Как уже сказано, в изучении «Слова о полку Игореве» сложилась прямо-таки порочная «традиция», когда исследователи прилагают неимоверные усилия для толкования отдельно взятых слов, их семантики и этимологии, но при этом никак не соотносят их с тем, о чём говорится в «Слове», какое значение они имеют в тексте поэмы. И это делает такой труд, интересный сам по себе, необязательным и, по сути, ненужным для постижения «Слова».
Видимо, это вытекает из изначального отношения к «Слову о полку Игореве», от его первых издателей. То есть исследователи чувствовали неимоверную духовную мощь, глубину и красоту поэмы, её значение для самосознания народа, но объяснить её в должной мере не могли.
Даже талантливый Валериан Майков в своё время разделял достоинства поэмы и её значение в литературе и народном самосознании: «Слово о полку Игоря» составляет без сомнения, один из самых замечательных памятников древней русской письменности, впрочем, не только по внутреннему своему достоинству, сколько по той роли, которую играет он в истории нашей новейшей литературы» («Сочинения В.Н. Майкова в двух томах», т.1, Киев, 1901). Невольно возникает вопрос: а может ли иметь «Слово» такое значение для литературы без его «внутренних достоинств»? Разумеется, нет.
Что же касается переложений и переводов поэмы, которые зачастую подменяли её постижение, то на это можно сказать словами В. Белинского: «Нам так нравится «Слово о полку Игоревом» в его настоящем виде, что мы не можем без неприятного чувства смотреть на его переделки».
Последующие же исследователи, поражённые материалистическими и позитивистскими воззрениями с их требованием от творения духа немедленной и зримой пользы, во многой мере увязли в реально-бытовых и «исторических» толкованиях. В духе «веления времени».
Одним из таких в должной мере не понятых, не прояснённых слов является харалуг, харалужный. Это – одно из самых излюбленных слов Автора, встречающееся в поэме шесть раз. Хотя, казалось, никакой загадки для его прояснения не было. Ведь этим словом характеризовалось оружие русских воинов, которое было у них харалужным: харалужные мечи, копья, боевые цепи. В конце концов установилось мнение, что харалужный значит стальной (санкр. Саралога). Харалужный значит крепкий, надёжный, особого рода выделки. Но при этом преобладало мнение, что «происхождение слова «харалуга», «харалужный» остаётся до сих пор неясным» («Злато слово», М., «Молодая гвардия», 1986).
Казалось, что никакой загадки в том, что оружие русских воинов было харалужным не должно было быть. Ведь оружие обычно называлось по месту его изготовления. Это подтвердилось и в данном случае.
Как известно, первые издатели «Слова о полку Игореве» в 1800 году обращались к так называемым «благонамеренным читателям» с просьбой сообщать свои соображения, так как многие места поэмы остались невразумительными. Эти сообщения «благонамеренных читателей» потом, со временем, превратились в целое народное движение по изучению древнерусской поэмы. Хотя сообщать свои соображения «благонамеренным читателям» было некуда, так как музея «Слова о полку Игореве» как научного центра по изучению поэмы у нас до сих пор нет. Это было во многой мере самодеятельное, но далеко не бесполезное движение.
Среди таких благонамеренных читателей, коих по стране у меня немало, был Владимир Иванович Свитящук из Донецка. Простой рабочий, сварщик, но человек мыслящий и увлечённый, он задался вопросом: где ковались мечи харалужные? И в конце концов выяснил, где ковалось оружие русских воинов, упоминаемое в «Слове о полку Игореве» – в Харалуге.
В свои отпуска и, разумеется, за свой счёт он отправлялся из Донецка за тысячу километров в Ровенскую область, в Корецком районе которой находится село Харалуг. Там он нашёл следы крупного центра по добыче руды и изготовлению оружия, целые залежи шлаков – остатков металлургического производства (см. В. Свитящук, «Где ковались мечи харалужные». «Рабочая газета», Донецк, 19 апреля 1987). И естественно предположил, что название оружия харалужным связано именно с этим местом его изготовления.
Правда, это предположение он высказал не первым. Оно было выдвинуто в заметке. М. Савка и Я. Тимчишина в «Украiньском iсторичном журналi» (№ 10, 1965). Он же своими исследованиями подтвердил эту версию. В том же номере «Рабочей газеты» были опубликованы заключения на его версию таких корифеев древнерусской литературы, как академик Д.С. Лихачёв и сотрудник Института русской литературы (Пушкинского дома) О.В. Творогов. Они с интересом отнеслись к версии В.И. Свитящука, отметив, что она не исключает того, что понятие «харалужный» обретает конкретную географическую привязку.
Это научно-краеведческое обсуждение имело одну примечательную особенность, которую осознавали, кажется, все его участники, что это «проблема не только и не столько лингвистическая»: «Если удастся доказать, что и в ХII веке в этих местах находился такой крупный железолитейный центр, как Харалуг, слава которого была столь общеизвестна, это станет ещё одним свидетельством высокого уровня производства в Древней Руси, культуры её экономики, культуры вообще. Ибо ничего удивительного в том нет, что у народа, где водились такие славные мастера, родилась и такая славная песня, как «Слово» («Рабочая газета»).
В.И. Свитящук писал мне: «Хочу доказать, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что мечи, сабли и цепи харалужные, упоминаемые в «Слове», ковались на древнерусской земле, а не на Западе; в селе, которое и до сегодняшнего дня носит такое название в Ровенской области». Он мечтал найти древнерусский меч, выкованный в Харалуге. И, зная химический состав микроэлементов руды из Харалуга, сравнить его с известными мечами того времени, находящимися в музеях. И таким образом определить место их изготовления.
Другой «благонамеренный читатель» из г. Ровно, восьмидесятитрёхлетний Голуб Георгий Самойлович, человек не пишущий, но влюблённый в «Слово», писал мне, что он хотел подвигнуть местных исследователей и власть на проведение научных археологических исследований в Харалуге. Но столкнулся с неожиданным препятствием: «Что можно ожидать от такого как зам. директора Ровенского краеведческого музея Никольченко, который занимаясь вопросом археологических исследований, сам является убеждённым норманистом. В беседе со мной он утверждал, что это Харалуг не тот. А тот, мол, находится в Западной Германии. А потому археологические исследования в Харалуге даже не планируются». Почему подлинный Харалуг находился в Германии, неведомо. Скорее всего, там находилось его сердце и душа, а не Харалуг.
Это всё то же, о чём писал А.Н. Кирпичников: «Известно, что в работах западноевропейских историков прошлого столетия часто встречается мысль о полной противоположности исторических судеб России и Европы, об азиатских корнях русской культуры и государственности. Представление о России как об азиатской державе, якобы угрожающей всей европейской цивилизации, служило, да и по сей день служит воинственно настроенным западным политикам одним из «идейных обоснований» враждебности к нашей стране» («Злато слово», «Молодая гвардия», 1986).
Вот «классический» образец такого вульгарно-социологического представления: «Начиная с норманского периода русской истории в русском ратном быту основным оружием дружины является западноевропейский меч…» (В.В. Арендт, 1934 г.).
Но этимология слова харалужный уже не столь важна для определения оружия в поэме. Оно названо по месту его изготовления – в Харалуге. Так же, как у половцев оружие названо по принадлежности к тому или иному народу, у которого оно приобреталось, так как своего производства у них не было; шеломы – «латинские», «литовские», «аварские», сулицы (копья) – «ляцкие», мечи – «литовские»… Оружие русских воинов названо по месту его изготовления, что предполагало и его высокое качество.
Этимология слова харалужный, может быть, что-то и добавляет к нашему представлению о давно миновавших временах, но она уже не столь существенна для характеристики оружия, упоминаемого в «Слове о полку Игореве». Топонимист, большой знаток своего родного края, доцент Ровенского пединститута Ярослав Пура в названии Харалуг видел символику взгляда на местность. На это указывают существующие или утраченные созвучные слова: харлуга, халуга, харалуга – дебри, кустарник, заболоченный лес. Но именно из болотной руды в Харалуге добывали металл, как во времена «Слова», так и позже. Это подтверждается и какой-то исключительно «металлической» топонимикой: Рудка, Зализныця, Харалуг, Топча, Корец, Самострелы…
Таким образом, на вопрос о том, где изготовлялось оружие русских воинов, где ковались мечи харалужные теперь можно уже ответить однозначно – в Харалуге.
Но в «Слове» харалужным названо не только оружие, но и сердца. Понятно, что это иносказание и образ. А значит харалуг и харалужные сердца не одно и то же. Понятие харалужные сердца, принадлежащее сфере духовной и мировоззренческой, невозможно объяснить этимологией слова харалуг, принадлежащим сфере реально-бытовой и исторической. Но именно этим были заняты большинство исследователей. Такие этимологические поиски создавали все внешние признаки научности, ничего не объясняя по существу, то есть ничего не объясняя в «Слове о полку Игореве». Но они имели одну странную особенность – происхождение слова харалужный они выводили откуда угодно – из тюркского, германского, французского – но только не из славянского, не из русского. А это, как понятно, не столь безобидно, ибо должно было свидетельствовать, что на Руси якобы не было и не могло быть масштабного, на высоком уровне производства оружия.
Великий князь Святослав в «златом слове» со слезами смешанном, упрекает молодых князей братьев Игоря и Всеволода, отправившихся «поискати града Тмутараканя», с его иноверным болваном и ветхозаветными кумирами, вослед за своим предшественником обесившимся полоцким князем Всеславом: «Ваю храбрая сердца в жестоцем харалузе скована, а в буесте закалена», то есть, ваши храбрые сердца в жестоком харалуге скованы, а в буйстве закалены. Святослав упрекает молодых князей в жестокосердечии, так же, как мы говорим сегодня о каменных сердцах, то есть бесчувственных.
Жестокосердечие же, согласно книге пророка Даниила, является признаком отпадения от своей веры. Жестокосердечие царя Навуходоносора стало результатом его отпадения от истинного живого Бога и поклонения кумирам. «Это ли створили моей серебряной седине», – убивался князь Святослав, тем самым говоря о том, что произошла самая страшная беда, какая только может быть.
И более конкретное значение жестокосердечия Игоря и Всеволода, их «харалужных сердец» открывается в связи с целью их похода поискать хазарскую Тмутаракань. Есть и иное понимание слова харалужный: «Ф.И. Эрдман отрицал возможность тюркского или арабского происхождения, находя здесь отражение еврейского глагола, означавшего «разрезать», «разрубать», и видел в «Слове» вторичное значение, харалужный – «истребительный» (Энциклопедия «Слова о полку Игореве», Санкт-Петербург, 1995, т.5).
Но уже само упоминание в «Слове» о «харалужных сердцах» свидетельствовало о том, что понимание слова харалужный не может быть сведено только к реально-бытовым и историческим аспектам. Справедливо отмечается в Энциклопедии «Слова»: «В этом контексте становятся неприемлемыми многие толкования, предложенные для прилагательного «харалужный».
Таким образом, толкование слова харалужный свелось только к реально-бытовому и воинскому аспектам. Но и на этом уровне, как видим, оно осталось и «до сих пор неясным». А его символическое, образное, духовное значение – сердца харалужные – оказалось вообще за пределами рассмотрения, изучения и понимания…
Удивительно то, с какой последовательностью, издавна и до сих пор, толкуется этимология слова харалужный: Кара – (почему-то видоизменённое от хара) – чёрный. С обязательной пометкой – из тюркского. И лужный, покрытие, лужение. То есть харалужное оружие, значит воронённое. Но неужто внешний вид оружия – его воронение – имело для воинов такое большое значение, что по нему оно определялось и называлось? Хотя в славянских языках слово кара имеет иное значение – ссора, спор. Отсюда – нынешнее слово карать. В древнерусском языке карити – плакать. Видимо, отсюда в «Слове» – карна.
Исследования «Слова» изначально и до сих пор имеют поразительную особенность. Многие слова поэмы непременно выводятся из тюркского, даже тогда, когда для этого нет никаких оснований. Это носит явно тенденциозный и ненаучный характер. За этим угадывается некая уловка, которая стойко сохраняется не только в популярной, но и в научной литературе.
Да, Хазарская держава первоначально состояла из тюрков, пришедших с Востока. Поселение тюркских народов в Северном Причерноморье относится к древнейшим временам: «Хазарский каганат был агломератом тюркских народов, главным образом выходцев из Алтая». (В.А. Алексеев). Но мы говорим о более поздних временах, когда слово хазары стало единым, собирательным для всех жителей империи: «С общим именем хазар вошло в историю объединение тюркских народов» (А.И. Полканов, «Крымские караимы», Париж, 1995 г.).
Половцы стали преемниками хазар, наследниками хазарской культуры, в своей значительной части исповедовавших библейскую религию Ветхого Завета: «Часть половцев подобно хазарам, исповедовала Закон Моисеев» (А.И. Полканов). Следы этого сохранились в языке. Хазарское слово «кара-хазар – название части хазарского народа» («Караимская народная энциклопедия», М., 1995 г.); «кара – простолюдин» (А.И. Полканов).
В тексте поэмы «жестокий харалуг» – это иносказание, образ. Если мечи ковались в Харалуге, то сердца ковались в «жестоком харалуге». То есть в чуждой, иноверной и враждебной среде. Великий князь Святослав упрекает молодых князей Игоря и Всеволода в том, что отправившись поискать хазарского града Тмутараканя, они отпали от своей веры и остались с верой хазарской. То есть переменили веру. В этом и состояла суть крамолы. «Невесёлая година встала» потому, что князья отпали от своей праведной веры. Отказались от самих себя, что, говоря современным языком, нарушилась система человеческих ценностей, без чего невозможна и победа военная:
Сказал брат брату:
«Это мое, а то мое же».
И стали князья про малое
«Это великое» говорить,
а сами на себя крамолу ковать,
а поганые со всех стран
приходили с победами
на землю Русскую.
Это ослабление веры, а значит и нарушение системы ценностей, является самой большой бедой, самим большим злом. Великий князь Святослав говорит в своём златом слове, что это зло больше, чем разобщённость князей: «Не се зло – княже ми непособие: наниче ся годины обратиша». Вот зло – время вывернулось наизнанку, когда отринута вера и порушена система ценностей. Это и есть крамола, которая тоже, как и сердца, ковалась… «Причина разобщённости и творимого беззакония – забвение Бога и Его заповедей, забвение своего высокого Божественного предназначения. Об этом, призывая к единению, напоминает князьям Святослав. Об этом печалится Автор, напоминая о благодати первых лет Крещения Руси при Владимире святом». (Виктор Кожевников, «Игореви князю Бог путь кажет» («Москва», № 12, 2001).
Как и всегда, как в ХII веке, так и в веке ХХI-ом. Как-то даже не верится, что в ХII веке нашим предкам было ясно то, что остаётся пока не уяснённым многим из нас почти восемь с половиной веков спустя… А без этого – крепости веры и нерушимости человеческих ценностей и военной победы не бывает. Потому молодые князья Игорь и Всеволод и потерпели поражение.
Но князь Игорь пройдя искушение, попав в плен реальный и духовный, спасается, остаётся «в Русской земле», в христианской вере, преодолевает жестокосердечие харалуга, возвращается к святой Богородице Пирогощей. Об этом и рассказывал Автор «Слова о полку Игореве».
Рисунок художника Сергея Рубцова из книги Петра Ткаченко «Поиски Тмутаракани. По «мысленному древу»: от «Слова о полку Игореве» до наших дней» (М., «Звонница-МГ», 2021 г.). Глава «Где ковались мечи харалужные»
