Где рождаются журавли
В первый раз встретился я с Рубцовым в стенах Лесного техникума. Поступали туда учиться. И сразу после сдачи экзаменов пошли ко мне в гости, на Кооперативную,8 (ныне Гущина, 12) в мой родительский дом. А там – и на берег.
Ранняя осень. Тотьма. Средняя школа № 1. Су̔хона под ногами. Когда-то стояли здесь тополя. Стоял и Коля Рубцов под этими тополями, чтоб записать в свою голову рождавшиеся стихи. А над городом низко-низко, почти задевая крыши, летели бесшумные журавли. Куда они? Рубцов говорил:
- В Индию.
А я говорил:
- В Китай.
Оба не знали, куда улетали болотные птицы, лишь только предполагали, потому и ответы наши не совпадали. Но откуда летели эти особенные создания, устремляясь, как сны, сквозь белёсый туман?
Я молчал. Николай же был из тех мест, где рождаются журавли, поэтому улыбался:
- С моей родины. Там тайга. Сквозь нее - и Северная Двина! А рядом с Двиной и - Е̔мца!..
Емца - загадочная река. Сколько на ней событий происходило! И темных, и светлых, и притягательных, как загадки. Я увидел ее, когда Рубцова уже не стало. Специально приехал сюда, чтобы всем своим существом прикоснуться к родине друга.
Емецк. Горончаро̔вская, 57. Двухэтажный орсовский дом. Здесь Рубцов и родился. С высоты второго этажа, где была квартира Рубцовых, я и всматривался в церковки Рато-На̔волок и Зача̔чье.
Выходил и на берег Емцы, где плавучие стла̔ни, с которых сестры будущего поэта Надя и Галя полоскали белье, заодно и весело забавлялись, пуская вниз по течению драночную корзину, в которой сидел восьмимесячный Коля. Малому было, ой, как занятно, и он ощущал себя, видимо, пароходом, потому изо всех своих сил пыхтел и гудел.
Неужели и в этом возрасте может закладываться характер? А вместе с характером и сам путь, тот, что несет в себе все повороты, рывки и взлеты нашего мирного бытия?
У грядущего есть соблазн – быть тем, кем ты не был, но можешь и быть, если откроешь то, что до тебя никто, ни разу не открывал. Рубцов всю жизнь только этим и занимался. Видение пути - не есть ли это, то самое, что вызревает от взлета души, где ты самое важное для неё открываешь и открываешь.
Да, много чего мы пустили в распыл, теряя поэта. Рубцов представлял собою Россию не только, как роковую державу, но и, как свою маму, которую он запомнил с младенческих лет. Без него страна и все мы стали и сиротливее, и беднее. Поэт готов был к новым художественным рывкам. Держал их уже у самого сердца. Но как же так? Как же? Не удержал.
Но даже то, что он оставил после себя, как лирическое наследство, поражает своей задушевностью, богатством переживаний и какой-то большой особенной чистотой. Отчего и любовь к поэту идет не от отдельных почитателей его таланта, а от всего народа. Как русского, так и нерусского. От всех, кто обожает дерзанье и справедливость, а вместе с ними дивную красоту и смелую жизнь.
Оригиналы
Оригиналы минувшего времени. Александр Сушинов, (слева) журналист, исколесивший почти все районные и полевые дороги Вологодской земли. Дружил со всеми писателями и художниками Вологодчины. Алексей Шилов (в центре) работая экономистом, увлекся классической и современной музыкой. Знал все народные песни. Однако музыку сочинял в основном на стихи Николая Рубцова. Главные его песни – «В минуты музыки», «Над вечным покоем», «Осенняя песня», «Привет, Россия», «Посвящение другу», «Добрый Филя», «Отплытие», «Звезда полей», «Синенький платочек». Со своим другом Николаем Рубцовым (на снимке – справа) его можно было встретить на всех улицах Вологды, выходящих к реке, в Парке Ветеранов труда, парке Мира и, конечно, в самом центре Вологды.
ДЛЯ ТЕХ, КТО ВНИЗУ
Тотьма. Сохранившиеся от древних времен каменные ворота в бывший мужской монастырь
Ворота на территорию бывшего Тотемского лесного техникума. Сколько студентов они пропустили в свои пенаты! Помнится, как на них поднялся однажды 15-летний Коля Рубцов. Было у него в тот день очень дерзкое настроение, и он прочитал для тех, кто внизу, два шутливых стихотворения. Хотел прочитать и третье, однако на горизонте показался завуч техникума, и Коля не стал рисковать.
МЕЧТА
В августе 1965 года несколько дней Рубцов жил в двух километрах от Вологды, в деревне Маурино, где я снимал у местного жителя крохотную квартирку. Помню, как шли поутру средь поспевших хлебов по росистой тропе.
- Это мое! - Рубцов показал на взятое золотом поле ржи, не спеша уходившее к горизонту.
- Это тоже мое, - показал минут через пять на стайку вспорхнувших ласточек над забором.
- И это мое! - Палец его обводил полукругом равнину лугов, над которыми громоздились, как горы, толпы сиренево-белых туманов.- Ты видишь обычное испарение. Я же – могучую конницу Чингисхана, поднявшую пыль на тысячу километров! Этот образ я забираю себе. Честное слово. Я счастлив! Этого злого гения я знаю и понимаю.
- Понимаешь?
- Представь себе. Лучше всех! Я его чувствую всеми своими костями. Я напишу поэму о Чингисхане...
Глубокую.
ПАМЯТЬ, КОТОРАЯ НЕ РАСТАЕТ
Порою кажется, что всё это было в той непривычно-особенной жизни, в которой люди, держась друг друга, не умирают.
Что сегодня у нас? Зима. Солнечно на опушке, блещет снежок, белеют березы и слышен голос того, кто, рождая поэму, записывает ее валенком на сугробе.
Может быть, это он, Николай-свет Рубцов, возвратившийся для того, чтоб отдать нам родившуюся поэму?
Не уходи, Николай Михайлович. Задержись. Оставайся в родном народе. Заслони, как солнышком, все метели…
Странно, однако. Зима показалась. И вдруг невидимо удалилась. Потому и сугроба со свежими рифмами нам уже не читать.
Вещий поэт и вещее время. Идут куда-то вперед, обгоняя народ. Идут, оставляя глубокую память, которая не растает.
