itemscope itemtype="http://schema.org/Article">

Передай по цепи

Повесть. Часть 1

Генассамблея ООН по Украине  Александр Сергеевич Пушкин 
0
871
Время на чтение 33 минут

Пора выговориться, пора, а то могу не успеть. Въехал уже во времена старения. И когда проскочил райское младенчество, счастливое детство, тревожное отрочество, дерзкую юность, взросление, когда? Жизнь пролетела. Похоронил родителей, многих родных и близких, стало вокруг пусто и понял, что мир вытесняет меня, моё земное время кончается. Его и не запасёшь, над ним мы не властны.

То ругаю себя за прожитую жизнь, то оправдываю, то просто пытаюсь понять, так ли я жил: и при социализме, и при капитализме, и при нынешнем сволочизме. И сколько же поработал сатане льстивому, прости, Господи! Сколько же грешил! Господи, прошу, пока не убирай с земли, дай время замолить грехи.

Ощущаю себя жившим всегда. Тем более много, по ходу жизни, занимался историей, античностью, ранними и средними веками новой эры, и девятнадцатым веком, и тем, в котором жил, и тем, в который перебрался. Много ездил. Прошел все центры мира, коими бывали Александрия и Каир, Вавилон и Дамаск, Пальмира и Рим, а теперь что? Нефть? Кровь? Туризм?

Сидел на берегах Мертвого (Асфальтового) моря, вглядывался в его мутные скользкие воды, пытаясь разглядеть черепки Содома и Гоморры. Видел черные пески берегов острова Санторини, остатки затопленной Божиим гневом Атлантиды, ходил по склонам Везувия, пытаясь представить, как Божье возмездие настигало разврат.

Самое страшное стояние было у Голгофы, когда ощущал полное безсилие помочь Распинаемому и жгучую вину за то, что именно из-за меня Он взошел на Крест. А потом было шествие вослед святому Первозванному апостолу Андрею в наши, русские северные пределы, погружение в воды у берегов Херсонеса и Днепра, осенённые византийским Крестом. Это я таскал камни для строительства и Киевской и Новгородской Софии, шел с переселенцами в Сибирь, стоял с самодельной свечой на освящении деревянных часовен, а, века погодя, и каменных храмов. Это я, грешный, стремился на исповедь к кельям преподобных старцев, и причащался Тела и Крови Христовых, то из простых, то из золотых чаш, опускался на колени перед светлыми родниками и байкальскими водами. И летал над землёй вначале на парусиновых, а затем и на металлических крыльях. Неслась, отставая, подо мной карта мира. Взлетевши в одну эпоху, приземлялся в другой...

Полное ощущение, что пришел из глубины тысячелетий, а если добавить то, что и впереди вечность, то кто я? Как все понять? Ведь именно в этом бегущем времени, как в течении реки, барахтался, считая, что живу в настоящем. Но нет настоящего времени, даже начало этой строки уже в прошлом.

И барахтались вместе со мною мои современники, с ними делил хлеб и соль, с ними старился. Как же нелегко было жить в перевёрнутом мире, где властители умов, происшедшие от обезъяны, и нам внушали, что люди ведут родство от шерстяных тварей, более того, успешно настаивали, что первична материя, а не дух. Как, при таком диком, навязанном мировоззрении, мы ещё сохранились, как? Бог спас, другого объяснения нет.

К концу жизни осталось выполнить завет преподобного Серафима: спасись сам и около тебя спасутся. Это самое трудное. Почему я прожил такую жизнь, а не кто-то другой? Много-много раз моя жизнь могла бы пойти иначе, но шла вот так.

Вспоминаю школу, начальные классы. Мне говорят, чтобы пришел фотографироваться на Доску почета. А вот не иду. И проходя потом мимо Доски, воображаю, что тут могла бы быть и моя фотография, и втайне горжусь, что смог отказаться от обычного пути отличников. Дальше то же самое. Из упрямства начинаю плохо учиться, в старших классах остаюсь даже на осень. Заканчиваю школу с одной четвёркой. Остальные тройки. Не еду поступать в институт, работаю в редакции райгазеты. Далее уж совсем необъяснимый поступок – ухожу из редакции в слесари – ремонтники. Могу не идти в армию, но призываюсь на три года. После сержантской школы могу в ней остаться, но прошу определить в боевую часть. В институте на руках вносят в аспирантуру – ухожу. На телевидении совершенно фруктовое положение – свободное посещение, пишу сценарии, да за них ещё и получаю. И от этого отказываюсь. В издательстве занимаю высокую должность, через два года вырываюсь на творческую работу. Возглавляю толстое издание с личным водителем, секретаршей и вновь ныряю в полную неопределенность. Преподаю в Академии, вроде всё получается, и опять прерываю очередной накатанный путь. То есть, образно говоря, взбрыкиваю, когда надетая упряжь грозит превратиться в ярмо.

Но это всё внешние вещи. Карьерный рост мне не грозил, отпугивал трафаретами. Но одно испытание пришлось пройти – политику. То есть, правильнее сказать, общественные дела. Было время, когда сама жизнь вынуждала писателей вмешиваться во все проблемы по охране природы, памятников культуры, в нужды образования и воспитания. Оно, может быть, было бы и неплохо, будь от этого польза. Всё мы думали, что Россию спасаем, а было почти одно сотрясение воздуха. Громокипящие аудитории, письма, митинги, протесты. Затянуло в эту круговерть, как собаку в колесо, и меня. Выступал, и много выступал. Идешь по Москве: Кремлевский дворец съездов, Колонный зал Дома Союзов, Зал заседаний храма Христа – Спасителя, залы Домов литераторов, архитекторов, журналистов, композиторов, сотни и сотни аудиторий по стране и за границей. Что говорить о радио и телевидении, газетах и журналах. И кому всё это было нужно? Только не мне. Лысел, да седел, да здоровье терял. Да и себя. Не общественный я человек, известность не радовала, а тяготила.

В самом процессе писательства только оставалась еще радость. Но такая краткая, так быстро проходящая. Ну, прочли, ну перечли, ну, забыли. Что ни скажи, что ни напиши, всё булькает в чёрную воду бегущего по пятам забвения. Что мы можем добавить к высоченной горе написанного? И если бы еще и читатели меня бросили, я бы с радостью швырнул с этой горы свою исписанную бумагу, а за ней и чистую. И долго глядел бы вслед этим черно-белым птичкам.

Лет сорок шел я до этих весёлых мыслей, лет сорок назад исповедался и причастился. И как иначе? Я же из православной семьи. И что искать, чего дёргаться? Есть в мире спасение? Есть. Оно вне безголового огромного стада людского, лежащего во зле. Надо войти в единственно живое в этом мире малое стадо Христово. Остальное – суета сует, всё суета. А как войти? Для монастыря я не созрел, а, может, перезрел. После размышлений и советов с умными людьми, в число коих первыми вошли монахи и батюшки, я для начала решил направить стопы не в монастырь, а пожить вначале вдали от Москвы, в одиночестве. Жена моя, человек верующий, меня одобрила. Итак, я решился хотя бы год обойтись без Москвы, скрыться в благословенных просторах России.

Церковь, книги, простая пища, молитвы. А там посмотрим. По своей простоте, которая нынче граничит с глупостью, я не скрывал намерения уехать. Именно в это время приблизился ко мне доброжелательный мужчина, я его и раньше встречал на патриотических вечерах, он говорил о знакомом ему месте в далёких северных пределах. Туда трудно добраться, там ни газа, ни водопровода. Зато лес, поляны, родники. Избы, благодаря демократии, брошены и гибнут, кто сейчас туда поедет? Они вообще все теперь по цене дров. То есть там меня никто не достанет и прочее. А ему там от дальней родни достался дом. Вот адрес, вот ключи. Считай дом своим и живи в нём хоть всю жизнь.

Я походил-походил по столичным проспектам, подышал атмосферой мегаполиса и решился. Напоследок, перед поездом, выкинул в урну Ярославского вокзала сотовый телефон, как последнюю связь с покидаемым миром.

Мужчина предупреждал меня, что туда и никакой автобус не ходит, что надо будет взять частника. Так и вышло. И частника искать не пришлось, он сам ко мне подскочил, прямо к вагону. Будто именно меня и ждал. Машина у него была из породы внедорожников. Внутри был прекрасный запах соснового леса. Я скоро задремал. Но кажется, что тут же и проснулся.

- Мы на месте! – сказал то ли мне, то ли кому-то водитель.

- Достаточно? – спросил я его о сумме платы за проезд. – Или добавить?

- Прокурор добавит.

НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ

Село было небольшое, безлюдное, заваленное чистейшим снегом. Частник посоветовал мне спросить в магазине, где дом, который мой, и сразу уехал. Магазин был маленький, типовой, то есть шлакоблочный, то есть в нём было холодно. Продавщица непонятного возраста, закутанная во много одежд, показала направление.

- Вы что, в нем жить будете? Вам, что, хозяева ключи дали? Так-то он крепкий.

Я побежал чуть ли рысью: это же дом, приют спокойствия, молитв, трудов. Дом среди русского пространства! Я его сразу полюбил. Три окна на улицу, земля под окном, одворица. Двор крытый, хлев, сарай, баня. Как я понимаю, счастье - это или полное отрешение от всего земного, или же, если такое не под силу, то обладание желанным земным. Первого я не заслужил, а на второе надеялся. Мне хотелось вдали от Москвы, заботящейся только о себе, но насквозь пропитанной болтовней о спасении России, забыть ее и просто пожить по-человечески. Своими трудами, может быть, даже показать пример трудов во славу Божию и российскую. И в самом деле - хватит разводить говорильню, надо что-то делать. Делать! Не языком, а руками. Вот это - моя земля, и моя цель – не дать ей одичать, зарасти, показать, ч т о может русский мужчина, если ему не мешать.

АРКАША И ДРУГИЕ

Стояла царственная северная зима. Это ликование сердца, этот взгляд, улетающий в солнечную белизну, эти полные вдохи и выдохи лечебного морозного воздуха, все это увеличивало радость вхождения в новое жилище.

Счастье продолжилось затапливанием русской печи, и сразу подтопка, чтоб быстрее прогрелись окоченевшие стены. Вначале немного поддымило, пришлось даже открывать дверь, чтоб проветрить, но потом труба прогрелась, пошла тяга. И вот, уже можно снять шапку, вот уже расстегнул дубленку. И как-то возбужденно и нетерпеливо ступал по широким половицам, выходил во двор, прикидывал необходимые дела. Поправить крыльцо, подмазать, побелить печку, вычистить подполье, упечатать окна, застелить полы домоткаными дорожками, красный угол оборудовать. Сложить камин. Да, это обязательно. Сидеть перед ним долгими зимними вечерами, и читать хорошие книги.

Восторженное чувство вселения требовало закрепления, причем конкретного. Ведь как у нас: если хорошо, то надо еще лучше. Я подбросил и в печь и в подтопок поленьев поосновательней, и отправился в магазин. Мимо дома проходил черноватый мужчина в жёлтой телогрейке. Снявши потёртую шапку, протянул руку, представился Аркадием. Поздравил с покупкой, просил по всем вопросам обращаться к нему.

- Дрова, картошка, овощи какие – нет проблем. Со служебного входа.

В магазине, куда, оказывается, шел также и он, я взял посудину. Естественным было то, что его приглашу. Стал брать закуску. От радости брал, чего подороже.

- Ты идёшь, Аркаша? – спросил я. – Или чего-то покупать будешь? - Зачем было церемониться, все равно же на ты перейдем.

- Нет, я так зашел, - отвечал он.

Продавщица хмыкнула. Мы пошли к выходу. На крыльце Аркаша как-то поёрзал плечами:

- Знаете что, разрешите к вам обратиться.

- К тебе, - поправил я. – К вам – раздельно, квас вместе.

- По рукам! - воскликнул он. – Ты взял дорогую, я видел. Но еще возьми пару-тройку бормотухи, левой водяры. Потом поймёшь, для чего.

Но я уже начал понимать. К крыльцу двигались несколько, как говорили раньше, темных личностей. Очень приличные мужчины среднего возраста. Я понял, что придется поить и их. Если хочу иметь тут благоприятную атмосферу для жизни. Нельзя же показать себя скупым, нелюдимым.

- Но почему плохую брать. Возьму, чего получше.

- Не надо, - решительно опроверг мой порыв Аркаша. – И кильки пару банок возьми. Бык помои пьет, да гладок живёт.

Рукопожатия новых в моей жизни людей были искренни, крепки, имена их я не запомнил. Они дружно заявили, что давно знали о моем предстоящем въезде в село, пребывали в нетерпении ожидания, и что сегодня, прямо сейчас, наступает полнота человеческого оживотворения этих пределов. Витиеватость приветствия вернула меня в магазин, где я отоварился дополнительно. Продавщица многозначительно на меня посмотрела.

НАЧАЛО НОВОСЕЛЬЯ

Около дома нас ждали еще трое человек. Завидя нас, стали прямо ногами разгребать дорожку к дому. Тоже трясли и сжимали мою заболевшую правую руку. На крыльце шумно топали ногами, оттряхивая снег. Крыльцо содрогалось.

Такой артелью ввалилась в мои хоромы. В них уже было можно снять верхнее одеяние. Замороженные стёкла в окнах начинали сверху оттаивать. Пальто, телогрейки и шубы свалили в угол. Снова обменялись рукопожатиями. Я просил всех называть меня на ты.

- Мы Господа Бога на ты называем, а друг с другом будем чиниться.

- То есть вы, то есть… ты не чинодрал? Но как же, вы же..

- Не вы же, а ты же! – поправил я.

Аркаша распоряжался. Со двора тащили доски, клали на табуретки, получались скамейки. Два ободранных стола застеливали, как скатертью, очень приличными листками белой бумаги.

- Откуда такая?

- Да мы тут упакованные, - отвечал лысый человек. – Но ты им скажи, какая же это была империя, если центр кормил окраины?

Я даже растерялся:

- При чём тут империя, мы же выпить собрались. Прошу!

Зашумели, рассаживаясь. Севший на пол кричал, что так лучше, падать некуда.

- Мы тебе всё обустроим, - горячо обещали они. – Вешалку из карельской березы притащим. Дом же с вешалки начинается. Ты не думай, мы не пьяницы, но суди сам, как с нами поступили! И не работай, и уехать нельзя. И никакой связи! Тут запьёшь, не то что.

Аркаша отозвал меня в кухню, сунул стакан.

- Давай! За тя, за мя! А им налей по сто, по сто пятьдесят и выгоняй. Ну, ты – хозяин, твоя касса, я предупредил.

От старых хозяев остались треснутые чашки, толстые мутные стаканы, еще оказалось, что у некоторых стаканы были с собой, так что хватило.

- Сами наливайте, - велел я, за что получил от Аркаши пинок под столом.

Запах сивухи заполнил застолье. Аркаша подставил мне посудину, как я понял, налитую из качественной бутылки. Этим он отличил нас с ним от основной массы.

- Обождите, хоть колбасу нарежу, - сказал я.

Но они дружно загудели:

-Да зачем ты, да что ты, да разве мы не едали, да и зачем ты на еду тратился, себе оставь, рукавом занюхаем.

- Поднимем стаканы, да хлопнем их разом, - возгласил человек в кителе. – С новосельем! Да скроется разум!

- Да скроется тьма! – поправили его.

- Во тьме скроется разум! – бодро поправился он.

О, тут народ собрался грамотный.

- Ты, солнце святое, гори! – И я вознес свой граненый кубок.

- Кустиком, кустиком! – кричал невысокий лысый бородач. – Сдвигайте!

Сдвинули стаканы. И правда, получился стеклянный кустик, выросший над столом на секунду и сразу распушившийся. Пошло у всех, кроме одного. У него, как говорится, не прижилось, он выскочил.

- Раз травил я в окно, было душно не в мочь, - такая была реплика.

Бедняга вернулся побледневший, но еще более желающий выпить. Ему налили, но велели беречь драгоценность, отпивать по чайной ложке и прислушиваться к организму. Все с таким состраданием смотрели на него, так солидарно морщились, что участие помогло. Он стал порываться рассказать анекдот, но не мог его вспомнить.

- Сегодня не твой день, - сказали ему. - Не ходи в казино.

Добрались и до закуски. Мазали масло прямо на колбасу. Особенно любовно отнеслись к селедке.

- А-а! – вдруг крикнул бледный мужчина. – Вспомнил! Вот! Один мужик всегда брал в магазине одеколон «Тройной». А тут приходит, просит еще одеколон «Сирень». – Зачем тебе? - «Будут дамы».

Не надо было ему этот анекдот рассказывать, ибо давно замечено, что слова могут воплощаться. В дверь постучали и вошла дама. Лет то ли под сорок, то ли за. Она села рядом со мною, оттерев Аркашу.

- Жду, жду, напрягаюсь, думаю, пригласишь. Но я не гордая, сама пришла. Ждал Людмилу?

Застольем командовал Аркаша. Двоих отправил за дровами.

- Пока не напились: марш-марш! Гената свистните, он знает, где и что. Сухих, лучше березовых. Березовые жарче, - объяснил он, считая вероятно, что я и в этом не разбираюсь.

- Какие будут указания? - спрашивали у меня.

- А без указания вы не можете?

- Можем! - Мужчина с бородой обратился через стол. - Ладно, буду тоже на ты, я сразу, а то потом к тебе не пробьешься, докладываю проблему дорог. Я занимался коммуникациями. Спасение России в бездорожьи. Любишь Россию - ходи по ней пешком. И желательно босиком. Появляются дороги - начинается разложение: наркотики, преступность, остальное.

- Хватит о работе, - перебили его.

Вот уже и последняя бутылка задрала дно к потолку, а коллектив еще только-только начинал разогреваться. Аркаша выразительно смотрел на меня. И другие смотрели. И что? И кто бы на моём месте поступил иначе? Раскопав в груде одежды свою куртку, я двинул в торговую точку.

Продавщица отлично понимала, что происходит в доме нового жителя, и советовала взять чего попроще.

- Мне-то выгодно продать дорогое, но вас жалко. Вот этим тараканов травят. Скорее упадут. Но сами это не пейте. А их не напоить. Мы, говорят, и работали до смерти и пить будем до полусмерти.

ЗАГОВОРИ, ЧТОБ Я ТЕБЯ УВИДЕЛ

Около дома стояли широкие санки, нагруженные берёзовыми поленьями. У крыльца уже поселилась деревянная лопата для разгребания снега. В доме услужливо показали, что на кухне появились вёдра с водой.

Женщина Людмила снова сидела рядом. Человек в полувоенной форме встал:

- Прошу всех встать! За того, кого нет с нами!

И все посерьёзнели вдруг, встали и, не чокаясь, выпили. Причем, я невольно заметил, как они переглядывались, изображали горестное состояние, взглядывали на меня, значительно кивали головами, потом отклоняли их под напором стакана, потом горестно созерцали его опустошенное дно, садились и сокрушенно склоняли головы. Потом, после приличного моменту молчания, была возглашена здравица:

- Теперь за того, кто пришел на смену!

Все потянулись чокаться именно со мной. В полном недоумении я выпил. Ко мне протиснулся человек с листочком в руках.

- У нас же всё отняли, и труды, и технику. Даже личные ноут-буки. Всё отключили, живём в изоляции. Мы ж не с чего-то пьём. Так-то я спец по сферам управлений. Но немного архитектурю. Вот, почеркушка. Тут двухскатность, здесь теремообразно. Тут, в плане, зала для собраний.

- Для каких собраний?

- Общественных! Но, чтоб в будущем никакого асфальта! А то, вот случай, был дом на улице Берзарина в Москве, в доме смертность зашкаливала. Сняли паркет, подняли оргалит. И что? Под ним мина - асфальт. Это же сгусток канцерогенности, раковая предрасположенность. Мёртвое море раньше называлось Асфальтовое. И когда стали в России делать асфальт, то звали его жидовская мостовая. Гибнем от асфальта. А не за какой-то там металл. Люди гибнут за асфальт. - - Но это же надо изложить! – воскликнул я.

- Я подготовлю обоснование. – Человек поклонился и отошел.

Тут Аркаша стал читать стихи. Оказалось, собственные:

- Ох, бабы, бабы, ума бы вам кабы побольше бы бабы.

Не квакали бы вы как жабы, а были бы Божьи рАбы.

- Аркаша, - растроганно сказал я, - вот тоже все думаю, если бы классицизм не был бы так консервативен, его бы не вытеснил романтизм. А романтизм нам ни к чему. Уводит от реальной жизни, воспевает вздернутые уздой воображения чувства.

- А ты как думал, - отвечал Аркаша. – Как иначе – во всём борьба.

Женщина поникла и задремала. Архитектора сменил человек с ещё большей и уже седой бородой.

- Хватит слов! Мир перестал уважать слова, от них осталась только оболочка. Но есть же скульптура! Тут они все штучные многостаночники, а я как есть скульптор, так и есть. Ты ж видишь, я тут всех старше. Меня привезли лепить новых вождей. Чтобы, как власть сменится, мои работы размножить и натыкать по стране. Но мне ж не позировали! Нет доступа к телам. А объём? Только фото. Смотри! - Он вытащил пачку снимков, но в руки не дал, раскрыл веером. Всё мужчины с решительными взглядами в объектив. Ни одного с бородой. Он убрал снимки. – Я могу вслепую рельеф вести. Но! Кого слеплю, тому кирдык. Слепил Горбача и что? И его тут же под зад. Борю ваял, и он вскоре не зарулил. Лепить этих или подождать? Но вообще как-то сероваты, мелки. Неинтересные черепа, слабая лепка. Какая твоя инструкция?

-Творческий человек инструкций не слушает. Бога надо слушать. Ренессанс в пример не бери. Какое там Возрождение, чего врать? Дикое язычество античности реанимировали, труп оживляли. Ты согласен?

- Попробуй я не согласиться, - отвечал скульптор. – Ты же начальник, значит, мы обязаны руки по швам. Я вот всё пробую к Сталину подступиться. Любить его не за что, но он же – история. «Чуть седой, как серебряный тополь, он стоит, принимая парад. Сколько стоил ему Севастополь, сколько стоил ему Сталинград?» Остальных изваять – раз сморкнуться: земнородные. А он всё выше и выше. Отчего? От того, что млечные лилипуты стараются грязью забросать. Я ещё Никиту и кукурузу успел изваять. Он на трибуне, по трибуне стучит початком, в другой руке ботинок. Голова легко далась - бильярдный шар. Уши прилепил - похож. Но а что? Сковырнули. А эти? Ты ж видел? Скушны модели, трафаретны позы, жесты перед зеркалом разучены. Нет, не они спасатели России.

- Изображай крестьян. И рабочих.

- Зачем? Пребывают в спячке. Даже свои цепи потеряли. Оставили только каски для стука. Лучше… - Скульптор всмотрелся в меня: - Дерево! Ты не для бронзы. Твоя голова топора просит. Пару сеансов и – свободен. Горлонару, назовем так гонорар, не надо.

- Ну, подымем, - воззвал истосковавшийся по вниманию Аркаша. - За то, чтоб крысы в подвале не плодились.

Вставший в рост мужчина в кителе возгласил:

- Нет, не споить врагам Россию, вина не хватит на земле! – Он оказался громче всех. -Ти-ха! Вопрос: от кого зависит наша жизнь? Конкретно? Думайте. Вас, мозгачей, зачем сюда везли? Поглядите в окно. – Все мы невольно глянули на тёмные, уже полностью оттаявшие окна. - Есть на улице голубые каски ООН? Нет? А почему нет? - Он грозно обвел взглядом застолье: - Докладываю: а потому нет, что в стране есть оборона. А в этой обороне я был не лишним, но горько вспомнить кукол истории - Мишку-похвальбишку и Борьку - алкаша, когда всё потащили на продажу, и измены пошли сплошь и рядом. И одна наша сволочь, был такой, продал секреты обнаружения низколетящих целей. Это, о-о-о! Бери нас голыми руками, вот как это называется. Вот такой оказался Мазепа, Петлюра, Бандера и Азеф заодно. В общем целый поп Гапон. Н-но! – Оборонщик поднял указательный палец, потом помахал им справа налево и обратно. – Н-но, русский ум неустрашим. Мы за отрезок времени замаштачили кое-чего. И получше. Летите, голубчики. Не летят. Зна-ают. Так что спасибо продажным свол**ам. Воруйте, нам это только на пользу. Это же русские мозги, это же надо понимать.

- Скоро магазин закроется, - напомнил скульптор. – В счет авансов, а?

- Я с ним! – вызвался и этот высокий, в кителе.

- Ноги в руки! – Аркаша не упускал командирство. Перехватил у меня деньги, немного убавил и отдал. – Пулей!

Они даже и пальто не стали надевать.

- А вот и я, она самая, - раздался женский голос. Это проснулась Людмила. Резким взмахом поправила причёску и сходу включилась:

- За время внезапного сна лицезрела корриду. Быки мельче наших, нервные. Один оторвался, два киоска снёс и летит! А я поймала. Хоп за ухо, он пошёл как теленок. И тут я просыпаюсь.

- Наша жизнь! – выступил Аркаша:

- Ты, Россия моя, золотые края.

И была Россия, Святая Русь, а теперь какая грусть.

Раньше были мы свободны и не были голОдны.

Зазря не послушали мы царя.

Остались с лопатой, да с судьбой горбатой.

На столе ни шиша, в кармане ни гроша.

Потому что пришла перестройка, а это одна помойка

Собутыльники ждали моей оценки. Я спрятался за известную формулу:

- Не знаю, как насчет поэзии, но насчёт демократии правильно.

Аркаша, разойдясь, объявил, что прочтёт ещё, уже без политики, и начал было чтение: «У меня выбор был большой, зачем женился я на ёй?», но раздался возглас:

- Ревную! – Возглас принадлежал сидящему на полу человеку в очках. – Долой самодеятельность! Слушайте настоящее: «И возродить нам хватит силы, почти у бездны на краю, из разроссиенной России Россию кровную свою!» Как?

- Отлично! – сказали все.

- Очкарик заработал стопарик? Не старик я и не карлик.

Вернулись из магазина посланники. Народ добавил. Время неслось к полуночи.

Конечно, такое новоселье не радовало, но сам же пригласил. Но вообще-то нашел, называется, обитель дальнюю.

Аркаша отгрёб ногами к порогу загремевшие пустые бутылки, и возгласил:

- От пьянки не будет Россия во мгле, не хватит поскольку вина на земле! - Выпил, крякнул и запел: «Маруся, раз, два, три, калина, чорнявая дивчина, в саду ягоды брала». И стал даже маршировать на месте.

Оборонщик брякал граненым стаканом по бутылке:

- Команде пить чай!

И все воспрянули. Интеллект, разбуженный вином, вновь стал себя озвучивать.

- Ты, Лёва, запомни: мондиализм, масонство, космополитизм, сами вызывают к жизни национализм, а потом обижаются.

Тут Людмила досадливо дернула плечом:

- Опять про умное. Да ну вас! Я ушла. – И ушла.

ЗАСТОЛЬНЫЕ КРИКИ

- Хозяин нужен! – кричали за столом. – Хозяин! Задницу доллару не лизать! Нефтяные рубли - на возвращение русских в Россию!

- Ворьё - на копание траншей! За курение и пьянку пороть! Лукашенко, Фиделя Кастро и Уго Чавеса - в президенты России! Хай будэ триумвират!

- Что нужно, чтобы любое дело загубить? - спрашивал поправивший здоровье архитектор, - что? Надо все время долдонить: инновации, инновации. И каркать: мастер-класс, мастер-класс. И квакать: хай-тек, хай-тэк! И заездить всех симпозиумами. И призывать смотреть на Запад. А смотреть на Запад, значит, глупеть. А когда говорят: продвинутый, значит, зомбированный.

Я соглашался и в свою очередь тоже выступал:

- Вот вы думаете, зачем я пришел в этот дом? – Я к земле вернулся. Земля спасет!

- Отличный посыл! – воспарил еще один человек. - Уж я-то знаю, какие травы с какими не растут. Одни сорняки стравить с другими, и всё - полезное расцветает. Так же и люди, так ведь? Надо стравливать банду с бандой, а то всё нас стравливают. Налей лично сам… подбавь… стоп! Теперь кудри наклонять и плакать.

- До чего дошло! – обращал на себя внимание лысый мужчина в приличном пиджаке, - Дошло до создания науки биоэтики. Этично ли отправить бабушку на прекращение жизни, то бишь на эвтаназию, этично ли послать жену на аборт и этично ли самоубийство, то бишь суицид. Этично ли насиловать маму, то есть инцест. Слова какие: суицид, эвтаназия, инцест! Музыка ада. Не хочу в такой мир!

- Ильич, опомнись, - заметили ему. - Тебя туда уже и не выпустят.

- Но мы успели сказать главное, что наука ведет к гордыне. Пример? Письмо происшедших от обезьяны нобелевских лауреатов. Не слушают нас? Вина не наша.

Для окурков оборонщик нашел подобающую пепельницу, приспособил ведро. Ведро тоже будто курило, постоянно дымилось.

- Не нужен наш ум? - вопрошал очередной специалист. - Спасёмся мышцами! Перестанем пить, будем трудиться. А что пьём - это простительно. Бог пьяниц жалеет. Это не пьянство, судьба такая. Отцы пили, мы опохмеляемся.

- Пьяницы царства небесного не наследуют, - как-то робко сказал бледный большеглазый юноша.

- Не упрекай, Алёшка. Начальник приехал, надо отпраздновать. Пьяницы - немцы, а не мы. Они систематически пьют. Или пивные нации – чехи и венгры. А запоями лучше. Всё-таки и перерывы.

- А как не пить, в стране хАос, значит, в людях хаОс.

- Транссиб проложили, Гитлера победили, можно и отдохнуть.

- Ты что, да чтоб русским дали отдохнуть? Много хочешь. Да мы в любом веке живём с перегрузками. С пятикратными.

- Куда денешься, у нас не менталитет, а трехжильность.

- Нам нужны победы! - кричал я. - Теплохладные и нейтральные идут за сильными. Но мы не в Древнем Риме. Хлеба и зрелищ? От того и исчезли. Но здесь Россия, и мы Византию не повторим. Нет, парнишки, жить надо начинать серьёзно.

- Мы этого и ждали, - кричали мне, - мы по настоящей работе соскучились. Спасибо тебе – приехал!

- Для начала заклеймим тех, кто дрищет на русскую историю! – заявил лысый Ильич. - Ломоносов писал об изысканиях Миллера, цитирую: «Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая запущенная в них скотина».

- Не наливайте ему больше! Это не о Миллере, о другой скотине, о Шлецере.

- Вот, вот, - одобрил я, - вот уже научный и практический спор. Да, ребятишки, пора вам в переднюю траншею.

- Это законно, на фиг, что в траншею, - одобрил меня как-то внезапно появившийся молодой парень, показав большой палец. – А пока сиди и радуйся. Вообще, это мужская коронка – пить без передышки. Хоть и тяжело, а крылато.

Парень по-хозяйски уплотнил ряды сидящих, сел в середину, хлопнул рюмку, стрельнул сигарету, сказав при этом: «Дай в зубы, чтоб дым пошёл», затянулся, оглядел застолье орлиным взором и расправил грудь.

- А гром, значит, еще не грянул? Ну-ну, - учительски заметил я.

- Пока погромыхивает, жить можно, - отреагировал парень и сообщил: - Дров это я тебе организовал. – И сунул руку: - Генат.

- Вообще, не пить, это так же хорошо, как пить, - высказался Ильич. - На счёт раз: пей до дна, на счёт два: будь готов бить врагов. Вот тут и выруливай.

- Всегда сражаемся со Змеем, - бормотал лежащий поэт, - то рюмкой, то и топором, но грянет вдруг над Русью гром – мы моментально протрезвеем.

С И Д Е Л И Д Р У Ж Н О

- Кто виноват в наших бедах? - вопрошал я. – Есть вина государства? Есть! Но прежде всего и наша! Вы - русские мужчины. Вам ли пить? И чтобы семья! И чтобы, с кем венчаться, с тем кончаться.

Мужчина, видимо музыкант, усилил звуки своего голоса:

- Аристотель изрёк: хотите крепкое государство - контролируйте музыку!

Аркаша вновь задалбливал стихами:

- Я тихонько с печки слез, взял я ножик и обрез.

Мне навстречу Севастьян, он такой же, из крестьян.

Много дел у нас чуть свет: жгём читальню и комбед.

- Не жгём, грамотей, а жжем! – поправил лежачий поэт в очках.

- Главное - набрать объём, - гудел мне на ухо скульптор. - А сколько моих бюстов в Доме моченых и в музее Развалюции, при желании можно атрибутировать.

- А меня батюшка спрашивает, - вскидывалась внезапно вернувшаяся женщина, - почему ты не была на службе, Людмила? Я отвечаю: - Я вино вкушала, батюшка. - Слово "вкушала" ей очень нравилось.

- Давайте общий разговор вкушать, - предложил я. - Вот чем вы объясните синдром теперешнего безразличия к судьбе Отечества?

Кто-то поднял голову:

- Это не безразличие, это необъяснимое качество русского народа. России некуда спешить, она, единственная, живет по-человечески. Остальные бегут, бегут и бегут, и исчезают. Хоронят себя в своей жадности и суете.

- Слышали? – восхищенно возопил я, - все слышали? Кто это сказал?

- Да это Ахрипов, - сообщили мне.

- Ахрипов! Снимаю шляпу! Русскую идею ищут. Да идея любого народа появляется вместе с ним, иначе и народа нет. Приняли Православие – появилась Русь. За Русь!

Такая здравица уничтожила остатки напитков, и я стал порываться в магазин, чтоб продолжать славить Русь, но мне доложили, что магазин погасил огни. Но, так как есть проблемы трудно решаемые, есть долгорешаемые, но нерешаемых нет, то и эту разрешим, ибо в заснеженной ночи неутомимо работает самогонная фабрика. Правда, её владельцы, вот собаки, взвинтят, по случаю новоселья цены. Но это меня не устрашило. Помахивая ассигнацией, вопросил:

- Чьи ноги? Сам бы, как Ванька Жуков, побежал, дороги не знаю.

Оказалось, что знает только Аркаша.

- Вперёд, усталая пехота! – велели ему.

Уже много бойцов полегло на мои половицы. Тела их раздвинули, сделав проход к дверям. Я вспомнил о печке и подтопке. Всё в них прогорело. Закрыл трубу.

- Не могу понять успеха песни про атамана, с которым любо жить, - рассуждал музыкант. - Порубанные, постреленные люди. А жаль кого? Буланого коня? Музыка заказачена. Или завывания Оболенского и Голицына по поводу того, что не они, а комиссары «девочек ихних ведут в кабинет». Девочек не поделили. Всего-то?

Вернулся Аркаша с трехлитровой бутылкой мутной жидкости и со словами:

- Там у них радио настроено на Москву. В Москве семь миллионов мигрантов. Это кто? Тараканы, что ли, какие?

ВОТ УЖЕ И НОЧЬ

Проёмы окон, не закрытые шторами, были темны, и казалось – пространство избы сдавливается чернотой. Застолье сбавляло обороты, выдыхалось. Наступила беззвездная ночь.

Аркаша примостился рядом и всё жаловался:

-Негде же заработать. Вышел я на работку, и отбили сразу охотку. Зарплату дали так уныло, что не хватило даже на мыло. И за свет заплати, и на морозе ногу об ногу колоти. Вот так, друзья интеллигенты, надо народу платить алименты. Ведь мы живем без папы и без мамы, пустые наши карманы. Выйду на улицу, попрыгаю, поскАчу, вернусь домой и заплачу.

- Как это – поскАчу? – спросил я. – ПоскАчу. ПоскачУ надо. Ты русский язык береги, ты его хранитель, ты народ, понял? Если уж из интеллигентов сделали дураков, так народу-то надо сохраниться.

- Храню, храню, - торопился Аркаша. – Вот, например, храню: «Люблю грозу в конце июня, когда идет физкультпарад, и молча мокнет на трибуне правительственный аппарат».

Нас услышал лежащий у ног и сильно до этого храпящий рифмующий мужчина. Он и спал в очках. Сел и прочёл сидя:

- Всё, что надо, есть в жизни для счастья,

Только нету его самого.

Нету в мире к России участья,

И плевать нам, что нету его.

И вновь откинулся. И я созрел для сна. Аркаша спихнул какого-то страдальца со старой ржавой кровати, назвавши его Лёвой, велел ему карабкаться, как он выразился, в общественную палату, то есть на полати, навалил на панцирную сетку всякие верхние одежды, и показал услужливо: тебе. Сам по-собачьи улегся на полу.

- Да, пребываем во мраке, - кричал кто-то. - Но в этом мраке есть высверки истины, искры разума и молнии мысли. Скандинавская история Руси навязана! Аналогии с Византией – натяжка! Науськивания на Белорусию – свинство!

Эти высверки молний озарили мне пространство моего сна. Ближний Восток предстал в нём в виде жаркой кухни, и кто-то горячо шептал на ухо: «Ставь русский котёл на плиту, ставь, пока есть место».

АЛЕША И ЛЮДМИЛА НА КРЫЛЬЦЕ

Видимо, такой сюжет был от духоты, в которой я проснулся. Дышать было трудно. Это печи, натопившись досыта, дали такое тепло, что спящие сдирали с себя пиджаки и рубахи. На чёрных окнах ожили огромные, гудящие мухи. Снизу, из подполья поднимался запах тлена. Две худые страшные кошки ходили по столу. Я в ужасе упал обратно на скрипящее железное ложе. И вновь стал задыхаться. Нет, надо на воздух. Он же здесь первозданный.

Кое-как пробрался, шагая по телам, но все-таки не по трупам: люди храпели, хрипели, стонали, чесались. Запнулся о поэта. Он включился:

- Ты собою владей, не ступай на людей. Да-а, жизнь, куда ни посмотри я – везде одна психиатрия.

На крыльце кто-то был живой. И этот кто-то рыдал. Слабая луна осветила и крыльцо и рыдальца. Этот был тот самый юноша, который сказал, что пьяницы царства Божия не наследуют.

Я постоял рядом, тронул за плечо:

- Иди в избу, простынешь.

- Нет, - отпрянул он, - нет! – Высушил рукавом слёзы на щеках. – Я плачу и рыдаю не на показ. Я вижу мир, - он повёл рукой как диакон, - который виноват перед Богом.

- Поплакал, и хватит.

- Алеша, - представился он, суя мне дрожащую мокрую руку. – Я был монахом. Я спасался. Мог спастись, реально, но старец послал в мир. А тут!

И еще одно явление было на крыльце. Опять Людмила.

- Не подумайте чего, покурить пришла. Так вот, была я у него референтом, но не будем ханжить – не только! Мне и подковёрные игры известны и надковерные. Но он был реальностью, куда денешься. Даже не знаю, отец ли он моих девочек. А вообще мужики - это всё брюко и брюхоносители.

- Ах, всё не так! – воскликнул Алеша. – Вы же его любили!

- С чего бы я стала его любить? – спросила меня Людмила. – Да и кто он? И где он? Это тебя, малахольный, Юлька любит, а ты не ценишь. Смотри, упустишь!

- Людмила, - сердито сказал я, - мне некогда вникать в вашу жизнь, я в ней случаен. Кого ты любила, кто отец, где дети, мне это знать не надо. Но откуда все эти артельщики? Это что – спецпоселение какое?

- Это мне тебя надо спросить, - отвечала Людмила,выскребая из пачки сигарету.

-Алеша, пошли досыпать. – пригласил я. Но оглянулся, Алеши уже не было. Ладно, что мне до всех до них. По дороге к лежбищу снова споткнулся о поэта. И будто нажал на пружинку, он резко сел и продекламировал:

- Надев коварства гримы, сполняя папин труд,

Из Рима пилигримы на Русь Святую прут.

Цветет в долине вереск, весна пирует власть,

Жидовствующих ересь у нас не прижилась.

- Каково? – гордо вопросил он. – Из себя цитирую. Конечно, не великий сменщик Пушкина Тютчев, но! Учусь у него. «В русских жилах небо протекло». Это написано по-русски. Доходит?

- Доходит. Спи.

- Есть! – отвечал он, и в самом деле принял горизонтальное положение. Но, засыпая, пробормотал: - Тогда не прижилась, но сейчас перешла в новые формы. И это нарушает всякие нормы. Кармы – в корму для кОрма Карме! - И храпанул.

Продолжение следует

Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите "Ctrl+Enter".
Подписывайте на телеграмм-канал Русская народная линия
РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям.
Комментарии
Оставлять комментарии незарегистрированным пользователям запрещено,
или зарегистрируйтесь, чтобы продолжить

Сообщение для редакции

Фрагмент статьи, содержащий ошибку:

Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta

Полный список организаций, запрещенных на территории РФ, см. по ссылкам:
http://nac.gov.ru/terroristicheskie-i-ekstremistskie-organizacii-i-materialy.html

Иностранные агенты: «Голос Америки»; «Idel.Реалии»; «Кавказ.Реалии»; «Крым.Реалии»; «Телеканал Настоящее Время»; Татаро-башкирская служба Радио Свобода (Azatliq Radiosi); Радио Свободная Европа/Радио Свобода (PCE/PC); «Сибирь.Реалии»; «Фактограф»; «Север.Реалии»; Общество с ограниченной ответственностью «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»; Чешское информационное агентство «MEDIUM-ORIENT»; Пономарев Лев Александрович; Савицкая Людмила Алексеевна; Маркелов Сергей Евгеньевич; Камалягин Денис Николаевич; Апахончич Дарья Александровна; Понасенков Евгений Николаевич; Альбац; «Центр по работе с проблемой насилия "Насилию.нет"»; межрегиональная общественная организация реализации социально-просветительских инициатив и образовательных проектов «Открытый Петербург»; Санкт-Петербургский благотворительный фонд «Гуманитарное действие»; Мирон Федоров; (Oxxxymiron); активистка Ирина Сторожева; правозащитник Алена Попова; Социально-ориентированная автономная некоммерческая организация содействия профилактике и охране здоровья граждан «Феникс плюс»; автономная некоммерческая организация социально-правовых услуг «Акцент»; некоммерческая организация «Фонд борьбы с коррупцией»; программно-целевой Благотворительный Фонд «СВЕЧА»; Красноярская региональная общественная организация «Мы против СПИДа»; некоммерческая организация «Фонд защиты прав граждан»; интернет-издание «Медуза»; «Аналитический центр Юрия Левады» (Левада-центр); ООО «Альтаир 2021»; ООО «Вега 2021»; ООО «Главный редактор 2021»; ООО «Ромашки монолит»; M.News World — общественно-политическое медиа;Bellingcat — авторы многих расследований на основе открытых данных, в том числе про участие России в войне на Украине; МЕМО — юридическое лицо главреда издания «Кавказский узел», которое пишет в том числе о Чечне; Артемий Троицкий; Артур Смолянинов; Сергей Кирсанов; Анатолий Фурсов; Сергей Ухов; Александр Шелест; ООО "ТЕНЕС"; Гырдымова Елизавета (певица Монеточка); Осечкин Владимир Валерьевич (Гулагу.нет); Устимов Антон Михайлович; Яганов Ибрагим Хасанбиевич; Харченко Вадим Михайлович; Беседина Дарья Станиславовна; Проект «T9 NSK»; Илья Прусикин (Little Big); Дарья Серенко (фемактивистка); Фидель Агумава; Эрдни Омбадыков (официальный представитель Далай-ламы XIV в России); Рафис Кашапов; ООО "Философия ненасилия"; Фонд развития цифровых прав; Блогер Николай Соболев; Ведущий Александр Макашенц; Писатель Елена Прокашева; Екатерина Дудко; Политолог Павел Мезерин; Рамазанова Земфира Талгатовна (певица Земфира); Гудков Дмитрий Геннадьевич; Галлямов Аббас Радикович; Намазбаева Татьяна Валерьевна; Асланян Сергей Степанович; Шпилькин Сергей Александрович; Казанцева Александра Николаевна; Ривина Анна Валерьевна

Списки организаций и лиц, признанных в России иностранными агентами, см. по ссылкам:
https://minjust.gov.ru/uploaded/files/reestr-inostrannyih-agentov-10022023.pdf

Владимир Крупин
Грамотная лошадь
Рассказ
28.03.2024
Ноль часов
Вне времени и пространства
22.03.2024
О Распутине
Ко дню памяти (15.03.1937 – 14.03.2015)
14.03.2024
Мы не были на коленях
Новые крупинки
08.03.2024
Женщины и война
Вновь на Святой Руси пора испытаний
02.03.2024
Все статьи Владимир Крупин
Генассамблея ООН по Украине
Гремучая смесь безволия и апатии
Россия отмахивается от обвинений, вместо того, чтобы предъявлять свои требования
10.01.2023
Победа любой ценой
Поражение обойдётся дороже
17.11.2022
Распад НАТО был бы идеальным вариантом
Есть большая опасность эскалации и расширения конфликта на Украине, но если будет окончательно решен вопрос с Киевом, в структуре блока произойдут изменения
15.11.2022
Дмитрий Медведев: «Это похоже на начало агонии ООН»
Генассамблея всемирной организации приняла проект резолюции о создании механизма, призванного выплатить ущерб Украине
15.11.2022
8 июля скончался Валерий Ганичев
«Наш патриотизм шел от Победы»: беседа с бывшим председателем Союза писателей России
08.07.2022
Все статьи темы
Александр Сергеевич Пушкин
Сокровенная глубинка
Рецензия на фильм политолога Л.В. Савина «Глубинка»
21.03.2024
Праздник Курско-Коренной иконы Божией Матери
Сегодня мы также вспоминаем Ивана Сусанина, архиепископа Виталия (Максименко), поэта А.Н.Майкова, художника И.И.Шишкина, композитора А.К.Глазунова, балерину Г.С.Уланову и генерала В.Я.Петренко
21.03.2024
День памяти князя Петра Горчакова
Сегодня мы также вспоминаем сенатора кн. Ю.А.Долгорукова, министра В.Н.Ламсдорфа, художника В.И.Сурикова, конструктора А.Д.Швецова и маршала Л.А.Говорова
19.03.2024
«…Стать с веком наравне»
Обзор журнала «Берега» № 6 (58) 2023
16.03.2024
Все статьи темы
Последние комментарии
«Такого маршала я не знаю!»
Новый комментарий от Р.Б.Павел
28.03.2024 18:10
«Не плачь, палач», или Ритуальный сатанизм
Новый комментарий от Валерий
28.03.2024 16:24
В чём смысл этой бойни?
Новый комментарий от АБС
28.03.2024 16:13
Нож в спину воюющей России
Новый комментарий от учитель
28.03.2024 15:51
К 25-летию смерти Ф. Чуева
Новый комментарий от Владимир Николаев
28.03.2024 15:44
«Уйти от этих вопросов не получится»
Новый комментарий от Александр Уфаев
28.03.2024 15:40