(Статья написана в 2020-м году)
1
Мы живем в эпоху, когда то, что по-прежнему считаем своей державой, постепенно теряет свои позиции и территории, когда взаимная вражда подобно коррозии разъедает наше утлое судно, без цели болтающееся посреди враждебных стихий, и образует в нем многочисленные бреши, впускающие вовнутрь мутные внешние воды. Сгладить горечь всех этих утрат часто помогают старые советские фильмы, в которых запечатлены картины нашего былого единства. Эти фильмы утверждают нас в том, что нашим недавно еще единым народом действительно был построен прекрасный справедливый мир, в сравнении с каким тот мир, в котором нам приходится жить теперь является жалкой пародией… И вселяют надежду на возможность восстановления утраченного единства…
По этой-то причине и некоторое время назад, когда правопреемники нашего былого величия бездарно сдали глобалистам очередную русскую землю – на сей раз Молдавию, – захотелось найти подтверждение того, что и Молдавия, несмотря ни на что, это все еще наша земля. В памяти в связи с этим почему-то всплыл уже послесоветский фильм «Неверность», созданный в 2006-м году режиссером Евгением Звездаковым.
В фильме рассказано о том, как житель какого-то молдавского села случайно достал из колодца чеканку с любовным посланием, адресованным его жене и подписанным каким-то Петром. Как выяснилось позже, эту чеканку ей подарил двадцать пять лет назад офицер стоявшей поблизости воинской части, который впоследствии, став генералом, благополучно проживал в Москве, преподавал в военном вузе и даже нес нагрузку «по связям с общественностью», совершенно забыв о своей собственной греховной связи на молдавской земле. Воспылавший ревностью молдаванин поехал в Москву разбираться со злодеем, и явился к нему, чуть ли не как пушкинский «Каменный гость», в самый неподходящий момент… Правда, случилось так, что по стечению обстоятельств от ярости ревнивца более всего пострадал сват генерала, пушкинист Костыга…
Но, если отрешиться от весьма остроумного и комичного сюжета, разворачивающегося «на фоне Пушкина», – то фильм, по большому счету, о том, как Пушкин «чувства добрые лирой пробуждал» – и в гонимом ревностью молдаванине, и в генерале, и даже в пострадавшем по недоразумению пушкинисте, которого прекрасно сыграл Маковецкий, – человеке расчетливом, пьющем, не очень-то смелом, и позволяющем себе всякие грешки… Более того, этот-то пушкинист, немного придя в себя, восхитился поступком изувечившего его молдаванина: «Мне вообще кажется, – заявил он, – что этого дикого сына Бессарабии надо беречь! Сколько ярости! Страсти! <…> В один день узнать об измене двадцатилетней давности, немедленно броситься в Москву, там найти и покарать обидчика <…>. Пушкин не осудил бы этого человека, а наоборот…» В итоге и сам пушкинист поступил благородно, по-пушкински, уведя всю эту историю из юридической плоскости, развернув вспять начавшийся уже процесс формального расследования инцидента и уладив дело по совести.
Пушкин в этом фильме чудесным образом породнил всех этих разных людей, вовлекая заодно в орбиту «добрых чувств» даже каких-то африканцев, прибывших в Россию на пушкинский международный конгресс. По ходу фильма обнаружилось, что все участники конфликта, – несмотря на то, что в ходе выяснения отношений пострадали и физиономии, и репутации, и транспортное средство… – преисполнены «добрых чувств», прекрасно понимают друг друга и по сути составляют единый народ… А в конце фильма, когда бушующие страсти уже устаканились, этот самый молдаванин, произнося тост в кругу новых друзей, вспомнил о своем детстве, когда он был очень счастлив и когда у них в школе висели на стене два портрета – Пушкина и командарма Котовского…
Пушкин действительно за короткую жизнь успел своим великим словом связать воедино всю нашу империю, «присоединив» к России и Молдавию, и Украину, и Крым, и Кавказ… И даже, в «Воображаемом разговоре с Александром I», шутливо упоминая о возможности быть сосланным в Сибирь, выражал готовность написать в таком случае поэму «Ермак» или «Кучум» «разными размерами с рифмами»…
И все последующие попытки создать на нашем пространстве какую-либо альтернативу великому русскому слову, призванному по пушкинскому завету «глаголом жечь сердца людей», потерпели крах. Вспомним хотя бы убогую «украинскую литературу», чье вымученное существование, искусственно поддерживаемое с политическими целями всеми кому не лень – от поляков с австрийцами и немцами до наших неистовых «строителей коммунизма» вкупе с оголтелыми антикоммунистами, гнездящимися в Штатах и в Канаде, – насчитывает уже больше сотни лет. Может ли эта «литература» похвастаться произведением об Украине, подобным пушкинской «Полтаве», – проникнутым столь же неподдельной любовью к этой земле, способным передать ее несравненную красоту и запечатлеть духовный облик населяющего ее народа?!.
Фильмов, скрепляющих нас воедино, создано было немало, желающие могут составить собственный список, но в первую очередь вспоминаются «Белое солнце пустыни» Владимира Мотыля, «Начальник Чукотки» Виталия Мельникова, «В бой идут одни старики» Леонида Быкова, «Мимино» Георгия Данелии, события которых происходят на окраинах исторической России или связаны с ними сюжетно. Несмотря на свою последующую популярность в народе, большинство этих фильмов непросто шли к зрителю. Видимо, содержащееся в них богатство смыслов не укладывалось в «кругозор» чиновников, управляющих нашим кинематографом… В итоге чиновники страну не уберегли, а фильмы продолжают вносить свой вклад в осознание населением распавшейся уже страны спасительности нашего единства.
К упомянутым фильмам стоит добавить и послесоветские фильмы Алексея Балабанова «Брат» и «Брат 2», в которых предпринята попытка затронуть эти же, имперские, темы – на пепелище нашей империи.
В фильме «Белое солнце пустыни» врачевался произошедший у нас сто лет назад великий социальный раскол, разделивший наш народ на представителей «нового мира», «красных», и приверженцев «мира старого», «белых», и угрожавший заодно отколоть от нашей страны многие территории, населению которых по разным причинам не нравился «красный проект». «Белое солнце пустыни» – один из немногих советских фильмов, в котором представители «старого мира» изображены не карикатурно, а с уважением. И главный герой картины, красноармеец Федор Иванович Сухов, показан не разрушающим «до основания» «проклятое прошлое», а продолжателем тысячелетней русской истории на новом этапе.
Сухов, прибывший в Туркестан в качестве «бойца за счастье трудового народа всей земли, Закаспийского интернационального пролетарского полка имени товарища Августа Бебеля», – несмотря на этот свой экзотический «титул», вполне традиционен. Сила Сухова в том, в чем кроется секрет успеха «русского империализма»: в образе поведения, который напоминает часто повторяющийся сюжет русских сказок. Вспомним, как в сказках какой-нибудь Иван-дурак (который в итоге оказывается мудрее своих высокоумных братьев), бескорыстно помогает всем, кто встречаются на его пути – и затем те, кому он помог, в трудных ситуациях выручают его самого.
Поэтому туркестанец Саид, которого Сухов спасает от смерти и делится с ним пищей и драгоценной в пустыне водой, впоследствии становится на сторону Сухова. Саид, в противостоянии Сухова с Абдуллой, выбирает не соплеменника и единоверца Абдуллу, а русского человека еще и потому, что чувствует в нем пришедшего не грабить, а обустраивать эту землю. И это притом, что Саид вовсе не разделяет убеждения Сухова, он чтит собственные традиции, предписывающие ему, к примеру, первым делом отомстить убийце своего отца Джавдету, а после уже думать обо всем остальном. Готовность Сухова обустроить эту окраину бывшей империи на справедливых началах почувствовал и бывший имперский таможенник Верещагин, который хоть и был идейно весьма далек от всех тех прожектов, с которыми в Туркестан пожаловал Сухов, но тоже встал на его сторону. Тем более, что сопровождавший Сухова молодой красноармеец Петруха явился для Верещагина подтверждением того, что будущее у России есть, и что рано он, Верещагин, посчитал, что Россия кончена и поменял свой мундир на павлинов. И даже женщины из бывшего гарема Абдуллы, которым объявили: «Товарищи женщины! Не бойтесь! С вашим мужем-эксплуататором мы покончим! А пока вы поступаете в распоряжение товарища Сухова. Он будет вас кормить и защищать, он – хороший человек!» – несмотря на некоторые нестыковки и недопонимания, тоже приняли Сухова.
Все это, в конечном итоге, и склонило выбор местных жителей на сторону «красной» России, – при всем том, что «Восток – дело тонкое», а «красная Россия» явилась на туркестанскую землю со своим новым, революционным, «уставом», попирающим и ее собственные традиции…
Вполне вероятно, что создатели фильма не имели возможности в полной мере показать всю несуразность внедрения в туркестанскую жизнь пролетарского учения Маркса и Ленина, и ограничились лишь висящим на стене пародийным лозунгом «Женщина – она тоже человек». И, может быть, потому попрание местных традиций изобразили в виде некой «русификации», выразившейся в звучащей из патефона песне о Стеньке Разине, должной приобщить «товарищей женщин» к прогрессу, отрывая их от «дикого прошлого». Однако на самом деле наша «русская идея», во всей ее полноте, с «православием, самодержавием и народностью», не менее, а гораздо более марксизма-ленинизма пригодна для построения прочной империи. Именно прочной, опирающейся на духовный фундамент, а не на «материальный интерес» угнетаемых, которых, как впоследствии оказалось, легко можно перекупить всякими подачками и переманить обещаниями.
Нашу империю создавали люди, запечатленные на картине Сурикова «Переход Суворова через Альпы», для которых превыше всего были Бог, царь и Отечество, а затем уже свой интерес. Таков и Сухов – «боец за счастье трудового народа всей земли», – которого носило ради осуществления всеобщей цели от Амура до Туркестана, и который пожертвовал для этого личным счастьем, надолго оставив любезную сердцу Катерину Матвеевну.
В фильме переброшен мостик в нашу дореволюционную историю, и с симпатией показаны те, кто строили нашу страну до революции… Именно таковы хранитель музея Лебедев, спасавший культурные ценности, и бывший руководитель таможни, Верещагин, вставший на защиту государственного интереса в условиях, когда старой державы уже не стало, а новая еще не пришла… И именно с таким подходом Сухов, вместе с Петрухой и Верещагиным сумели отстоять этот клочок земли и спасти людей в ситуации, когда «на триста верст никого из наших нету». В конце, в благодарность за свои труды, Сухов услышал от начальства: «Спасибо!», на что ответил, как и принято было у нас всегда отвечать в таком случае: «Не за что». А слова Верещагина: «Я мзду не беру, мне за державу обидно», – стали лозунгом всех тех, на ком держатся остатки нашей державы и по сию пору…
В ряду наших «имперских» фильмов, нельзя, конечно, не упомянуть и великолепный фильм Виталия Мельникова «Начальник Чукотки», со сходным с «Белым солнцем пустыни» сюжетом, но снятый еще до него, в 1966-м году. События фильма происходят в противоположном по температурным параметрам климатическом поясе – тоже в пустыне, но ледяной, на Чукотке, – лишний раз свидетельствуя о том, что людям идейным, расширявшим пределы нашей империи в разные эпохи, никакие климатические преграды не помеха. Персонажи фильма обозначены четко, и делятся на «Наших», «Контру (внутреннюю)» и «Контру (внешнюю)». В фильме очень много пародийного и смешного в отношении Советской власти, и странно, что он безболезненно прошел цензуру.
Главного героя картины, Алешу Бычкова, замечательно сыграл Михаил Кононов. Писарь Алеша Бычков, вынужденный заместить направлявшегося на Чукотку, но умершего по дороге представителя новой революционной власти комиссара Глазкова, чем-то напоминает Петруху из «Белого солнца пустыни», и олицетворяет собой такую же молодую и во многом бестолковую и беспомощную советскую власть. Однако, став безраздельным правителем Чукотки, он, одержимый идеей строительства новой, справедливой жизни, смело начинает все с чистого листа – и социальные отношения, и финансовую политику, и политику внешнюю, – пытаясь воплотить марксистские идеи в условиях крайнего Севера. Первым делом он реквизировал и раздал чукчам хранящееся на складе имущество американских «партнеров», после чего выступил перед обитателями ледяной пустыни, чукчами, не понимающими по-русски, с вдохновенной речью: «Товарищи далекого севера! Люди голода и холода! С нынешнего дня вы граждане свободной Чукотки. Теперь все ваше – и земля, и море... и фабрики, товарищи, тоже ваши! <…> Да здравствует экспроприация экспроприаторов!». Несмотря на всю дикость произнесенного, чукчи охотно склонились на сторону новой власти.
В фильме Алеше противостоит правивший тут до него и вписанный в чукотский «глобальный мир» бывший царский чиновник Храмов, для которого интересы американских «партнеров» – на первом месте (после своих, естественно). Храмов постоянно твердит, что не может быть такой власти, как советская, – судя по себе, по неспособности своей натуры участвовать в социальной жизни, построенной на нестяжательстве и общности интересов. Новая власть, в лице Алеши, нуждается в Храмове как в ценном специалисте, пытается его задобрить, готова даже проявлять в отношении него несвойственную ей вообще религиозную терпимость. Однако, несмотря на свою вроде бы набожность, Храмов соглашается на сотрудничество с новой властью не тогда, когда Алеша разрешает ему отправлять религиозный культ и отдает ему икону, а когда мотивирует его долларом. Сегодня, когда Советская власть канула в небытие, бразды правления снова вернулись к людям подобным Храмову, для которых характерно то, что несмотря на свои часто весьма патриотичные и даже охранительные должности, они уже прочно вписались в глобальный «формат». Так что даже декларируемая многими из них принадлежность к православию ничуть не мешает им почитать в качестве главного для себя мотивирующего аргумента – «доллар». А потому в образе чиновника Храмова, роль которого прекрасно сыграл Алексей Грибов, нынешний зритель может найти много узнаваемых черт…
Следующий фильм, на котором хотелось бы остановиться, – «В бой идут одни старики», – фильм в высшей степени поэтический, по-гоголевски, «свозь смех и слезы», повествующий о великом испытании, выпавшем на долю нашего народа. Этот фильм, пронизанный лирической песней военных лет «Смуглянка», сам очень напоминает песню, спетую «на одном духу». Кстати, песня «Смуглянка» была сочинена еще до войны, и посвящалась ее создателями бессарабским партизанам времен гражданской, воевавшим за Котовского, однако стала популярной в период освобождения Молдавии в годы войны Великой отечественной.
Когда пришедшая в результате революций 1917-го года новая власть упразднила у нас триаду «православие, самодержавие, народность», – «отменив» Бога, убив царя и разделив наш народ на республики, а государствообразующий русский народ расчленила, вдобавок, еще и на три неполноценные части – «русских, украинцев и белоруссов», – то вскоре внешние силы, немало поспособствовавшие в свое время нашей такой трансформации, посчитали, что мы дошли уже до «кондиции», «скреп» у нас не осталось, и двинули на наше пространство, делить его и присваивать. Однако народы нашего пространства все равно поднялись на врага, движимые единым мотивом. Этим общим мотивом была солидарность, только не «трудящихся», как о том значилось на официальных лозунгах, а уничтожаемых. Этот мотив снова объединил всех в единый русский народ, превратив в одно целое живущих на Русской равнине и в Средней Азии, на Кавказе, в Сибири и на Дальнем Востоке, снова связал воедино новоиспеченных «русских, украинцев, белорусов», и даже евреев, с которыми у оккупантов были особые счеты. Поэтому неудивительно, что и вся еврейская интеллигенция дружно влилась в противостояние врагу и отчаянно с ним сражалась, пусть и в основном на так называемом «ташкентском фронте». Как грибы после дождя стали у нас появляться русские патриотические фильмы, так что очень скоро в наших кинотеатрах зазвучало ставшее уже непривычным: «Вставайте люди русские!». Разрушенная спасительная триада, включавшая «Бога, царя и Отечество», стала восстанавливаться на ходу, – и живущие на нашем пространстве народы, вылепив в своем воображении «из того, что было» великого вождя, наделив его царскими и чуть ли не божественными полномочиями, дружно и с огоньком, с песнями и сквозь горечь невосполнимых утрат, погнали врага обратно, как пел поэт, «оттолкнувшись ногой от Урала».
И после войны нас продолжало скреплять в единый народ общее великое дело: восстановление разрушенной войной нормальной жизни…
А позже, когда этих «скреп» не стало, когда от традиционных, всегда нас спасающих, мы отвернулись, а новые не появились, – в отсутствие общего важного дела начался снова разброд и оскудение нашей жизни смыслами, способными вдохновлять. Так мы постепенно докатились до нынешнего состояния всеобщего распада и упадка, чреватых окончательной гибелью. Поэтому-то, за неимением смыслов, и кино у нас теперь плохое, и песни никакие…
Но это все было после…
В фильме же изображены наши люди в то великое и счастливое время, когда началось освобождение Украины и даже в Молдавии уже «партизанский, молдаванский собирали мы отряд». Завершился фильм выходом на западные границы нашей страны: несмотря на невосполнимые потери, впереди была великая победа, давшаяся слезами, потом и кровью…
Украина – ключевое и решающее место для обретения нами духовных, культурных и исторических смыслов, необходимых для восстановления полноценной жизни. Поэтому ее освобождение стало высшей точкой нашей великой победы. Важнее даже взятия Берлина…
Это все понимают, даже те, кто позорно сдав Украину в недавнее время, пытаются теперь всем внушить, что им до нее нет никакого дела. Добавим, цитируя другой любимый народом фильм, «як тому цыгану до лошади»…
В этой, явленной в фильме высшей точке нашего бытия, создателем фильма Быковым была символически представлена своего рода формула русской соборности и, заодно, формула наших побед на все времена: жертвенно воюющий и поющий хор, в котором каждый из его участников, представляющий тот или иной регион нашей страны, привносит в общее дело то, что всех объединяет, несмотря на национальные и иные различия, – живущий в каждом человеке образ и подобие Божие… Все участники этого братства – русские (каковыми и считали их тогда и до сих пор считают во всем мире), что не мешает им всем трогательно любить свою малую родину – будь то Грузия, Украина, Сибирь или Узбекистан. И все жертвенно сражаются, «смертью смерть поправ», спасая мир от напасти…
Эта формула отличается от той самой солидарности материально ущемляемых трудящихся – как это декларировалось при социализме, – когда ради решения материального вопроса, перераспределения материальных благ от богатых к бедным, попирались национальные особенности и религиозные отличия. Или как это происходит теперь, при либерализме, – когда упомянутые национальные особенности и религиозные отличия, а заодно и социальная справедливость, – попираются уже ради достижения «эффективности» капиталистического производства.
Руководствуясь этой формулой, – объединенные живущим в каждом из нас образом и подобием Божьим, – мы действительно становимся непобедимыми. Неудивительно, кстати, что в фильме враги почти не показаны. И правильно, потому что если у нас все будет согласно и соборно, то нам будет все равно, какие враги…
В подобном высшем духовном проявлении и достигнутом благодаря этому высшем духовном единстве мы самодостаточны. И не нуждаемся ни в чьих посторонних подсказках и поучениях. И ни в каких культурных заимствованиях. В фильме Леонида Быкова мы даже находим, что «может собственных «Ромео» узбекская земля рождать»…
Еще одним очень важным фильмом для укрепления нашего «имперского сознания» является фильм «Мимино», в котором речь идет о любви к малой родине, об отношении центра и провинций.
В эпоху заката нашей империи, доживавшей свой век под социалистическими лозунгами, говорящими о материальном, наши провинции подвергались запустению. Провинции всегда были корневой системой, питающей жизнь страны, однако в эту закатную пору очевидная истина о важности корней уже не воспринималась рациональным сознанием советского человека, приученного оценивать жизнь утилитарно и нацеленного на то, чтобы обращать внимание лишь на плоды…
Поэтому и жители провинций, в массе своей, считали себя обделенными. Хотя, вокруг каждого был Мир Божий и небо над головой… Но развешанные и утыканные вокруг лозунги говорили о чем-то другом… Материальном… На этом фоне жизнь в провинции не ощущалась как полноценная, и провинциалы, особенно молодежь, лелеяли надежды когда-нибудь вырваться из своего захолустья в какой-нибудь другой, большой и, как им казалось, настоящий мир. Туда, где материальных благ, тех самых «плодов», было больше… Вдобавок, с каждым годом для всех постепенно обнаруживалось, что этих материальных благ больше где-то там, за границей…
В фильме рассказывается о грузинском летчике «малой авиации» по прозвищу Мимино, что по-грузински означает «сокол». На своем вертолете Мимино доставлял жителей отдаленных горных селений в ближайший город и обратно, привозил и «крутил» им заграничное кино, заставляющее их смеяться и плакать, помогал, чем мог этим людям и, вообще, был для них связующим звеном с внешним миром. Местные дети прыгали от радости, когда садился его вертолет…
Но однажды Мимино встретил в тбилисском аэропорту своего товарища, с которым они когда-то вместе учились в летном училище. Товарищ, летавший теперь на большом лайнере на международных маршрутах, шествовал по аэродрому одетый «с иголочки», в сопровождении двух красивых стюардесс. Мимино позавидовал товарищу, заскучал, стал тяготиться своим делом, мелкостью ежедневно происходившего у него перед глазами, и ему тоже захотелось в «большую авиацию».
Ему удалось всего добиться: уехав в Москву, он, после всех случившихся с ним в Москве забавных историй, все-таки был принят в «большую авиацию» и тоже стал летать на международных линиях. В качестве символа достигнутой им вершины жизненного успеха, Мимино был показан расхаживающим по роскошному супермаркету в Западном Берлине, заваленному товарами. Вдобавок, по пути к супермаркету, в такси, он выкурил толстую сигару…
Кстати, упомянутый заграничный супермаркет нужен был ему ради некоторых мелочей, которых он не мог найти дома. В числе прочего он, например, искал надувного крокодила зеленого цвета, о котором мечтал сынишка его друга, армянина, замечательно сыгранного Фрунзиком Мктрчяном. Этот армянин, приехавший в Москву получать самосвал для своей автобазы и в гостинице познакомившийся с Мимино, нигде не мог найти зеленого крокодила – ни в Ереване, ни в Тбилиси, ни даже в Москве… Везде были только оранжевые – их цвет был подозрительно похож на цвет того огромного самосвала, который он получил в Москве, – напрашивается даже вывод, что именно остатки той оранжевой краски, которой красили большегрузные самосвалы, использовались и для покраски детских надувных крокодилов.
Надо сказать, что невнимание к подобного рода частностям, нехватка всяких пустяков – в государстве, покорившем космос, – в конце концов, привели к тому, что все граждане этого государства негласно согласились на то, чтобы пожертвовать тем главным, которое у каждого из них было, ради получения тех пустяков, которых у них не хватало.
В конце фильма Мимино возвращается домой. Достигнув всего что хотел, он не нашел в «большой авиации» радости для души, опять затосковал и, в конце концов, вернулся туда, где был нужнее....
Когда в заключительном эпизоде фильма он, снова на вертолете, летит над своими горами и над разбросанными по их склонам мелкими деревушками, и когда видно как местные дети внизу, заметившие его вертолет, прыгают от радости, то звучащая на экране вроде бы незатейливая песенка про «Чито-брито» превращается в торжественный гимн, и души зрителей наполняются восторгом…
Прекрасный фильм Георгия Данелии «Мимино» – о той любви к малой родине, из которой должна складываться любовь к Родине большой.
Фильм важен еще и тем, что лишний раз напоминает нам, что затевая всякого рода «большую авиацию», нужно не оставлять без внимания и жизнь тех малых селений, где наши истоки, питающие дух наш и тело.
Там, в этих малых селениях, где человек непосредственно имеет дело с другим человеком, все подлинно, по настоящему, и каждому за свои поступки нужно нести ответ. В фильме наглядно показано, как уже на уровне регионального центра (в данном случае Телави) какие-то вопросы можно порешать и «окольными путями», по телефону, – к взаимной личной выгоде, пусть и в ущерб тем или иным общим интересам. В Москве же – тем более – можно в этом плане ни в чем себе не отказывать: и в гостиницу устроиться по блату, и нужную липовую медицинскую справку раздобыть о несуществующих «побоях», и на суде давать взаимоисключающие «свидетельские показания». Вспомним как персонаж, сыгранный Фрунзиком Мктрчяном, сначала «свидетельствовал» о Мимино, будто бы передавая его слова: «Такую личную неприязнь я испытываю к потерпевшему, что кушать не могу!», а после, получив от Мимино обратный сигнал, не моргнув глазом, стал уже о сказанном Мимино «свидетельствовать» по-другому: «Слюшай, – передавал он будто бы слышанное от Мимино, – кто такой этот потерпевший? Куда он пошел? Я его <…> первый раз вижу!» Когда же этого «свидетеля» ловили на сказанном, он тут же делал оправдывающую оговорку: «Слюшай, я русский язык нехорошо знаю…»
Так что не случайно в фильме отец Мимино, провожая сына в Москву, напутствовал его, чтобы он не убивал обидчика своей сестры, потому что, по его словам, там, в Москве, «не поймут»…
Теперь же мы в этом плане продвинулись еще дальше, и в нашем новом мире, ставшем глобальным, получили, например, возможность в соцсетях безнаказанно оскорблять незнакомого человека…
В малых же селениях – все по-настоящему, и за подлость нужно платить настоящую цену. Поэтому грузин Мимино (и, кстати, молдаванин Мирчэ Лупан из упомянутого выше фильма «Неверность») избегают выносить на суд посторонних и безразличных людей конфликты, требующие непосредственного разрешения. Что, между прочим, близко к евангельскому требованию к улаживанию споров: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мыта́рь» (Мф 18 15-17).
Зато теперь у нас всякую семейную драму – не то что улаживать между собой или хотя бы в судах, – а принято даже тащить на ток-шоу, выставляя на всеобщее обозрение…
Характерной чертой изображенной в фильме предзакатной эпохи в жизни нашей единой страны является как раз то, что всякого рода высокопоставленным жуликам с каких-то пор стало выгоднее, чтобы их, как сказано в другом фильме этого времени, судили не по «законам гор», а по «нашим советским законам». И, кстати, заметим, что и последующий распад нашего мира, обернувшийся миллионами жертв и бесчисленными страданиями, был благополучно обставлен всевозможными услужливыми законодательствами и оформлен проворными юристами. А потому и выход из этой пропасти всем нам нужно искать без юристов. Если не по-христиански, то хотя бы «по законам гор»…
В конце фильма его главный герой вернулся домой, где ощутил свою нужность, и его жизнь снова наполнилась смыслом. Что же касается общей нашей истории, то она сложилась не столь благополучно. Ложная ценностная установка большинства наших людей, которые поголовно устремились в «большую авиацию», в конце концов, привела к опустошению наших истоков – наших малых городов, поселков, сел, деревень… Оскудение и запустение наших провинций и ощущение их жителями своей второсортности позволило впоследствии заинтересованным силам при помощи демагогических лозунгов соблазнить население этих провинций, – непомерно раздувая их самомнение, внушая им представление о их самодостаточности, о их будто бы великом прошлом и грядущих возможностях… И убеждая это население отделиться от России и строить отдельную от России судьбу.
Жителям наших провинций ловко подменили прежнюю большую Родину – родиной малой. Вместо естественного и гармоничного сочетания местного и центрального, – аккумулирующего местные достижения, объединяющего провинции высшими смыслами, – вынудили между ними выбирать. Убедили заплатить за фальшивое внимание к местным особенностям – утратой Родины большой…
Все, к сожалению, кончилось тем, что жители бывших наших окраин, соблазненные льстивыми речами, тешащими их самолюбие, и малую свою родину в полной мере не обрели, – так как их обособленность от большой Родины обернулось для них утратой высших смыслов, – и вынуждены теперь, с потерей большой Родины, влачить бессмысленное существование. Бывший же наш союзный центр, отказавшись от решения серьезных задач по организации жизни на подчиненных ему территориях, – тоже деградировал… В итоге, везде у нас теперь – и в Москве и в бывших провинциях – установилась провинциальная жизнь, все, «от Москвы до самых до окраин», погрязли в жалком местечковом прозябании. Все мы стали провинциями других центров. «Большая авиация» переместилась в другие места.
В возвращении главного героя фильма домой, к истокам, содержится важный посыл, который нелишне иметь ввиду, если мы, как цивилизация, когда-нибудь захотим претендовать на некоторую универсальность или даже всемирность. Прежде чем о чем-то подобном думать, нам следует сначала навести порядок в собственном доме… И строить нашу дальнейшую жизнь уже по другим законам – в первую очередь по тому «закону любви», суть которого пытался объяснить своему собеседнику самый простодушный персонаж фильма, армянин, говоривший о себе: «Я русский язык нехорошо знаю». Вспомним эпизод, когда этот армянин вез какой-то груз в Орджоникидзе[1] и собирался по пути заехать на аэродром в Телави, где надеялся узнать адрес своего друга, Мимино. Когда человек, сопровождающий груз, стал его отговаривать тратить на это время, напомнив, что груз с нетерпеньем ждут его получатели, то армянин объяснил ему (и нам всем – на все времена), по его словам, «умный вещ»: «Я ему напишу <…> Ему будет приятно! Когда ему будет приятно – я буду чувствовать, что мне тоже – приятно! <…> Когда мне будет приятно – я так довезу, что тебе тоже будет приятно…»
2
В разговоре об «имперском кино», нельзя обойти вниманием еще два важных фильма, «Брат» и «Брат 2», созданных уже в самостийной РФ и запечатлевших тот мрак, в который к концу ХХ-го века погрузился наш некогда светлый мир. В обоих фильмах перед нами предстает то недоброе время, когда наша страна, распавшись на враждующие между собой части, сама уже превратилась в окраину глобального мира, центр которого утвердился в Штатах. Поэтому все, желающие попасть в «большую авиацию», устремлялись уже не в Москву, как это было в советские годы, а мечтали попасть в Америку. Бывшая же наша столица стала не более чем региональным центром руководимой Штатами глобальной империи.
Самым же гиблым местом в эту эпоху оказалась наша провинция, где ничего уже не оставалось, кроме как пить водку и всячески вырождаться. Словно в продолжение тех нездоровых тенденций, которые по доброму обозначены еще в фильме «Мимино», в начале каждого из названных фильмов мать выпроваживает одного из своих сыновей к его брату в большой город, где по ее мнению можно стать «человеком». Забегая наперед стоит заметить, что в первом фильме подобным успешным «человеком» ей показался ее старший сын, трудившийся в Петербурге киллером, во втором же фильме «человеческий статус» в ее представлении приобрел уехавший в Москву ее младший сын, которого показали по телевизору.
В фильмах представлены наши два главных города – Петербург и Москва. В фильме «Брат», снятом в 1997-году, изображен Петербург, столица нашей дореволюционной империи – город, символизирующий «русскую Европу». Фоном, на котором разворачиваются события фильма, является распад нашего имперского мира. Неудивительно, что многие события фильма происходят на кладбище, на немецком кладбище, – как бы указывая на то, что наша дореволюционная империя, центром которой был Петербург, развивалась под немецким влиянием. Действующие в фильме лица – либо бандиты, воюющие между собой за сферы влияния и за возможность обгладывать остатки всенародного достояния, либо те, кто не участвуют в этом увлекательном и прибыльном деле, и безропотно деградируют где-нибудь в стороне: старшее поколение – пьянствуя, пропивая то, что еще можно пропить, молодежь – под наркотиками…
Во втором фильме – «Брат 2», созданном в 2000-м году, – показана Москва, своего рода «русская Америка», являющаяся неким филиалом нового всемирного центра, находящегося в Штатах. В Москве, на месте нашего, зачищенного уже, прежнего мира, выстраивается новый мир, действующие в котором законы и «правила игры» полностью соответствуют американским. Поэтому людям с нашими традиционными представлениями приходится тут вести себя как в оккупации, – используя поддельные документы, скрываясь от сильных мира и от правоохранительных органов, которые непонятно уже кому служат…
Несмотря на реальные, часто даже кровавые, подробности, на фоне которых разворачиваются события, сюжет фильмов сказочный. Главный герой, Данила, – спасавший империю на ее отваливавшейся окраине, «смотревший в лицо» смерти, – вернувшись домой, обнаружил, что там тоже есть кого спасать и с кем воевать…
Данила ведет себя, как некий Ванька-дурак из сказки («дурак» – потому что, по мнению большинства, не понимает установившихся «реалий»). На самом же деле, он не желает принимать эти «реалии», мириться с ними – и потому вершит справедливость, помогает слабым, добивается правды…
В фильме «Брат» главный герой противостоит, если употребить терминологию «Начальника Чукотки», «внутренней контре», причем, оказывается, что когда-то поверженные нами в смертельной схватке немцы для него ближе вроде бы «своих», но угнетающих нас теперь и торжествующих кавказцев, евреев или русских бандитов. В фильме «Брат 2» он уже вступает в борьбу с «внешней контрой» – американцами…
Мир, в котором действует наш герой, кажется, уже окончательно погряз во зле. Большинство тех, кого спасает Данила, либо не становятся на его сторону, предпочитая продолжать жить по навязанным им новым законам, либо делают это не сразу, как бы не веря, что эти законы можно не принимать…
Главный герой фильма, перемещаясь как в сказке, сначала из Петербурга в Москву, а оттуда в Соединенные Штаты, – ищет, где та сила, которая всем управляет… И видит везде вокруг себя слабых людей, – в числе которых и те, кто ворочают огромными деньгами, подчиняя себе целые пространства с их обитателями, устанавливая там свои бесчеловечные законы…
Покинув наше Отечество в поисках средоточия зла, Данила попадает в Штаты – и, словно в жилище к Кащею, взбирается на небоскреб, на вершине которого обитает главный Злодей, некий Ричард Мэннис, влиятельный бизнесмен из Чикаго, контролирующий конгрессменов и занимающийся всем, «что стоит денег» – от земли и недвижимости до наркотиков и НХЛ. Щупальца этого Злодея тянутся и в Москву, где он через своих «партнеров» укрепляет позиции и налаживает свой «бизнес», – в числе прочего, например, заказывает в России видео с настоящими изнасилованиями и убийствами, и затем, в Штатах, их продает. Злодея, чем-то похожего на Бжезинского, Данила застает сидящим у шахматной доски.
Но, оказывается, в Злодее тоже нет силы, он тоже боится смерти. Затем происходит главный диалог фильма, вернее, монолог Данилы, потому что оппоненту нечего ему возразить:
– Вот скажи мне, американец, в чем сила? Разве в деньгах? <…> У тебя много денег – и чего? Я вот думаю, что сила в правде: у кого правда – тот и сильнее… Вот ты обманул кого-то, денег нажил – и чего, ты сильнее стал? Нет, не стал! Потому что правды за тобой нет. А тот, кого обманул – за ним правда. Значит, он сильнее…
Таким образом, Данила шлет обитателям нашего разделенного, униженного и гибнущего пространства – ободряющую и обнадеживающую весть, указывая на то, что мы, обманутые и обокраденные, должны быть духовно сильнее тех, кто все эти годы нас обманывал и обкрадывал… И нам ничего не мешает реализовать эту силу, избавиться от давящего нас зла и начать жить по правде…
Попутно заметим, что смерти не боятся, вернее – не должны бояться, духовные лица, знающие, что можно победить «смертью смерть поправ», но они в фильмах совсем не показаны. Что, впрочем, и справедливо, учитывая, что в неотдаленном будущем, наше духовенство, знающее, «в чем сила», но убоявшееся «смертельного ковида», ничем нам не сможет помочь… Как и прежде – «страха ради иудейска» – молчало, когда резали на части наше Отечество…
Фильмы «Брат» и «Брат 2» – о духовном освобождении из плена, о расставании с гибельными иллюзиями. Из фильмов ушло в народ множество «крылатых фраз», метко характеризующих происходящее в нашей жизни.
Вспомним, к примеру, как услышав от Данилы слова о Родине, эпизодический персонаж фильма, наш эмигрант, работавший в Нью-Йорке таксистом, возразил ему, выразив в двух словах, куда подевалось наше былое величие: «А где твоя Родина, сынок? Сдал Горбачев твою Родину американцам, чтоб тусоваться красиво…» Добавим только: не один Горбачев, а вся наша прежняя «элита», делавшая вид, что строит для всех «светлое будущее».
К мародерской сущности того, что считалось у нас «элитой», движимой на самом деле исключительно хватательными инстинктами, как нельзя лучше применимы слова другого персонажа, бандита, любившего комментировать происходящее при помощи пословиц: «Жизнь висит на нитке, а думает о прибытке» (хотя в фильме слова эти были сказаны по поводу одного из сообщников упомянутого персонажа).
В народ из фильма «Брат 2» ушла и знаменитая фраза о том, что «русские своих не бросают», причем, в отличие от того, с чем русскому народу пришлось столкнуться в переживаемую нами эпоху, герой фильма за эти свои слова отвечал. Впрочем, тут же, в фильме, была сделана оговорка, указывающая на то, что может быть и по-другому. Вспомним, как обитающий на Брайтон-бич персонаж по фамилии Куйбышев, продавая Даниле заведомо нерабочий автомобиль и убеждая Данилу в его надежности, подкреплял свои доводы доверительными словами: «Молодой человек! Мы, гусские, не обманываем друг друга»…
Можно вспомнить и явленное в фильме пророчество, выразившееся в фразе брата Данилы, по кличке Татарин, посланной им, вместе с пулей, украинствующему персонажу, тому самому, который ранее в фильме заявлял: «Москаль мэни нэ зэмляк». Эта фраза: «Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!», – свидетельствовала о том, что вопрос о Севастополе (которым в год выхода фильма прочно владела Украина) не закрыт и ждет своего решения… Вообще же, что касается сменивших друг друга в историческом процессе центров нашей цивилизации – Руси Южной, Малой (называющей себя теперь Украиной) и Руси Северо-Восточной, Великой, – которые на исходе ХХ века в эгоистическом самоослеплении раскололи нашу Русь надвое и которые по сию пору самоутверждаются в жалком соперничестве на радость нашим врагам, то в фильме «Брат 2» они весьма наглядно представлены в качестве экзотических национальных кварталов, затерявшихся где-то в дебрях американских городов…
Кстати, говоря о высказанных в фильмах пророчествах, стоило бы обратить внимание еще на одно, касающееся уже самого «Татарина». Это пророчество, с осуществлением которого, к сожалению, похоже, придется столкнуться – о том, что условные «татары», чей собирательный образ воплощен в персонаже, сыгранном Сухоруковым, в пору решающих для нас испытаний, скорее всего, как и упомянутый персонаж, перейдут на сторону «денег». Об этом приходится думать, видя как непросто воспринимается у нас православие неправославными по историческому воспитанию народами, хотя до революций 1917-го года среди основоположников и последователей славянофильства, и вообще, среди тех, кто внесли существенный вклад в сокровищницу русской культуры, было множество ярких представителей татарского и других, воспитанных в исламской традиции, народов… Теперь же эти народы если и поддерживают наше цивилизационное единство, то, скорее, опираясь на социалистические (то есть материалистические по своей сути) идеи.
Впрочем, и русские, всех своих трех ветвей, в этом смысле мало чем могут теперь похвастаться и к решающим испытаниям тоже не очень готовы…
Наша цивилизация исторически представляет собой православно-мусульманский союз, чреватый многими противоречиями, поэтому главная для нас проблема состоит в поиске систем гармоничного взаимодействия упомянутых частей пока что единого целого. Власти же пока предпочитают старательно прятать все связанные с этим проблемы под сукно. Конечно, как уже было отмечено, решение проблем сосуществования на общей территории можно было бы искать на основе устремления к богоугодному образу действия представителями обеих религий, не предполагающих в своем идеале эгоистического поведения, а тем более всяких «людоедств». Однако так как власти предпочитают в этом отношении прятать голову в песок, то нам вряд ли будет предоставлена роскошь поиска гармоничных форм сосуществования. Напротив, скорее наши общие недоброжелатели найдут самый для нас неподходящий момент, чтобы поставить перед нами накопившиеся вопросы во всей их остроте…
Однако надежда на общее наше спасение все еще не умерла. И сама популярность фильмов свидетельствует о том, что народ предпочел бы «вести диалог» с Америкой в стиле Данилы Багрова, а не в том жалком стиле, в котором он все эти годы ведется… В связи с этим, остается открытым вопрос: что ждет триумфально возвращающегося героя на родине, где его за многие нарушения ищут, ловят – и запросто могут выдать «партнерам», в рамках каких-нибудь межгосударственных соглашений. Впрочем, так как фильм, по большому счету, – сказка, требующая реализма в главном, на уровне смыслов, допуская при этом всякие приблизительности в деталях, то оставим этот вопрос за кадром… Будем считать, что герой Данила, как и наши предки когда-то, разбил врага в его «логове» – и Родина наша теперь свободна. По крайней мере, свободна духовно, – о чем свидетельствует песня «Гуд бай, Америка…», звучащая в конце фильма…
В фильмах «Брат» и «Брат 2» обозначена важная веха нашего избавления от иллюзий, от надежд встроиться в глобальный Американский мир. Фильмы утверждают нас в том, что от Американского мира (притом не в «трамповском» виде, представленном, к примеру, в «Начальнике Чукотки», а в том глобалистском виде, с которым пришлось иметь дело герою фильма «Брат 2») – ничего хорошего ждать не приходится. Никому – ни Руси Великой, ни Руси Малой (желающей быть Окраиной ради того, чтобы уберечь свои «хаты скраю»), ни Молдавии, ни Грузии, ни Средней Азии, ни Чукотке….
Конечно, если сегодня, прибывшие в Москву среднеазиаты надеются тут найти доброго «товарища Сухова», который всем поможет и всех спасет, то им придется разочароваться… Кого они теперь тут встречают, лучше бы не упоминать… Тут теперь вместо Верещагина, которому «за державу обидно» и вместо сменившего его товарища Сухова, – какой-нибудь бездушный, кажущийся, вообще, пластмассовым, Герман Греф, желающий «измерить» жалким своим калькулятором товарища Сухова и все то, что «аршином общим не измерить»… А все устремления наших когда-то имперских властей сводятся сегодня к тому, чтобы прогрызть незаметно дырочку к чему-то вкусному, и наслаждаться жизнью, сидя тихо, помалкивая, как мышь под веником, чтобы не заметили… Ждать от них воплощения имперских проектов или хотя бы реализации лозунга «Русские своих не бросают», к сожалению, не приходится… Самых патриотичных из нынешних наследников Сухова и Верещагина хватает только на то, чтобы из слова «Поехали!», сказанного Юрием Гагариным перед тем, как вывести нашу империю на околоземную орбиту, – сделать торговую марку…
Все те, кто издалека воспринимали нынешнюю Российскую Федерацию как продолжение России прежней, – уменьшенную в размерах, но живую, с сохранившейся русской душой, благодаря чему возможно восстановить утраченные части тела, ошиблись. Теперь это такая же, пусть и большая, часть прежнего целого, утратившая русскую душу и влачащая бессмысленное существование. В наши дни на месте прежних Великой, Малой и Белой Руси – обосновались нелепые образования с преобладающим местечковым сознанием, норовящие держать свои большие и малые «хаты скраю», которых по этой причине скорее можно назвать Великой, Малой и Белой Украинами. Впрочем, учитывая характер правления в этих разрозненных частях прежде единого целого, эти части скорее можно даже назвать Великой, Малой и Белой Хазариями, – филиалами Хазарии всемирной…
Впрочем, жить с идеологией «хата скраю» в таком бойком и богатом месте, которое находится на пересечении всемирных путей – вряд ли получится. И даже если внешние силы по каким-то причинам нам это позволят – такая установка неизбежно приведет к затуханию жизни…
Как писал Достоевский в последнем своем выпуске «Дневника писателя», возражая оппонентам и поощряя соотечественников культивировать «имперские амбиции»: «Цивилизаторская миссия наша <…> возвысит наш дух, она придаст нам достоинства и самосознания <…>. Устройте исток воде – и исчезнет плесень и вонь. А раз затянувшись в дело – уже не будут скучать, все переродятся. <…> Создалась бы Россия новая, которая и старую бы возродила и воскресила со временем и ей же пути ее разъяснила. Но для всего этого нужен новый принцип и поворот» («Дневник писателя», 1881 г., Январь. Глава вторая. IV. Вопросы и ответы).
Для возрождения нашей империи у нас и теперь имеются все возможности – начиная от Русской идеи, основанной на фундаменте спасительного православия и кончая нашим имперским опытом, удачным и неудачным, запечатленном в великих произведениях нашей культуры. В том числе и в замечательных фильмах наших режиссеров. И хотя, будто нарочно, гибельный наш раскол доведен был до кровавой стадии именно в христианских частях бывшей единой страны – в Молдавии, в Грузии, на Украине, – но после фильмов, подобных «Мимино» или «В бой идут одни старики» постороннему человеку невозможно не любить тех же Грузию и Украину. И этому уже не смогут помешать никакие, представляющие эти края в наши дни омерзительные персонажи, вроде какого-нибудь скачущего по крышам Саакашвили или упыря Порошенко…
Нам нужно надеяться на себя, обустраивая свой, Русский мир, начиная его обустройство с провинций, с церковных приходов и местных общин, и постепенно расширяясь. Возрождая и опираясь на те самые духовные традиции, которые воспитали суворовских солдат, расширявших нашу империю. Пользуясь опытом, доставшимся нам от Российской империи и устройства социальной жизни при СССР, целью которой, в отличие от СССР, должно быть не материальное преуспеяние и получение удовольствий, не тонны валовой продукции, не «догнать и перегнать» кого бы то ни было, а создание возможностей и условий для богоугодной жизни…
(2020).
[1] Так в советское время назывался Владикавказ.
