А.М. Корин. Старуха у окна
Соседями у нас была семья Панютиных. Трое детей, сами хозяева и старики: дед Вася и бабка Васюта.
По правильному она была Василиса (не думаю, что Васса), и по молодости эта пара: Василий и Василиса, наверное, была не самой не завидной.
Но я их помню в старости. Дед Вася занимался лошадью, еще чем-то по хозяйству, но уже не был основным работником, стал дряхловат и потом даже немного чудаковат.
А на бабке Васюте держалось всё в доме. Жизнь её уже подсогнула, двигалась она небыстро, но бодро и исполняла все женские дела по дому и за его пределами.
Бабкой мы звали её не со злобы, а потому что «бабушками» звали своих, родных, а чужих – бабками.
Бабка Васюта никогда нас не ругала, когда мы ходили смотреть к ним телевизор, и, наверное, с нашей обуви стекала и отваливалась обильная грязь. Никогда у нас в семье «за глаза» о ней не говорили ничего плохого.
Ничего не делающей, сидящей на скамейке с другими бабами и бабками, я видел её только на Пасху. В этот день необязательную работу никто не делал, стирку не затевал.
А вот один раз она увиделась мне особенным образом.
Августовским тихим днём, после обеда, её младший внук Витька, который был старше меня на четыре года, вместе с дедом Васей запрягал коня Тумана в телегу, подкладывал для мягкости сенца, брал с собой меня, и мы ехали на станцию Арбузово встречать с рабочего поезда бабку Васюту.
Ехали «с ветерком». Когда мы были одни – шагом лошадь у нас не ходила, а бежала «трушком», рысью или даже «холопом». Правда при последнем способе можно было разбить телегу или задние ноги лошади. И тогда она от боли могла начать «трепать». Мать рассказывала, как по молодости её «трепала» Агрономка. А я эту лошадь знал уже как самую тихую, мирную и безобидную, на ней впервые малыми детьми садились верхом.
Туман был конь здоровенный, с характером (мог и лягнуть, а то и укусить), и «хлобоздинки» (хворостинки, длинной палки) для него нам было не жалко. Хотя, конечно, зря мы его не обижали.
Когда мы встречали поезд, то из него спускалась бабка Васюта и несколько её подруг в свежих платочках и в тёмных платьях с кошёлками.
Они забирались («залазили») на телегу («повозку»), и мы трогались. Но уже не быстро, а шагом или слегка потрушивая. А я получал из худющих рук бабки Васюты яблоко.
Никогда я не видывал такого яблока: крупное, красное по бело-бледно-зелёному фону. И с каким-то особым незнакомым запахом. Не помню: сразу ли я его съедал или довозил до дому? Скорее всего, съедал по дороге, не мог, наверное, утерпеть.
На нашем хуторе у всех были сады. Но у нас сладких летних яблок не было, только кислые или с кислинкой: антоновка, «боровинка», «фунтовка» и «штрефель».
У Панютиных были и сладкие яблоки: «конфетка», белый налив, павловка, дубовка, но мы не дожидались их спелости. Ели кислятиной чуть ли не от завязи, и у нас никогда не болели животы, никого не «прохватывал» понос, а о дизентерии мы никогда не слышали, и нас этой болезнью никто из взрослых не пугал.
Но таких яблок, какое дала мне бабка Васюта, я никогда нигде не видывал и не ел, а окрестные сады и их состав к тому времени изведал хорошо.
Не знал я тогда, что на календаре было 19 августа – праздник Преображения Господня или Яблочный спас. Что бабка Васюта была верующим человеком, что яблоко, которое так поразило меня, было освящено и не где-нибудь, а в единственном на многие десятки километров незакрытом и неразорённом храме в честь святой равноапостольной мироносицы Марии Магдалины в городе Дмитриеве. И что именно в этом храме крестили и меня. Когда мы приезжали в Дмитриев, то никогда не ходили в ту сторону и даже туда не глядели, там для нас не было ничего интересного: кладбище да храм.
А бабка Васюта – не только освящала яблоки, но и была на службе. И вполне вероятно, что исповедывалась и причащалась. И это каким-то образом ощущали и мы, ничего об этом не знавшие и не понимавшие.
И мы с Витькой Панютиным на обратной дороге особенно не погоняли Тумана, не догадываясь, что тем самым мы не торопились растрясти этот мир, который привезли старухи.
Они где-то сходили по дороге. Домой приезжали мы втроём.
Было ли это раз или два-три – я не помню.
Но остался со мной тихий день, нежаркое уже предвечернее августовское солнышко, хрустящий песок под колёсами телеги, Туман, помахивающий хвостом и это яблоко, которое передала мне бабка Васюта, как напоминание оттуда, где меня помнят, любят и терпеливо ждут…
