При особом расположении отец говорил: Будь не с Брёховки, а – с Харасеи. И мне представлялось, что это какие-то сказочные места.
«Брёховка» – это деревня, где, наверное, все «брешут» (именно так у нас говорили на хуторе Красном, а «лгать», «врать», «говорить неправду» – так в школе).
А «Харасея» – это, наверное, там, где все всегда говорят правду.
И я был доволен, что есть такая местность.
А вот где она? Можно ли туда добраться? Был ли сам отец там?
Такие вопросы тогда у меня не возникали.
Если говорил отец, значит – есть где-то.
А понятие о правде было у нас, хуторских ребят, съизмальства.
Мы всё время играли в войну. Главной «клятвой» была: «Не продам Ленина!», и чуть уступала ей: «Не продам Сталина!». Изо всех сил мы старались не выдать «пароль», даже если попадали «в плен».
Мальчишкой я был любознательным и отчасти даже находчивым (как мне тогда казалось).
Вот посылает меня отец в магазин, в село Старая Белица (через ручей и речку Беличку), за самыми доступными тогда папиросами «Прибой» или «Север» и, чтобы я не затягивал с отправлением, добавлял: «Давай побыстрей, чтоб на одной ноге!»
Тогда я, действительно, становился на одну ногу и начинал прыгать в сторону луга к магазину.
Скор ли был я на исполнение просьб и приказов отца с матерью или не всегда, но всё так или иначе выполнялось и большей частью, как и требовалось.
А сами родительские слова («на Пречистой», «на Покров»…) запоминались и оставались.
Да и как не остаться…
Но особенно запомнилось отцовское слово «Престол».
Мне нравились короткие осенние школьные каникулы. Уже к началу ноября замерзали лужи и пруд, можно было играть в хоккей на коньках-снегурках или «дутышах», завязанных на валенки. По гладкому льду шайба катилась долго-долго…
7 ноября мы шли в школу или клуб на утренник, посвященный празднику Октябрьской революции, где в конце мероприятия, нам из ящика давали в ладошки по горсточке самых простеньких конфеток (а один раз ходил и вечером, на 50-летие революции, и почему-то помнится высокий костёр в чёрной темноте).
А вот 8 ноября мы ждали самое главное событие этого времени – «Престол».
Я тогда не знал, что 8 ноября – это, по новому стилю, день Великомученика Димитрия Солунского, что в селе Старая Белица Дмитриевского уезда Курской губернии был старинный, 1775 года постройки, деревянный Димитриевский храм, освященный в честь этого святого.
И мой отец был назван по его имени.
Храм снесли (на десятки километров не было ни одного открытого храма, оставался только кладбищенский в Дмитриеве), на его месте построили клуб, где у нас и происходили утренники, концерты и танцы (впоследствии).
А память о Димитриевском храме и празднике осталась в виде слова «престол» спустя десятилетия.
И мы, дети 1960-х, целый год ждали этот «престол».
Ждали гостей с деревни Сухой Ровец (где родились бабушка Анюта и отец), дядю Колю «Тришкина», который отлично играл на гармони, и особенно пел песню «Я назову тебя зоренькой»…
К этому времени работы по саду-огороду завершались, поросят еще не резали, но гуси уже к этому времени шли на хороший холодец. Доставались все виды солений… Были еще свежие яблоки. Мать пекла в русской печке вкусные пирожки, ватрушки…
За стол никто не садился, пока не приходил дедушка.
Отец говорил мне: «Иди, позови дедушку!».
Тут уж я никак не мог скакать на одной ноге.
Бежал с радостью и звал: «Де (так сокращенно мы его звали), пошли скорее, ждут тебя все, зовут!».
Приходил молчаливый трудяга-дедушка , немного посидев для приличия – уходил по своим делам.
А «престол» продолжался…
Детей из-за стола не выставляли (когда хотели, тогда сами и уходили), матерными словами из взрослых никто у нас не ругался, даже навеселе. И не только на «престол».
Когда мне, 17-летнему, выросшему среди лугов, болот, огородов, садов, полей надо было уезжать учиться в университет, то отец никаких особенных наставлений не давал, кроме короткого: «Смотри, сынок, как лучше».
А как лучше? – нужно было разбираться самому (среди десятков пьяных иностранцев в общежитии, при желании не тянуть с родителей деньги и жить на одну стипендию…)
После второго курса университета я заработал столько денег – сколько не видел никогда раньше (хотя школьником разводил кроликов, ухаживал за скотиной, носил почту и т.д.).
Отец тогда заметил: «Смотри, сынок, всех денег не заработаешь».
Так он говорил вовсе не потому, что был лентяем или не хотел побольше принести детям, трудяга он был редкостный.
Учась в университете и приезжая зимой на каникулы, я шёл с отцом пилить двуручной пилой (бензопилы еще не было) толстенные тополя. Сколько же мне надо было придумывать ухищрений, чтобы перевести дух!? Отец, не вынимая самокрутки изо рта, пилил и пилил…. А мне неудобно было его просить раз за разом остановиться и «перекурить». Он и так курил, не вынимая самокрутки изо рта.
Военно-топографическая карта Ф. Ф. Шуберта и П.А. Тучкова
(1869 г., фрагмент листа 19–13).
Прошли годы…
Занимаясь историей, я решил посмотреть на Военно-топографической карте Ф. Ф. Шуберта и П.А. Тучкова (1869 г., лист. 19–13) и свои родные места. Вот речка Беличка впадает в Свапу, а вот на её правом берегу … Харасея и дальше – Бреховка!
Как же так!?
Ведь я с малого детства знал названия многих сёл и деревень в округе по левую сторону Свапы и по правую сторону. Особенно мне запомнились названия Белые Берега и Чёрная Грязь (как в былине).
А напротив Харасеи был с отцом еще совсем маленьким, когда он меня брал на Свапу. Я оставался на повозке, держал вожжи – чтобы лошадь не ушла далеко, пока он нарезал орешник и лозу.
Но не случилось тогда ни купаться в Свапе, ни перебираться на её правую сторону.
И остались во мне эти названия чем-то сказочно-былинным.
Уже нет на земле родителей – последних жителей Красного хутора, но остались слова отца:
«Будь не с Брёховки, а – с Харасеи», «Пречистая», «Покров», «Престол», «Позови дедушку», «Смотри: как лучше», «Всех денег не заработаешь»…
А в Свапе мне довелось искупаться первый и единственный раз пять лет назад.
Младший брат Валерий, как бы предчувствуя свою скорую кончину, предложил поехать искупаться. По лугам, мимо бывших деревенек мы приехали на Свапу.
Она оказалась сильно заросшей (а бабушка Анюта, говорила, что по реке еще баржи ходили в её детстве, в начале 20-го века).
Напротив, на правом берегу Свапы, еще стояла Харасея, Брёховка (согласно справки из интернета) вошла в её состав.
