённая малокалиберной пушкой и пулемётом, предназначалась исключительно для поддержки пехоты.
Боевое крещение наш танк получил в 1929 году, во время вооружённого конфликта с китайцами, когда у них возникли претензии на КВЖД — постоянное яблоко раздора с началом эксплуатации этой «чугунки», проложенной по чужой территории. Двигаясь вопреки уставным требованиям, почему-то самостоятельно, без стрелковых подразделений, одна неполная танковая рота (в атаке участвовало даже меньше десяти машин) нагнала страха на китайцев, удивив к тому же и красноармейцев — они ничего подобного отродясь не видали.
Премьера состоялась, и всё бы ничего, да нашёлся у нас краском Альберт Лапин (Лапиньш), начальник штаба Особой Дальневосточной армии, который решил похерить ни много ни мало — всю идею технической модернизации РККА. Он доложил на самый верх, что не стоить тратить народные деньги на какие-то «игрушки», лучше выпускать больше пушек, бронепоездов и бронеавтомобилей. Краскома не послушали, да и правильно сделали, а вскоре сам товарищ Ежов взял его в свои колючие рукавицы. Как врага народа и приспешника бывшего товарища Троцкого, создателя Красной Армии, который теперь был уже не создатель и тем более нам не товарищ. Ну и как пособника империализма, конечно, что вполне походило на правду, потому как с такими допотопными представлениями в современной войне краснознамённому герою Гражданской войны делать было нечего, да и вредно для РККА.
А вот известный художник-баталист Михаил Авилов, участник Первой мировой, оказался куда прозорливее: он посвятил «шустрому малому» одно из своих живописных полотен, которое делал с натуры в подразделениях Ленинградского венного округа. Ученика Франца Рубо и Николая Самокиша, надо полагать, сильно восхитила зимняя экипировка советских танкистов — будёновки, дублёные полушубки до колен и валенки на картине смотрятся как немаловажная деталь, а в ледяном бронированном чреве в них вообще самое то…
Конечно, первый советский танк, имевший слишком маленькую скорость (всего пятнадцать километров в час) и другие не очень завидные тактико-технические характеристики, успел захватить только советско-финскую войну и годился преимущественно в качестве ботов (бронебойных огневых точек), но несколько машин МС-1 по некоторым историческим сведениям даже защищали Москву.
Николай ЮРЛОВ,
КРАСНОЯРСК
