* * *
Жизнь приближается к развязке,
От перемен устав уже.
За все утраченные сказки
Подайте нищенке-душе.
Она не помнит как смирилась,
Когда, срываясь и скользя,
То Богу, то ветрам молилась.
А по-другому здесь нельзя.
А по-другому – свалит ветер,
Поволочёт по мостовым.
Жить нелегко на белом свете,
Где всё изменчиво, как дым.
И лишь на донышке на самом,
Куда не влезут бить под дых,
От всех и вся хранят туманы
Её вишнёвые сады.
* * *
Кто уцелел? Кто помнит это?
Как, вырываясь из оков,
Страна рванула за монетой,
Давя детей и стариков.
И было воли, много воли,
Испепеляющей до дна.
Летели годы диким полем.
– Держись, народ, за стремена!
... держись, народ... . И вновь над бездной
Стоял, шатаясь, человек.
О, сколько муки бесполезной
Ты вынес в тот безумный век.
Мы выжили. Мы были просто,
Как этот свет, как эта тьма.
В кромешном круге девяностых
Мы выжили, сходя с ума. ...
Года идут. Уйдёт в преданья,
С какими безднами в родстве
Мы были частью мирозданья.
Как эта тьма. Как этот свет.
Где не в церквях, а в пошлом пьянстве,
Под горемычное «налей»,
Слышна высокому пространству
Печаль больной земли моей.
Старушка
Дома темны, застыли тайнами.
Какой здесь год? Какой здесь век?
Какою давностью за ставнями
Дрожит и опадает свет.
Там у свечи старушка клонится,
Молитву шепчет образам.
А с образов глядит бессонница
В её усталые глаза,
За рубежи, за эхо летнее.
Она припомнит и вздохнёт.
И вздохом, долгим как столетие,
Свечу погасит. И уснёт.
* * *
Бубенчик – птаха малая
Зарёй гортань полощет,
Расплескивая алую
Мелодию над рощей.
Заслушался. И ахнула
Душа: ну вот же, вот же ...
Взлетела бы за птахою
В родное бездорожье,
Где нет регулировщиков
От края и до края,
И перезвон над рощею,
Взлетая, замирает.
И слушать – не наслушаться,
Как звуков шумный ливень
Гремит по первым лужицам
Гортанным переливом.
* * *
Не задумывай, не загадывай,
День закончится – не итожь,
Может, нынче над печью адовой
Проходил бедолага дождь;
Или черти по околесице
Разбрелись принимать долги.
В этой жизни легче повеситься,
А не можешь – тогда беги,
Мелким бесам, что здесь в начальниках,
Сучьей правдою угоди.
Над страною святых молчальников
Очень редко идут дожди.
Расшибайся в лепёшку, в месиво,
На помин души не проси.
Клетка крутится – чёрту весело.
Ой, как весело на Руси!
Путник
Что за ним? Что за правда сермяжная?
По следам позабытых примет
Находить, как единственно важное,
Родников угасающий свет.
Что юродствует? Может снится им
Тишина ... , а он шепчет извне.
Тишине, словно истинной жрице,
Говорит о родной стороне.
Что молва шумит: «Впору свечи нести,
Отпевать у святых икон».
А он песни слагает о вечности
Над проснувшимся родником.
Кто-то бросит вслед - на кой чёрт оно?
Чего ради? С какой тоски?...
Он идёт туда, где исчерпано,
И зовёт из глубин родники.
* * *
Я слышу, как взывают к небу ветры.
И падают, и падают дожди.
Хоть пропади, но не найдёшь ответы.
А и найдёшь ответы - пропади.
Зачем ты здесь? Зачем ласкает смута
Твои мечты? ... И кажется - ты есть.
Во тьме зрачков дрожит, дрожит минута.
Но рушится небесной влаги взвесь.
Ты умер? Или жив? ... А ветер свищет.
Дороги нет. И крова не найти.
И ты бредёшь во тьме, последний нищий,
Сквозь глухомань невнятного «прости».
Видение
Разве кто-нибудь в том виноват?
День оставил ключи на гвозде.
Деревенька пятнадцати хат
Доживает неведомо где.
Затерялась в разломе времён,
Только вечному небу нужна.
А соловушка - знай о своём.
И отступит старуха-нужда.
Льётся трель в переливы росы.
И колеблются на озерце
Тишина и напевность красы
В отражённом водою лице.
И, внимая знакомым чертам,
Бродят тайны языческих вед
В безднах сердца. И чудится - там
Неизбывный колеблется свет.
Кто я? - Горечь теснится в крови.
Через тысячи жизней в огне
Помню боль - это сумрак травил
Всё святое, что было во мне.
Всё, что было ... лишь рябь по воде.
Исчезает видение, и
Проступающей в небе звезде
Всё поют и поют соловьи.
* * *
Звезда моя, гори неугасимо!
Пусть ждёт меня родительский очаг.
О, эти сны - безжалостные мимы...
Я третий день в запое, натощак.
И, одиночеством судьбину меря,
Блаженный, у пространства на краю,
Стучусь молебно в запертые двери,
Вы душу окаянную мою
Примите под всевышние покровы,
Молитвою омойте. Блудный сын,
Я харкал кровью, очищая слово.
И шёл по углям прошлого босым.
Я прахом был. И мёртвою водою.
Я прорастал из мёртвого зерна.
Но в небе путеводною звездою
Меня запомнят эти времена.
Песнь скитаний
Я дождусь, когда день приветит.
В шёпот листьев и трав шептанье
Упадёт с небес свежий ветер,
Поверяя свои скитанья.
Он расскажет о Лукоморье,
Где ждут витязя издалече,
И кострами встречают зори,
Чтобы вышел живым из сечи.
Как невеста, венок сплетая,
С песней нежной опустит в речку:
«Прими, матушка, моих тайн,
Изболелось от дум сердечко.
А когда он в краю далёком
Преклонит колени напиться,
Напои его нежным соком,
Наших песен живой водицей».
И услышав её - заплачу,
Неумело сдержав рыданья.
Ты лети к ней, лети с удачей,
Не забыл я земли преданья.
Не искал у чужого тына
Ни порога и ни приюта.
Я по ней вовек не остыну,
Даже если на сердце смута.
Даже если во мгле кровавой
Недостанет сил до молитвы,
Допоют надо мною травы,
И вернусь я с последней битвы.
* * *
Льётся свет на заре вешний,
И в цвету за окном вишня.
Может, это мой сон вещий.
Может, это мне дар вышний –
Отворить окно, и попроще
Написать для всего законы. ...
И креста над церквушкой росчерк
Повторял переплёт оконный.
И казалось – не было горя,
Жило счастье с землёю вместе.
А над рощею колокол вторил
Свету вешнему, в благовесте.
* * *
Я ветра попрошу – не шумите крылами,
Дайте песню прощальную спеть журавлю
Над родной стороной, где закатное пламя
В сон берёзовых рощ уронило зарю.
Золотые покои в неистовой сини,
Несказанная грусть несказанной красы.
Перекрестье миров - здесь дыханье России.
И плывущие в небо над рощей костры
Золотых куполов. И высокие звоны,
Точно птицы летящие по сентябрю.
Заглядишься и словно пред вышней иконой
Замирает душа, чтоб сказать – я люблю.
Я люблю эту землю, где каждому по́ две
И судьбы, и дороги, и срок за двоих.
Так живут, так порою восходят на подвиг,
Заставляя в святое поверить живых.
