I
Трудно найти более странного и непоследовательного писателя, чем Николай Лесков. У него много правдивых, честных, замечательных произведений и в то же время много лживых, вредных и соблазнительных. Попробуем, с помощью Божией, разобраться в творчестве этого мастера и понять, как и почему у него появился такой нелепый «разброс». Об этом почему-то до сих пор никто не говорил. Все признанные литературоведы лишь восхваляют Лескова, а об ошибках и заблуждениях, о недостатках его произведений – ни гу-гу.
Вот одна из его первых вещей – повесть «Леди Макбет Мценского уезда». В ней показана пронзительная жизненная драма; главная героиня – Катерина Львовна Измайлова – фигура шекспировского масштаба; ее страсти и поступки нисколько не уступают известному шекспировскому персонажу.
«Кадетский монастырь», «Павлин», «Зверь», «Фигура», «Владычний суд» - явно удавшиеся вещи. Сказки и легенды («Прекрасная Аза», «Лев старца Герасима», «Маланья – голова баранья», «Аскалонский злодей», «Христос в гостях у мужика») можно наградить лишь положительными эпитетами.
Или вот повесть «Левша». Она возникла из анекдота: англичане создали стальную блоху, а русские мастера ее подковали. Лесковская повесть – это тоже, по сути, живо рассказанный анекдот. Но с анекдота спрос небольшой, и повесть, конечно, не «прозвучала» бы, если бы автор не ввел в нее патриотический мотив. Кроме того, правдиво показана судьба русского умельца. Откровенный недостаток повести: перебор в неправильностях; некоторые слова понять никак нельзя, даже специалисты, делавшие примечания к повести, становились в тупик.
А теперь перейдем к соблазнительным и явно «провальным» произведениям Лескова, которых, к сожалению, немало. На какой почве они возникли? Как это могло произойти? Дело в том, что Николай Семенович был человеком невоцерковленным, а значит, недуховным. О церковных Таинствах, о жизни церкви и духовенства, о молитве, о Крестных ходах, о монашестве, об аскетическом делании у него были самые «первобытные» представления. Лесков был старообрядцем со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. К Русской Православной Церкви он относился резко отрицательно. Особенно отчетливо это проступило в последний период его творчества.
Тут есть один нюанс. Николай Семенович познакомился с графом Львом Толстым и поддерживал с ним самые тесные отношения. «На земле нет никого, кто мне был бы дороже его», - признавался Лесков.
Общаться с Толстым на религиозные темы – это то же самое, что общаться с гремучей змеей. У Лескова своих религиозных заблуждений было достаточно, а тут еще великий и признанный авторитет «навесил» на него свои еретические взгляды - их Николай Семенович воспринял с легкостью необыкновенной. Весь этот «гремучий коктейль» благополучно вылился в его рассказы и повести.
Архиереи, священники, праведники – всем досталось по первое число. В рассказе «Полунощники» Лесков высмеивает о. Иоанна Кронштадтского, а в рассказе «Маленькая ошибка» - юродивого Иоанна Яковлевича Корейшу. В рассказе «Человек на часах» издевается над московским митрополитом Филаретом (Дроздовым). В рассказе «Тупейный художник» нарисовал попа – злодея и сребролюбца, который предал главного героя с невестой, а в таких вещах, как «Административная грация» и «Заячий ремиз» высмеивает архиереев.
Христовы праведники Лескова явно не устраивают, поэтому он пишет цикл рассказов о своих «праведниках».
В упомянутой повести «Левша» автор не упустил случая уколоть афонских монахов, выходцев тульской земли, мол, они очень любят сборы.
Уже первое произведение – «Овцебык» - показывает, на каких гнилых позициях стоит Лесков. Главный герой закончил семинарию, затем немного поучился в академии, ушел из нее и начал… агитировать народ против господ. В конце концов он закончил жизнь самоубийством. Вывод: вот, мол, какие семинаристы и академисты воспитываются в наших духовных учебных заведениях.
II
«Мелочи архиерейской жизни». В этом произведении, как и в «Печерских антиках», Лесков в качестве материала использует уличные анекдоты, сплетни, слухи, всякие сомнительные россказни. Объектом своего осмеяния он снова избрал архиереев. «У нас в доме не любили черного духовенства вообще, - пишет Лесков, - а архиереев в особенности».
«Мелочи» написаны с большой желчью, с едким сарказмом, с огромным желанием насолить владыкам, принести вред Церкви. Особенно Николай Семенович усердствует в комментариях к тому или иному случаю из жизни архиереев. Как будто защищая владыку, он на самом деле изощренно издевается над ним.
Церковная печать резко осудила эту книгу. Так, Никанор, епископ Уфимский, напечатал большую статью «Памяти Преосвященного Смарагда»; в ней он ясно показал лживость книги, прибегая даже к свидетельским показаниям. Епископ Ионафан Ярославский тоже встал на защиту владыки Смарагда. В «Церковном вестнике» была опубликована еще одна статья. «В последнее время, - говорилось в ней, - вышла целая книга, спекулирующая на лесть грубо эгоистическим инстинктам малоразвитой толпы. Составленная по преимуществу из сплетен низшего разбора, она без застенчивости забрасывает грязью и клеветой достопочтимых представителей Русской Церкви».
«Архиерейские объезды», «Епархиальный суд», «Русское тайнобрачие». Все три вещи документальные, написаны с одной неблаговидной целью: хоть в чем-то, хоть в самой незначительной мелочи уколоть, унизить не только архиереев, но и рядовых батюшек и вообще всех христиан.
III
Остановлюсь еще на двух, пожалуй, самых популярных и часто публикуемых произведениях Лескова – повестях «Очарованный странник» и «Запечатленный ангел».
Кто такой очарованный странник? Это Иван Северьяныч Флягин. В повести говорится, что его мать обещала своего сына Богу, то есть что он станет чернецом, а Иван Северьяныч воспротивился этому и поступил по-своему. И многое из-за этого претерпел.
Мы, православные, привыкли видеть странников, которые посещают старинные храмы, монастыри и поклоняются святыням. А тут что-то иное. Лесковский герой – это странник «перекати поле»: куда ветер подует, туда и он, а если быть точнее, куда повлечет его греховная воля.
В повести есть такой эпизод: Флягин снял нательный крестик и отдал писарю, а тот написал ему «отпускной вид». Лесков как бы говорит: крестик для православного - это нечто несущественное, можно его носить, а можно и отдать первому встречному человеку, если тот попросит.
Нет, дорогой Николай Семенович, крестик для нас, православных, не игрушка и не второстепенный предмет, а великая святыня, потому что на нем изображен Спаситель, Господь наш Иисус Христос. Православный человек скорее расстанется со своей жизнью, чем с нательным крестиком. И примеров тому сотни и тысячи. Рядовой Евгений Родионов (это уже в наши дни) принял мученическую смерть от чеченских бандитов, но к нательному крестику не позволил даже притронуться.
Когда Флягин снял с себя крестик и отдал его писарю, то он отрекся от Христа. А это верная погибель. Однако Иван Северьяныч не только не погиб, но и продолжил свои беспутные и несуразные странствия – не погиб потому, что так задумал автор. А это к истине не имеет никакого отношения.
Лесков нарисовал героя, который находится в бесовской прелести. Однако сам автор, будучи человеком с поврежденным духовным зрением, этого не понимает.
В повести много и других соблазнительных эпизодов. Например, Лесков опять рассказывает о молодом семинаристе, который, конечно же, повесился. Разве могут семинаристы, по лесковской логике, поступать по-иному?
«Московский попик» на проскомидии самовольно молится за самоубийц, хотя этого, по канонам Русской Православной Церкви, делать нельзя. Однако правящий архиерей – митрополит московский Филарет (Дроздов) – благословляет (!) это греховное дело.
Очень хочется Николаю Семеновичу еще и еще раз поглумиться над служителями Русской Церкви.
В одной из своих статей Лесков сопоставляет Флягина с Дон-Кихотом. Эк куда хватил! Мигель Сервантес, глубоко верующий христианин, создал великое духовное произведение, равного которому, пожалуй, нет во всей мировой литературе. Дон-Кихот – чрезвычайно привлекательный, убедительный, яркий, наделенный многими положительными чертами образ. Флягин – человек без царя в голове - совершает один нелепый поступок за другим. Лесков – раскольник и безбожник – написал длинную несуразную запутанную повесть, у которой множество духовных «прорех» и «ядовитых семян».
IV
В повести «Запечатленный ангел» Лесков, кажется, превзошел самого себя. Гнусная, омерзительная вещь – других слов трудно и подобрать.
Рассказчик, Марк Александрович, и его спутник Левонтий пришли в Москву. «… оле тебе, Москва! оле тебе, древлего русского общества православная царица! не были мы, старые верители, тобою утешены». А почему не были утешены, что же им, «старым верителям», тут не понравилось? Оказывается, «…не тот мы дух на Москве встретили, которого жаждали. Обрели мы, что старина тут стоит уже не на добротолюбии и благочестии, а на едином упрямстве».
Эвон куда заехал блюститель старины! Нет, выходит, в столице благочестия и добротолюбия! А что же есть? Вот что: упрямство, то есть гордыня, своеволие, своекорыстие - я пуп земли, что хочу, то и делаю.
Но и это еще не все. «Старым верителям», конечно, не нравятся русские изографы, которые «весьма искусные, но что в том пользы, когда все это люди не того духа, о каковом отеческие предания повествуют?» О каком же духе печется повествователь? Что он имеет в виду, отрицая Дух, царящий в пределах нашего православного Отечества? «Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством, священнотайне», - поет Русская Церковь. Этим Духом стояла, стоит и будет стоять Святая Русь! А Лескову это, конечно, не нравится, ему подавай «старину». Он не понимает, что его «старина» пропитана бесовским духом.
Но и это еще не все. Лесков (даже не верится!) ополчается… на Божию благодать. «Какая там, говорю, благодать», - с едким сарказмом замечает Марк Александрович и продолжает: «Церковные, - говорю, - и на небо смотрят не с верою, а в Аристетилевы врата глядят и путь в море по звезде языческого бога Ремфана определяют».
«Аристетилевы (Аристотелевы) врата» - это сборник неканонических текстов, запрещенных на Руси в 1551 году как еретический.
Ну, Лесков! Ну, Лесков! Одним росчерком пера зачислил весь русский народ в еретики!
Николай Семенович если уж начнет свое зловредное дело, то остановиться никак не может. Он показал верующих русских людей прямо какими-то извергами – они нанизали иконы на железный прут, просверлив в них дыры. А с самой главной иконой старообрядческого строительного отряда – Ангела – и вовсе расправились совсем дико: кипящей смолой ангельский лик испоганили.
Вранье все это! Поклеп на боголюбивый и богобоязненный русский народ. Не может такого быть, чтобы он творил такое святотатство!
Куда ни глянь, со всех сторон повесть несостоятельна и неприглядна. А главное, соблазнительная. Ее автор показал себя в крайне непривлекательном свете (я выражаюсь весьма осторожно).
Как тут не вспомнить Святое Евангелие. «Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (Мф. 12, 31-32).
Повесть не сразу нашла издателя. Сначала Лесков предложил ее в журнал «Беседа», но издатель С. А. Юрьев отклонил ее. Тогда Лесков обратился в журнал «Русский вестник» (редактор М. Н. Катков), тут ему повезло больше, и повесть была опубликована в первом номере за 1873 год.
Мне непонятно, как Михаил Никифорович решился на публикацию такой, мягко говоря, странной вещи. Вероятно, тут не обошлось без вмешательства Толстого, слову которого издатель не мог противиться. Катков лишь попросил автора изменить концовку повести: старообрядцы перешли в Православную Церковь. Однако сам Лесков признавал, что это выглядит неубедительно.
V
Произведения Н. Лескова, так же как его кумира – Льва Толстого, публиковались и до сих пор публикуются большими тиражами. И это понятно - ведь они признанные классики. И у первого, и второго есть много прекрасных, значительных художественных произведений. И мы их с удовольствием читаем.
К большому сожалению (приходится это повторить), оба автора, оступившись в вере, написали много грязных, соблазнительных, лживых произведений, которые приносили и по сей день приносят большой вред читателям. Кто из этих классиков принес больше вреда – Толстой или Лесков? Трудно сказать. Авторитет Льва Толстого был огромен, он владел думами и помыслами нескольких поколений русского общества. Его слово было непререкаемо. Значит, и вред, нанесенный им, был велик. Но и Лесков, его верный ученик и последователь, внес свой весомый и заметный вклад в развращение умов и душ своих читателей.
«Ненавидящии Сиона, посрамитеся от Господа, яко трава бо огнем будете изсохше», - напоминает Святая Церковь.
На мой взгляд, если бы Толстой и Лесков, не изменив Истине, создавали только правдивые высокохудожественные произведения и не выступали против Матери-Церкви, то и революции, наверно, не было бы, и Россия была бы ныне совсем другой.
У Ивана Андреевича Крылова есть чудесная басня – «Сочинитель и разбойник». В аду ее герои – соответственно своим грехам – получили разные наказания. Под разбойником котел давно погас, а под сочинителем разгорался все сильнее и сильнее. Писатель возмутился, мол, это явная несправедливость, и он никак не грешней разбойника. Тут перед ним явилась одна из мегер:
Несчастный! – говорит она, -
Ты ль Провидению пеняешь?
И ты ль с разбойником себя равняешь?
Перед твоей ничто его вина.
По лютости своей и злости,
Он вреден был,
Пока лишь жил;
А ты… уже твои давно истлели кости,
А солнце разу не взойдет,
Чтоб новых от тебя не осветило бед.
Твоих творений яд не только не слабеет,
Но, разливаяся, век от веку лютеет.
Эти слова полностью относятся как к Лескову, так и, в еще большей степени, к его кумиру.
Николай Кокухин, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
1. Лесков - очарованный странник