Н.А. Римский-Корсаков, русский композитор
20 августа 1856 г. в «Книге регистрации воспитанников, поступающих в Морской кадетский корпус», на строке, где был вписан Николай Римский-Корсаков, появилась резолюция — «Принят».
На экзаменационном листе были записаны следующие оценки его знаний: «По-русски читает очень хорошо, пишет хорошо; по грамматике — довольно хорошо. Арифметика на программу своего возраста — очень хорошо, знает более требуемого. География — очень хорошо. Французский язык: читает весьма хорошо, переводит с французского свободно и говорит». По результатам медицинского осмотра было записано кратко: «Вообще здоров».
24 августа Николай переступил порог здания Морского корпуса, чтобы провести в нём пять с половиной лет.
Из его первого письма к родителям «…Я уже начал свыкаться с новой жизнью моей в корпусе. Мы встаем в 05:30, в седьмом часу пьём чай, в семь часов садимся за приготовление уроков, в восемь идём в классы; в одиннадцать классы кончаются, в час мы обедаем, после обеда в хорошие дни нас водят гулять по Васильевскому острову. В три часа снова идём в классы, в восемь ужинаем, а в девять ложимся спать. И это повторяется в одном порядке каждый день».
Каждую неделю кадетам выставляли отметки по всем предметам по 12-балльной системе. «Покамест науки мои идут успешно, — писал Николай домой, — на неделе я получил из арифметики — 11, из алгебры — 11, из французского — 10, из географии — 10, из русского — 8». Кроме занятий в корпусе, Николай брал уроки музыки у педагога, нанятого по распоряжению его старшего брата Воина Андреевича, считавшего это необходимым для развития мальчика. Этим учителем стал некий Улих, виолончелист Александринского театра.
В Морском корпусе были заведены доски, разделённые красной линией на две части: на правой половине каждый день записывали ленивых учеников, а не левой — прилежных.
«…Меня директор погладил по голове и потом, обойдя всех прилежных, поклонился нам и поблагодарил», — писал юный кадет родителям. Если за прилежание кадет награждали яблоками, то за плохое поведение наказывали, часто даже секли. Такому жестокому наказанию Николай не подвергался ни разу.
Корпусные экзамены первого года мальчик сдал на отлично. Но вскоре произошло событие, открывшее ему совершенно новый мир — мир музыки. Впервые он попал в оперный театр. Музыка, всё более его увлекавшая, стала с этого времени превращаться в «соперницу» морской профессии, но никто ещё об этом не подозревал.
По случаю дня рождения царя, 17 апреля, кадеты были отпущены «за корпус». В тот день в Русской опере под управлением К. Н. Лядова давали «Жизнь за царя» — Николай впервые слушал её на сцене. Он был в восхищении от музыки Глинки и писал родителям: «Опера сделала то, что я музыку теперь люблю так, как нельзя больше любить».
Воин Андреевич был назначен командиром учебного артиллерийского 84-пушечного парусного корабля «Прохор», и его планы в отношении брата несколько изменились. Он добился разрешения у директора корпуса взять мальчика к себе на корабль, в учебное плавание. В письме к родителям Николай писал: «Вот, милые мои папа и мама, я уже скоро неделю как на корабле. Мне здесь очень нравится. Я учился грести на катере с прочими гардемаринами, натёр мозолей и содрал кожи вдоволь».
Воин Андреевич стремился к тому, чтобы кадеты, проходившие у него на корабле практику, получали максимум пользы не только для будущей профессии. В свободное время он устраивал для них дальние прогулки, считая, что «это гораздо для них полезнее, чем шатание по городским улицам и садам с привалами в кондитерских».
Будучи убеждённым в том, что музыка не помеха морскому делу, Воин Андреевич на время пребывания корабля близ Ревеля нанял там комнату с инструментом и посылал брата заниматься игрой на фортепиано. В своём письме родителям Воин рассказывает об этом: «С девяти до одиннадцати часов дня он занят наравне с прочими гардемаринами либо у орудий, либо навигационными выкладками и упражнениями, либо на марсе, либо на шлюпках. После шести часов вечера я отправляю его на берег с моим стариком-денщиком, и он на квартире упражняется на фортепиано».
Вскоре состоялось выступление Николая с Улихом у Головиных. Будущий композитор писал: «Концерт мой исполнился вчера, и с успехом, по словам слушателей, так что я остался доволен». Тогда же Улих почувствовал, что его ученик опережает его самого в музыкальном развитии, и посоветовал Воину Андреевичу подыскать брату другого преподавателя.
Экзамены в корпусе шли успешно, Николай получал только 10 и 11 баллов. После возвращения из похода на «Прохоре» в корпусе ему выдали на погоны якоря и перевели в другой класс — в гардемаринскую роту. Новый учебный год в корпусе совпал со знаменательным событием в жизни Николая: ему наняли нового учителя музыки — им стал Фёдор Андреевич Канилле, прекрасный пианист. В письме к родителям мальчик писал: «Он слушал мою игру и похвалил; сам играл и правда превосходно».
Николай был счастлив найти в новом учителе человека, разделяющего и поддерживающего его собственные взгляды на музыку. Угадав истинный талант своего ученика, Канилле помог молодому человеку раскрыть его способности, привёл к самостоятельному сочинению музыки.
Наблюдая, насколько сильно Николай поглощён своими музыкальными занятиями, Воин Андреевич не на шутку испугался. Теперь он увидел в музыке соперника морскому делу, которое, по его мнению, должно было стать главным в жизни брата. Решение Воина Андреевича о прекращении занятий с Канилле сильно удручало Николая. В письме родителям он писал: «Я вас прошу, не попрекайте меня музыкой. Поверьте, мне очень неприятно слышать, что музыка, которую я люблю, сделалась для меня предметом несправедливых упрёков». Воин Андреевич твёрдо стоял на своём и писал родителям, что «разрешит брату вернуться к урокам музыки лишь тогда, когда он сможет свободно переводить с французского и не делать ошибок в русском языке». Правда, брат вскоре сменил гнев на милость, и позже Николай писал родителям: «Вчера Воин приезжал ко мне и просил меня приехать в Кронштадт в субботу. Он сказал, что не запрещает мне ходить к учителю, когда я захочу, но даже будет рад».
Осенью 1860 г. состоялось открытие оперного театра, который получил название «Мариинский». Николай слушал там концерт. Летом 1861 г. ему предстояло пройти последнее перед окончанием Морского корпуса учебное плавание на корабле «Вола». С сентября же кадеты приступили к занятиям, а в опере начался театральный сезон. Николай с группой товарищей взяли ложу во втором ярусе на «Жизнь за царя». Он говорил, что уже в четвёртый раз пойдет слушать эту оперу… и надеялся, что она никогда ему не надоест.
Воин Андреевич Римский-Корсаков должен был стать директором Морского корпуса, но по своей скромности сомневался, имеет ли право занять такую ответственную должность. Это назначение было сделано по рекомендации великого князя Константина Николаевича.
Усердно занимаясь в корпусе, Николай находил время и для сочинения музыки. Причем никому, кроме учителя, он свои произведения не показывал. Канилле видел в них проявление незаурядного таланта и решил представить своего ученика композитору Милию Балакиреву, который одобрил музыкальные сочинения Римского-Корсакова.
Теперь вечером в каждую субботу Николай приходил к Балакиреву. Там он увидел вживую многих известных музыкантов и композиторов, познакомился с М. П. Мусоргским, В. В. Стасовым. Будучи кадетом Морского корпуса, он стал полноправным членом Балакиревского кружка.
В корпусе Николай успешно прошёл все испытания. Мечта родителей осуществилась — он попал в первый десяток выпускников и 31 марта был представлен к производству в гардемарины и назначен в заграничное плавание на клипере «Алмаз». Но почти в то же время он закончил писать свою первую симфонию. В последний день пребывания в Тихвине сочинение «Скерцо» было им закончено.
19 октября на пароходной пристани Николая провожали Балакирев, Кюи, Канилле. «Алмаз» держал путь в Америку для наблюдения «за происходящими там морскими военными действиями», но в начале пути была Англия, так что в декабре юному композитору удалось побывать в Лондоне. «Вечером мы побывали в Ковент-Гарденском театре, — писал он, — слышали новую английскую оперу «Торжество любви» — довольно гадкую. Поют тоже не особенно хорошо».
Тогда же, в декабре 1862 г., Николай Андреевич закончил Andante своей симфонии. На рукописи рукою автора отмечено: «Сочинено в Англии зимою 1863 г.».
Несмотря на совершенно неподходящую для творчества обстановку, он продолжал сочинять музыку, причём обходился без фортепиано — на клипере инструмента не было.
18 июля клипер снялся с якоря и направился в Америку. 24 октября «Алмаз» отправился в обратный путь, домой. Позже Николай Андреевич писал: «Моё заграничное плаванье закончилось. Много неизгладимых воспоминаний о чудной природе далёких стран и далёкого моря; много низких, грубых и отталкивающих впечатлений морской службы было выявлено мною из плаванья, продолжавшегося два года и восемь месяцев».
После возвращения Николай Андреевич был переведён на береговую службу в Петербург. Возобновились его встречи с Канилле, Кюи, Мусоргским, Стасовым, появилось и новое знакомство — с Александром Порфирьевичем Бородиным. Сближение с прежними друзьями по музыке сыграло решающую роль в выборе Николаем Андреевичем дальнейшего жизненного пути. Мысль о поступлении в Морскую академию была оставлена им навсегда.
Материал подготовлен Музеем истории российского кадетства
Николай Гурьевич Антипов, директор Музея истории российского кадетства, член ICOM Россия, академик Евразийской Академии телевидения и радио
