Русская пасхальная поэзия

1
Колокола будут гудеть…
Гуд тяжёл.
Мистический праздник, самый непостижимый сердцем сердца, именуемый Праздником Праздников – Пасха – отражается в зеркалах русской поэзии различно:

Повсюду благовест гудит, Из всех церквей народ валит. Заря глядит уже с небес… Христос Воскрес! Христос Воскрес! С полей уж снят покров снегов, И реки рвутся из оков, И зеленее ближний лес… Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Так пел Аполлон Майков, и тут скорее о пробуждающейся жизни: о том, как славит природа, неизъяснимая во многих тайных своих, невиданное событие, согревающее сердца, остающееся тайной…
Песенная нежность, отчасти печальная мелодичность Константина Фофанова изливается нежностью природы, вновь устанавливающей весенние законы, ибо:

Сосны в бархате зеленом, И душистая смола По чешуйчатым колоннам Янтарями потекла.
И в саду у нас сегодня Я заметил, как тайком Похристосовался ландыш С белокрылым мотыльком!
Красота праздника – красота природных персонажей: и человек-певец, подмечающий мельчайшие тайны, не может остаться равнодушным к ним.
Строй поэзии К. Р. исполнен торжественности: здесь будто бы классицизм соединяется с тонкими ритмами серебряного (ещё не наступившего, если иметь в виду период жизни князя) века:

Тебе, Воскресшему, благодаренье! Минула ночь, и новая заря Да знаменует миру обновленье В сердцах людей любовию горя. Хвалите Господа с Небес И пойте непрестанно: Исполнен мир Его чудес И славы несказанной.

Оркестровая высота звука поднимается выше и выше, и, если благовест колышет воздух, поэтический космос должен колыхать человеческие сердца.
Мощью меди, царской речью высот звучит четверостишие Николая Гнедича, точно охватывающее всё пространство людское океаном любви:

Сменяйтесь времена, катитесь в вечность годы, Но некогда весна бессменная придет. Жив Бог! Жива душа! И царь земной природы, Воскреснет человек: у Бога мертвых нет!

Пронизанные верой строки таковы, что хочется и самому приобщиться к космосу, в котором пребывал классик…
Простота плещевских строк, кажется вспенивается светлой волной, плеская в самые высоты: и сердца, ежели духовно живо, и пространства, мнящегося бесконечным:

Как солнце блещет ярко, Как неба глубь светла, Как весело и громко Гудят колокола. Немолчно в Божьих храмах Поют «Христос Воскресе!» И звуки дивной песни Доходят до небес.

Остро гранил Иван Бунин самоцветы слов и строк, точно и объёмно вписывал их в реальность:

Христос воскрес! Опять с зарею Редеет долгой ночи тень, Опять зажегся над землею Для новой жизни новый день. Еще чернеют чащи бора; Еще в тени его сырой, Как зеркала, стоят озера И дышат свежестью ночной…

И будто бы природа вспыхивала иначе, возникая чудесно в драгоценных стихах поэта.
Иной – словно противоположный звук щедро предлагала Цветаева:

Звон колокольный и яйца на блюде Радостью душу согрели. Что лучезарней, скажите мне, люди, Пасхи в апреле?

И лучезарность сообщалась каждой строке: льющейся в бездны душ…
Крепко пропитанное историей стихотворение Сергея Городецого запускало волны звучаний с силою убеждённости мастера в говоримом: и правда стиха казалась тяжёлой, хотя и световой:

Солнце плыло из-за утренней зари, Мироносицы ко Гробу тихо шли. Скорбь овеяла их облаком седым: Кто у входа камень тяжкий сдвинет им?

Прозрачный кларизм Михаила Кузмина напитан глубоким раствором православной подлинности: световой, несколько скорбной, разной:

У Спаса у Евфимия Звонят в колокола. Причастен светлой схиме я, Когда весна пришла. Сквозь зелени веселые Луга видны давно, Смотрю на лес и села я Чрез узкое окно.

Пасха останется тайной тайн: будучи светлым, после долгого поста сытным и сладким праздником, она прочно связано с лучевой надеждой и формулой конкретики: воскрешением природы; и она ярко отразилась в космических зеркалах поэзии русской, подаренных земле.

2
Тяжёлое, противоречащее расцвету стихотворение Мережковского,

Христос воскрес! Поют во храме…

словно дающее зеркальное отражение всего, от чего такая тяжесть, и что не меняется, никак не меняется с веками.
Что уж про года…
Пасхальная поэзия должна быть светлой: возможно, свет стихотворения Мережковского в осознание не должного.
…есть ли кощунственная интонации в словесной игре Пушкина:

Христос воскрес, моя Реввека! Сегодня следуя душой Закону бога-человека, С тобой целуюсь, ангел мой.

Скорее – та шаловливость, которую никак не отнести к тяжёлым цепям кощунства.
Скорее так.
А вот – восприятие Майкова: прозрачно-акварельное, и весна, нарисованная им…скорее жизненна, чем живописна:

Повсюду благовест гудит, Из всех церквей народ валит. Заря глядит уже с небес… Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Пасха останется – тайной тайн; примером слепой веры – и веры рассуждающей: возможно ли такое?
И всегда будет отзываться в мере поэтической правды поэзии, созданной на эту тему.

Христос воскрес! Опять с зарею Редеет долгой ночи тень, Опять зажегся над землею Для новой жизни новый день. Еще чернеют чащи бора; Еще в тени его сырой, Как зеркала, стоят озера И дышат свежестью ночной…

Гранёные строки Бунина: вообще – русская пасхальная поэзия больше связана с природою, с пробуждением весны…
С ощущениями, которые дают природные феномены, ибо заключены они, если внимательно рассмотреть, в каждом дне.
Вот Фофанов, приветствующий весну вместе с колоколами:

Под напев молитв пасхальных И под звон колоколов К нам летит весна из дальних, Из полуденных краев.

Вот нежно-народный Есенин, чьи созвучья будили столько отзвуков в русских душах:

Колокол дремавший Разбудил поля, Улыбнулась солнцу Сонная земля.
Понеслись удары К синим небесам, Звонко раздается Голос по лесам.
Отдельный пласт пасхальной поэзии сильно вложен в почву поэзии русской: весна придёт!
Всё оживёт…
И… надо верить воскресшему Богу…