1
Эпосом веет от «Третьей правды» Л. Бородина; хотя повесть скорее камерная; но… нечто, овевающее её, мерцает величием силы – и любви: к космосу края родного, и людям, живущим там; характеры Ивана Рябинина и Андриана Селиванова даны именно с размахом, врывающимся в равнодушные недра вечности, дабы не могли они никак влиять на силу говоримого…
Бородин, формулируя своё кредо – в том числе, вероятно, и писательское – говорил: Как это желательно - видеть линию своей судьбы штрихом на плане судьбы народной.
И, выстраданное и выношенное, зрелое, как роскошная пшеница, суждение писателя настояно на мудрости и высотах, которые смогла одолеть душа.
Сочные воспоминания из детства Бородин превращает в сказку, интересно варьируя элементы фольклора, и книга, наименованная «Год чуда и печали» раскрывается суммой прекрасных лепестков-эпизодов в действительность.
Серебряная тень Бажова мерцает над лестницей страниц.
…папа и мама, друзья и одноклассники, и – ярко выдуманный князь Байколла, его дочери Нгара и Ри, братья Марит и Нессей…
Туго сверкают могучими телами величественные реки, дивно ткётся легенда, предложенная писателем.
Утренние походы на рыбалку, неповторимое искусство, какое нужно продемонстрировать при ловле хариуса, впечатления от сбора кедровых шишек: всё согрето светом любви, и теневое, негативное отступает, скукоживаясь от стыда за себя.
Круто лепилась судьба Л. Бородина: в 1967 году арестованный по делу организации «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа», был приговорён к шести годам политлагерей строгого режима.
Именно в заключение Л. Бородин начинает писать стихи, и становится самобытным, ярким и сильным, поэтом.
Проза приходит потом.
…благородная ярость, бушевавшая в стихах Бородина, выплёскивалась снежно и ветрено:
Я завтра кончаю с этим!
Я завтра иду в побег!
Да будь посильнее, ветер!
Да будь посильнее, снег!
Мне завтра всего дороже
Метель да сосняк в бреду!
Но даже по свежей пороше
Я все равно уйду!
Продутые онтологическим ветром строки, звенели истинной жаждой свободы, и идеи христианизации политической – да и вообще жизни – в стране – точно вспыхивали порою внутри строк.
Надежда сочетается с молитвой, и, помноженные друг на друга, звенят они великолепной, поэтической уверенностью:
Наступит день...
пусть будет он не сразу...
Я с этим днем все думы примирил!
В наш мир придет Алеша Карамазов!
Его нам русский гений подарил!
Придет как совесть новых поколений,
Как искупленье —
молодая Русь!
И вместе с ним я встану на колени
И за отцов и дедов помолюсь!
Был и второй арест: подтверждающий стержневую силу Бородина, не умевшего сдаваться, желавшего идти до конца: пусть даже не будет победным.
Книгу «Без выбора. Автобиографическая повесть» стоит рассматривать, как веху осмысления определённого периода российской истории.
Книга сделана жёстко и сухо, порою напоминает отчёт о былом, из которого извечно растёт настоящее…
Бородин сочетал христианское чувство и патриотическое мировосприятие, он мыслил, как государственный муж – с поправкой на уважение к свободе и чувствам всех – которое обычно напрочь отсутствует у власть имущих.
Леонид Бородин был из тех людей, в психический, душевный состав которых включено больше алмазного, чем низового; и писательский его дар, щедро реализовавшийся в реальности, оставил столько значительного, что переоценить сложно…
2
Учитывая чрезмерность биографии Леонида Бородина, её ярость, яркость и мужество от прозы его стоит ожидать стальных, мускульных ритмов – и напряжения, направленного на преобразование действительности, как стремился к этому Бородин, как борец, как человек с больной совестью, считающий равнодушие пороком.
Что ж, такова и была его проза: никакого жира – ни в смысле стилистики, ни в плане строения сюжета; это проза духовного атлета, и – вместе хроникёра времени.
Материал жизни, который пришлось узнать Бородину, того покроя, что узнаётся совсем не многими, потому и конфликты в недрах его романов, тяжелы, как свинец.
Понимание справедливости зависит от многого, в том числе от внутреннего ощущения своей правоты; молодые люди, ведущие игру посерьёзнее, чем Риварес, обладающие своеобразной душевной грацией и элегантностью, практически обречены, но чувство правоты, переданное через ощущение справедливости, не может обмануть, но – хоть на чуть осветлить выпавшую им реальность.
А обречённость может рассматриваться, как вариант победы…
3
Леонид Бородин, получивший известность прежде всего, как прозаик и диссидент, был ещё и замечательным поэтом – с виртуозной огранкой строки, тонкой нюансировкой психологических переживаний, и собственным, узнаваемым в поэзии голосом.
Трагические изломы сущностного, основного в человеке блестят белой солью в стихах Бородина:
Верую, Господи, в то,
что Ты есть!
Верю в святую
запутанность быта!
Кубы и грани сознания, или – нечто, закрученное очень туго, вихреобразно в составе человеческой психики, чётко фиксируется Бородиным – на том уровне трагизма и с той долей искренности, на какую не каждый бы решился:
Но да подскажет ангел мой
мне путь единственно прямой
туда,
на родину,
домой
из пекла…
Здесь поэт имеет в виду иную Родину: мерцающую небом, его слоями, неизвестную, желанную – её осознание и предчувствие.
Интенсивность внутреннего мира, горения и переживаний, оборачиваются перенасыщенностью стиха, столь же фактурного, сколь и глубокого:
Жизнь пошла нелепая, странная, глухая.
Право слово, хочется слезою изойти!
«Пригородный поезд до станции Лихая
Будет отправляться от третьего пути».
Зависть и отчаянье, ненависть и ярость
Божий мир завесили плёнкою слюды.
Двинулось! Поехало! И в окнах закачались
Фонари весёлые и белые сады.
Совмещаются пласты возвышенного и земного, и пригородный поезд, отправляющийся с третьего пути, наползает на зависть и отчаяние…
А в фонарях весёлых и белых садах льётся та гармония, что призвана осветлить действительность хоть немного – через поэзию.
Такую, как поэзия Леонида Бородина.
1. Не верю "белым патриотам"...