itemscope itemtype="http://schema.org/Article">

Он всю жизнь боролся со своим двойником-атеистом

Памяти Федора Достоевского (30.10/12.11.1821 – 28.01/10.02.1881)

Александр Сергеевич Пушкин 
0
1296
Время на чтение 23 минут

1. Французский критик 19 века Эжен де Вогюэ услышал от Достоевского: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»…» Он понял это так: «Вся сострадательная русская литература начиналась с гоголевского гуманизма». Но высказанная Достоевским мысль имела, конечно же, не совсем этот смысл. Сострадательного гуманизма было не меньше и в прозе Пушкина. Явно не только гуманизм имел в виду писатель.

Известно, что к Гоголю у Достоевского было двойственное отношение. В повести «Село Степанчиково и его обитатели» образ Фомы Фомича Опискина, прототипом которого был Гоголь, настолько карикатурен, что трудно говорить о какой-то глубокой симпатии Достоевского к Гоголю.

Однако же, Достоевский признавал, что он (и не только он, но и вся русская проза середины 19 века) в чём-то очень важном наследует автору «Шинели». Что же открылось в этой повести Достоевскому?

Творчество Гоголя не выделено у нас в отдельную тему, но, как видно, нам не обойти этого противоречивого гения.

2. Гоголь начинал как подражатель европейским романтикам. Нельзя сказать, чтобы начало было удачным: его «Ганс Кюхельгартен» был публично раскритикован, и расстроенный начинающий писатель скупил и сжёг весь тираж.

Малороссийскую тему подсказал Гоголю Пушкин. На волне романтического интереса к фольклору его сборники «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород» вызвали ажиотаж среди читающей публики. Однако, одна из этих повестей явно не соответствует канонам романтической литературы. Идеалы романтического персонажа должны быть возвышенны, но в «Старосветских помещиках» нет персонажей, у которых были бы хоть какие-нибудь идеалы. В жизни Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны одна рутина, унылая повседневность мелкопомещичьего быта. Писатель как будто издевается над романтическими ожиданиями читателя. Он разворачивает картину жизни совершенно пустой, ничем не примечательной; весь её смысл сводится к тому, чтобы вкусно поесть, попить, поспать, попустословить с гостями. Но при этом Гоголю удаётся внушить читателю сочувствие к этим людям.

Когда Пульхерия Ивановна умирает, Афанасий Иванович ведёт себя совершенно не так, как подобает романтическому герою: не выказывает никаких безумных порывов, внешне не особо даже и убивается, –сам же Гоголь на этом акцентирует, противопоставляя Афанасию Ивановичу некоего молодого человека из светского общества, который, потеряв возлюбленную, впадает в «бешеную тоску» и порывается лишить себя жизни.

«Я никогда не видал таких ужасных порывов душевного страдания, такой бешеной, палящей тоски, такого пожирающего отчаяния, какие волновали несчастного любовника. Я никогда не думал, чтобы мог человек создать для себя такой ад, в котором ни тени, ни образа и ничего, что бы сколько-нибудь походило на надежду… Его старались не выпускать с глаз; от него спрятали все орудия, которыми бы он мог умертвить себя. Две недели спустя он вдруг победил себя: начал смеяться, шутить; ему дали свободу, и первое, на что он употребил ее, это было – купить пистолет. В один день внезапно раздавшийся выстрел перепугал ужасно его родных. Они вбежали в комнату и увидели его распростертого, с раздробленным черепом. Врач, случившийся тогда, об искусстве которого гремела всеобщая молва, увидел в нем признаки существования, нашел рану не совсем смертельною, и он, к изумлению всех, был вылечен. Присмотр за ним увеличили еще более. Даже за столом не клали возле него ножа и старались удалить все, чем бы мог он себя ударить; но он в скором времени нашел новый случай и бросился под колеса проезжавшего экипажа. Ему растрощило руку и ногу; но он опять был вылечен».

Вот кто мог бы быть настоящим романтическим героем! Но в своей повести Гоголь выставляет его скорее антигероем. Его романтические чувства бурны, но не глубоки.

«Год после этого я видел его в одном многолюдном зале: он сидел за столом, весело говорил: «петит-уверт», закрывши одну карту, и за ним стояла, облокотившись на спинку его стула, молоденькая жена его, перебирая его марки».

Зато подлинной глубиной чувства обладает у Гоголя примитивный, ординарный, ничем не примечательный Афанасий Иванович. Он не выказывает никаких порывов к самоубийству, он воспитан в той старосветской благочестивой простоте, которая такую романтическую порывистость считает неприличной. Но при этом оказывается, что его любовь (может быть, как раз в силу тихости и внешней неяркости его жизни) намного сильнее, чем у романтического любовника.

Гоголь в этой повести обнаруживает в себе поразительную способность видеть подлинное величие человека не в пассионарной порывистости, а в незаметной, кроткой, смиренной любви. Именно такую любовь «маленького», еле заметного, человека он наделяет чертами романтической возвышенности.

3. В повести «Шинель» пародирование романтического героя в образе «маленького человека» заходит ещё дальше. Акакий Акакиевич Башмачкин – не просто «маленький», он ничтожный. Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна по крайней мере живут среди роскошной малороссийской природы, что создаёт иллюзию их пребывания в некоем подобии эдемского сада; Акакий же Акакиевич обитает в холодных джунглях бесчеловечного, каменного Петербурга; он здесь один, совершенно один; у него не бывает гостей; никто не жалеет его и не любит, да и он сам тоже никого не любит. Но, открывает Гоголь, и в таких людях есть образ Божий, и о таких людях печётся Господь. И, возможно, Господь о таких печётся даже больше, чем об успешно устроившихся в этом холодном, бездушном городе.

Иисус Христос был распят за всех людей, в том числе и за таких, как Акакий Акакиевич. Уже одно это делает Акакия Акакиевича великим. Заслуга Гоголя в том, что он видел это величие. Гуманизм? О нет! Это православие. Его художественное воплощение после столетия невзрачного подражательства европейцам оказалось настолько привлекательным для русской читающей публики, что вслед за Гоголем в этом же духе начала преображаться вся русская литература. Вот что имел в виду Достоевский, говоря, что она выросла из гоголевской «Шинели».

4. Но за что же Достоевский окарикатурил Гоголя в Фоме Фомиче Опискине из «Села Степанчикова»?

Известно, что Достоевскому не нравилась кое-где переходящая в сарказм ирония, которую он слышит у Гоголя в описаниях Акакия Акакиевича. «Маленький человек», по Достоевскому, не достоин ёрничанья, потому что он на полном серьёзе является романтическим героем. Ранний Достоевский не терпит у Гоголя отступления от романтического канона.

В молодости Достоевский – романтический «пассионарий». Гоголь, ироничный к нарочитой «пассионарности», не мог быть ему в этом мил.

Надо сказать, что Гоголь вообще мало кому был мил. В его поведении было много такого, что скандализировало даже тех, кто считался его друзьями. С молодости было в нём «что-то страшное, тёмное, «чертовское»… какая-то бездонная гордыня и из-за неё – неуверенность в себе…» (А.Шмеман). Достигнув успеха, он возомнил, будто обязан явить в художественном творчестве образ подлинной святости. Это в христианстве называется прелестью: святость может являть только святой, если же ты сам себя полагаешь святым, то ты точно не свят. «Выбранные места из переписки с друзьями» - это книга, где Гоголь явил свою фарисейскую фальшь. Достоевский и выставил её напоказ в карикатурном образе.

Сам Достоевский, надо сказать, имел репутацию, схожую с гоголевской. В нём тоже было много назидательной нарочитости. Они всё-таки были очень похожи. Достоевский вырос не только из гоголевской «Шинели», но и из нелюбимых им «Выбранных мест из переписки с друзьями». Как и Гоголь, Достоевский стремился явить образ святости, и так же, как и автор «Мёртвых душ», терпел одно фиаско за другим.

5. Первые литературные опыты Достоевского – это подражание европейским романтикам, прежде всего Жорж Санд и Бальзаку. Но, как и у Гоголя, его главным героем становится «маленький человек», мятущийся в петербургских каменных джунглях. Романтизация человеческой мелкоты у него явно гипертрофирована, как будто сам автор страдает комплексом вторичности и в этих образах старается преодолеть его. Такой комплекс на самом деле был свойствен многим тогдашним обедневшим дворянам и разночинцам. Ощущение ими своей недооценённости и невостребованности способствовало нарастанию в России революционных настроений и ожиданий. Популярность «Бедных людей» можно объяснить попаданием в эту революционную струю.

6. Достоевскому было лестно, что его первый роман высоко оценил В.Белинский, кумир тогдашней революционно настроенной молодёжи. Большую привлекательность для Достоевского имели социалистические взгляды популярного литературного критика. Правда, он расходится с Белинским во взгляде на христианство. Достоевский считал, что социалистическое преображение общества должно совершаться на основе Евангелия. Ему с детства была привита любовь к христианской религии, и, когда им завладели социалистические идеи, Христос трансформировался в его сознании в идеального социалиста. Белинский же отказывался верить в «творца несовершенного мифа». «Из любви к людям» он восстаёт на Бога. «Социальность, социальность или смерть» - таков был его девиз. Если для счастья большинства потребовалось бы отрубить сотни тысяч голов – он к этому был готов. Так и писал, буквально.

Спустя годы Достоевский вспоминал, как однажды, обращаясь к одному из гостей, Белинский говорил о нём: «Мне даже умилительно смотреть на него: каждый-то раз, когда я так помяну Христа, у него всё лицо изменяется, точно заплакать хочет. Да поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым обыкновенным и незаметным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества».

В конце концов постоянные нападки Белинского на христианство привели к тому, что Достоевский отошёл от него. И всё же, признавался он впоследствии, «я страстно принял тогда всё его учение».

Как можно одному человеку вместить в себя пламенную веру в божественность Иисуса Христа с неверием – это одна из тайн. Личность Достоевского и после его смерти будет казаться таинственной, многие будут называть его парадоксалистом. Действительно, этот христолюбец создал самую гениальную в мире атеистическую аргументацию. Он вложит её в уста Ивана Карамазова. Но до этого он напишет роман «Бесы», в котором отобразит свой собственный опыт хождения в революцию.

7. Как хорошо известно, молодой Достоевский был участником социалистического кружка Петрашевского. Сам Петрашевский радикалом не был, его привлекали ненасильственные преобразования: он считал, что Россия должна изменяться через постепенное улучшение юридической системы. Но внутри его кружка сформировалась группа радикально настроенных молодых людей, возглавляемая неким Дуровым, которая, не веря в мирные преобразования, занялась подготовкой восстания против существующей власти. Они решили завести свою типографию, в которой должны были печататься подбивающие народ на революцию прокламации. В этой группе была строгая конспирация, за измену предполагалась смертная казнь, которая должна была скреплять тайну. Всё, как в романе «Бесы»: круговая порука кровью. Романисту Ф.М.Достоевскому не пришлось ничего особо выдумывать: он был одним из активных участников кружка Дурова.

В некоторых источниках можно прочитать, что Достоевского приговорили к смертной казни за чтение письма Белинского Гоголю по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями». Невинно пострадавшим называет его владыка Александр (Семёнов-Тян-Шанский). Но это не так. Достоевского осудили за участие в подготовке бунта. За подобные преступления смертная казнь полагалась в то время в любой другой, европейской и неевропейской.

8. Казнь была заменена десятилетней каторгой. Царь помиловал бунтовщиков.

Каторжная тюрьма стала для Достоевского тем местом, где он разочаровался в социализме. Там ему открылись ужасы вынужденного сожительства, которое, как вдруг осознал он, было и социалистическим идеалом. Социализм, рассуждает он в это время, тоже своего рода каторга. Человек не способен так сознательно организовать «идеальное общество», чтобы можно было избежать грубого принуждения. Только Христос ни к чему не принуждает, а потому только христианство способно утолить жажду человека в свободе, - таков был перелом, случившийся в его сознании в омской каторжной тюрьме. Достоевский отрекается от социалистической утопии, разгадав в ней новое рабство, и объявляет себя христианином. «Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной», - так он теперь мыслит.

Звучит красиво, но на самом деле это совсем не христианский взгляд. Для христианина не может быть истина вне Христа, потому что Христос и есть Истина. Любить Христа больше, чем Истину – это значит становиться на позицию эстетского любования святостью.

В эстетстве всегда есть превозношение. Не просто: «Не изменю Христу», - а вот, мол, «какой я человек! Ни за что не изменю Христу!»

Отрёкшись от социализма, Достоевский не изжил в себе идеологического сознания. Надо сказать, что он и сам это осознавал. Достоевский искренне стремился вернуться к целомудренной простоте христианской веры, но чувствовал, что это ему не по силам. В одном из писем, адресованных жене декабриста Фон Визина, он напишет в 1858 году (за два года до своего освобождения): «Я скажу вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки».

Он предвидел, что романтик, идеологический человек, сидящий в нём, неистребим до конца. Он всю жизнь, перефразируя Чехова, по капле выдавливал из себя романтического двойника, но так и не смог его выдавить. Он боролся с ним не на жизнь, а на смерть, но отпраздновать триумф ему не довелось.

9. Его следующее увлечение – «почвенничество» - было на глубине таким же идеологическим соблазном, как и социализм.

На первый взгляд, он старался делать то же, что делал Пушкин: вернуть русским почву под ногами, а вместе с этим «воплотить идеал и задание цельной жизни». Но было одно серьёзное расхождение между ними. У Пушкина сумел избавиться от идеологического сознания, ему претило подчинять себя какой бы то ни было романтической схеме, более привлекательным был для него образ цельной личности. Пушкинский путь – это путь евангельского преображения культуры, который не предполагает превращения никакого человека в «царя земного».

Достоевский пытается навязать России на европейский, идеологический, манер препарированную «русскость». В нём продолжает жить романтическая вера, будто можно путём реформ создать справедливое «новое царство», которое потом создаст нового человека. Бог не благословляет человека реформировать общество на основе постулатов внецерковного знания, оно должно совершенствоваться внутри Церкви. Какими бы «гуманистическими» лозунгами реформатор ни прикрывался, он будет бороться с Богом. И его богоборчество никак не будет оправдано ссылками на Иисуса Христа.

Константин Леонтьев имел основания назвать христианство Достоевского «розовым», ненастоящим. Другое дело, что и в христианстве самого Леонтьева было много от идеологии. Пожалуй, даже больше, чем у Достоевского. По мнению Г.Флоровского, старец Зосима к Златоусту ближе, чем монах Леонтьев. «Достоевский был слишком чутким тайнозрителем человеческой души, чтобы остановиться на органическом оптимизме», - отмечал он. Своими романами он пытается доказать утопические идеи, но художник оказывается в нём мудрее философа; то, что он показывает, оказывается ценнее того, что он доказывает.

10. Да, в своих романах Достоевский-художник часто опровергает Достоевского-мыслителя. Это видно по тому, как по многу раз переделываются его черновики и как в итоге получается нечто чуть ли не противоположное замыслу.

Так было с «Преступлением и наказанием». Первоначальный замысел романа был близок к идее, выраженной Бальзаком в образе Растиньяка (роман «Отец Горио»): позволительно ли человеку совершать малое зло во имя большого добра? В первом варианте романа Раскольников изображён великодушным мечтателем, который не в силах переносить человеческое страдание и ради того, чтобы помочь несчастным, готов преступить моральный закон. «Я, - говорит он, - не такой человек, чтобы дозволить мерзавцу губить беззащитную слабость. Я вступлюсь. Я хочу вступиться. А для этого власти хочу… Я власть беру, я силу добываю – деньги ли, могущество ль не для худого. Я счастье несу. О, зачем не все в счастьи? Картина золотого века. Она уже носится в умах и сердцах. Как ей не настать!»

Раскольников молится Христу: «Господи! Если это покушение над старухой слепой, тупой, никому не нужной, грех, после того, что я хотел посвятить себя, то обличи меня. Я строго судил себя, не тщеславие… И тогда, когда уж я стану благородным, благодетелем всех, гражданином, я покаюсь».

После убийства он говорит Соне: «Возлюби! Да разве я не люблю, коль такой ужас решился взять на себя? Что чужая-то кровь, а не своя? Да разве бы не отдал я всю мою кровь, если б надо?.. Перед Богом, меня видящим, и перед моей совестью здесь сам с собою говоря, говорю: я б отдал».

По первоначальному замыслу, это был роман об убийстве ради любви. Раскольников в финале раскаивается в убийстве – и торжествует. Мы узнаём, что он к тому же совершил геройский поступок: рискуя жизнью, вытащил из горящей квартиры двух детей и при этом сам обгорел. «Соня и любовь сломали!» - должен был говорить он в конце. Но по мере того как Достоевский всё больше углубляется в психологию поступков героя, его всё меньше устраивает этот образ убийцы-альтруиста. Он чувствует его неправдоподобие. Тот, кто решился на убийство, должен был носить в своём сердце, помимо доброй, и какую-то злую идею. Добро в принципе не может быть поводом для убийства. И Достоевский вводит в роман «идею Наполеона». Его герой делит людей на две части: одна часть – это «тварь дрожащая», которая должна повиноваться другой части – «власть имущим», тем, которые стоят вне закона. И убийство Раскольников совершает не из любви к людям, а чтобы проверить себя: к какой из этих двух частей он относится. Убийство становится тестом на принадлежность к избранной касте «наполеонов». И вот писатель вычёркивает прежний монолог Раскольникова о том, что он и свою кровь отдал бы ради людей, и пишет новый, совсем другой по тональности: «Как гадки люди, стоят ли они того, чтобы перед ними каяться? Нет, нет, буду молчать… Но с каким презрением. Как низки, гадки люди. Нет: сгрести их в руки, а потом делать им добро… Можно ли их любить? Можно ли за них страдать?».

По сути, это было полное разрушение первоначального замысла. Писатель даже растерялся. Он не знал, как продолжать роман. Философ вынуждал его отказаться от форсирования «идеи Наполеона», вернуться к первоначальному замыслу. Художник противился этому. Дальше процитирую К.Мочульского: «Черновые записи говорят, как трудно давался автору план развязки. «Видение Христа» и геройство на пожаре были отброшены, самоубийство перешло по наследству от Раскольникова к Свидригайлову, осталась внешняя развязка: донесение на себя, суд, ссылка на каторгу, но внутренней, духовной развязки так и не получилось. Раскольников не раскаялся и не «воскрес». Воскресение его только обещано в заключительных словах эпилога…»

Да, когда школьные учителя внушают десятиклассникам на уроках литературы, будто Достоевский показал раскаявшегося «наполеона», это неправда: в романе Раскольников так и не покаялся. Художник-реалист побеждает философа-романтика.

11. Так было и со всеми последующими романами Достоевского. Везде он пытается изобразить сильную личность, которая должна восходить к «прекрасному человеку» - «идеальному христианину».

Таким был задуман Ставрогин в романе «Бесы». Сама фамилия его красноречива – «ставрос» по-гречески «крест». Но когда Достоевский начал воплощать этот образ, оказалось, что спасение души никак не хочет совмещаться с романтической одержимостью. Романтическая «сильная личность» всегда демонична, ибо она горда. Достоевский тоже был горд, и ему очень важно было примирить гордость со святостью, и в мысли у него это как будто даже и получалось, но художник не позволил ему солгать – и Ставрогин не только не восходит к праведности, но, наоборот, совершает падение, ниже которого быть не может, - и роман заканчивается его самоубийством.

12. В романе «Идиот» Достоевский предпринимает ещё одну попытку возвести гордеца к святости. Князь Мышкин был задуман им как новый Ставрогин, спасение должно было явиться ему через любовь к женщине. Но, проделав большую предварительную работу, Достоевский вдруг понял: такой замысел невоплотим. И образ Мышкина в его фантазии меняется на противоположный. Он изначально «вполне прекрасный человек». Откуда такой человек может взяться в нашем греховном мире? Над этим Достоевский, конечно, не мог не задумываться, но, поскольку ответа у него не было, он отказывается от всякой психологической мотивации его появления. Мышкин является из психиатрической клиники в Швейцарии, но психиатрическая клиника, какой бы передовой она ни была, это, разумеется, не то место, где человек возводится к праведности, поэтому вопрос «Откуда взялся такой праведник?» остаётся в романе без ответа. Сам Достоевский признавал, что положил в основу романа «невыношенную мысль», а Мышкина он называет в одной из дневниковых записей, сделанных во время работы над романом, «чрезвычайно слабым» героем. «На свете есть только одно положительно прекрасное лицо – Иисус Христос, - записывает он в то же время в своём дневнике, - так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица – уж, конечно, есть бесконечное чудо». Вряд ли он считал себя чудотворцем, но от своего замысла он не отказался: в черновиках князь Мышкин кое-где обозначается как «князь Христос». Философ настойчиво гнёт своё, но художник не позволяет ему осуществить этот замысел. В отличие от философа, художнику в Достоевском свойственна интуиция: «святость – не литературная тема. Чтоб создать образ святого, надо самому быть святым. …Роман о Христе невозможен. Достоевский сталкивается с проблемой религиозного искусства, замучившей несчастного Гоголя». (К.Мочульский)

В итоге торжества праведника у Достоевского не получается. Князь возвращается в то место, откуда пришёл, – в психиатрическую клинику. По сути, эта клиника символизирует смерть. Князь оказался смертен. «В окончательной редакции «божественность» князя исчезла; «праведность» прикрылась человеческими слабостями. Художник поборол соблазн написать «роман о Христе»». (К.Мочульский).

13. Тем не менее, от самой этой идеи он не отказывается. В «Братьях Карамазовых», последнем своём романе, Достоевский-философ снова предпримет попытку её воплотить. И снова Достоевский-художник не позволит ему этого сделать.

Эта борьба философа с художником сказывается во всех произведениях Достоевского. Она накладывает отпечаток на его творческий стиль. Иногда – и довольно часто – его герои ведут себя слишком неправдоподобно, в их поступках и жестах много преувеличенной театральности, их трудно представить в жизни.

Вячеслав Иванов писал о художественном стиле Достоевского:

«…Недостатком манеры нашего гениального художника можно назвать однообразие приемов, которые кажутся как бы прямым перенесением условий сцены в эпическое повествование: искусственное сопоставление лиц и положений в одном месте и в одно время; преднамеренное сталкивание их; ведение диалога менее свойственное действительности, нежели выгодное при освещении рампы; изображение психологического развития также сплошь катастрофическими толчками, порывистыми и исступленными оказательствами и разоблачениями, на людях, в самом действии, в условиях неправдоподобных, но сценически благодарных; округление отдельных сцен завершительными эффектами действия, чистыми «coups de theatre», — и, в тот период, когда истинно-катастрофическое еще не созрело и наступить не может, предвосхищение его в карикатурах катастрофы — сценах скандала».

Такими «несозревшими» «катастрофическими» диалогами полны все романы Достоевского. Но вот что удивительно. В сознании большинства не Пушкин и не Чехов, а именно Достоевский является самым христианским писателем среди классиков 19 века. Именно такая, полная нехристианского «катастрофизма», проповедь христианства оказалась наиболее востребована в конце 19 века и в веке двадцатом.

14. Мы часто цитируем афоризм про «слезинку ребёнка», и многие из цитирующих уверены, что это сказал Достоевский-христианин от своего имени. На самом деле монолог о «слезинке» произносит в романе «Братья Карамазовы» тот, кто разуверился в христианской религии, кто «возвращает свой билет Богу». Иван Карамазов – это атеистический двойник писателя, который мучает его, но которого никак нельзя заставить замолчать.

Монолог о «слезинке ребёнка» - это проповедь богоборца о том, что «Бог умер». Если Бог умер, то на место Бога должен встать сам человек, развив в себе сверхчелоческие качества, - такова суть философии Ницше. Иван Карамазов – выразитель тех же идей. Только «сверхчеловек» может позволить себе на равных разговаривать с Богом, уличать Его в несостоятельности и возвращать Ему «билет в рай».

Иван Карамазов не может смириться с несправедливостью и жестокостью этой жизни. Обещания возмездия злу на том свете ему недостаточно – он требует от Бога, чтобы его «эвклидовому уму» при жизни было явлено возмездие всякому злу.

«Что мне в том, что виновных нет и что я это знаю, - мне надо возмездие… И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь уже на земле, и чтоб я его сам увидал… […] Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию? […] Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность во грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж, конечно, правда эта не от мира сего и мне непонятна…

…Может быть… когда я сам доживу до того момента али воскресну, чтоб увидать его, то и сам я, пожалуй, воскликну со всеми, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти: "Прав ты, Господи!", но я не хочу тогда восклицать. Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к "боженьке"! Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. […] Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями неотомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю».

По сути, Иван Карамазов ставит Богу в упрёк то, что Он не отнял у человека свободы. Действительно, не отнял, хотя, Всемогущий, и мог бы. Правда, вряд ли это устроило бы сентиментального «страдальца»: после этого, чьим бы «подобием» он себя ощущал? Растения, насекомого или, как теперь говорят, биоробота?

Трагедия Ивана Карамазова заключается в том, что он мыслит «эвклидовым умом». «Сила сердца питает мозг, а мёртвое сердце умерщвляет ум», - мудро заметил Андрей Платонов. «Эвклидов ум», или, иначе, возомнивший себя самодостаточным рассудок – это как раз и есть ум, умерщвлённый мёртвым сердцем. Такой ум, по слову Апостола, не «назидает», а «надмевает». Человек, всецело полагающийся на него, пребывает в уверенности, что способен быть более справедливым и милосердным, чем Господь, что он, грешный человек, может лучше устроить этот мир.

Иван Карамазов – страдалец, он на самом деле мучается. «Почтительнейше вернув билет Богу», он рассчитывает устранить причину своих страданий. Но это иллюзия. Отрёкшись от Бога, он только усугубит страдания, потому что в жизни без Бога ничто уже не удержит его от злодейства.

Достоевский прекрасно передал образ мыслей революционера. Но писателю так хорошо удался этот образ именно потому, что Иван Карамазов жил в нём самом.

15. По Ивану Карамазову, Бог не способен избавить мир от страданий невинных детей не потому, что Он зол или равнодушен, а потому, что Он, собственно, не у дел. Он не имеет реальной власти над этим миром. Человек давно узурпировал её.

Легенда об Инквизиторе, сочинённая Иваном Карамазовым, это и есть то самое «гениальнейшее изложение сути атеизма».

Когда Иисус Христос снова приходит в наш мир, князь Церкви, её первоиерарх, Великий Инвизитор, заточает Его в темницу. Он объясняет Христу, что делает это из заповеданной Богом любви к ближнему. Бог думал, что достаточно обещать человеку свободу, и человек пойдёт за ним, но человек, - говорит Инквизитор Иисусу, - на самом деле больше всего озабочен тем, как избавиться от этой дарованной ему свободы, кому бы передать её в руки. Он по природе своей слабосильный бунтовщик, а бунтовщики не могут быть счастливы. Бунтовщикам важно, чтобы их удерживали от бунта, иначе они уничтожат самих себя. Ты ничем не можешь их удержать, - слышит Иисус. - Ты сам отверг три силы, которые способны победить и пленить совесть бунтовщиков и которые предлагал Тебе в пустыне «страшный и премудрый дух». «Эти силы: чудо, тайна, авторитет». «К счастью, - говорит Инквизитор, - уходя, Ты передал дело нам. Ты обещал, Ты утвердил своим словом, Ты дал нам право связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас право теперь. Зачем же Ты пришел нам мешать?».

Бог не нужен современному человеку – вот что говорит Иисусу первоиерарх Церкви. Церковь может обойтись и без Него.

Под Церковью принято понимать католическую церковь, но на самом деле смысл притчи шире. «В действительности «Легенда о Великом Инквизиторе» наносит страшные удары всякому авторитету и всякой власти, она бьет по царству кесаря не только в католичестве, но и в православии и во всякой религии, так же, как в коммунизме и социализме», - писал Н.Бердяев.

Это притча о нашем секуляризованном мире. Большинству из нас Иисус Христос со Своей свободой больше не нужен. Мы и без Него и без Его свободы комфортно устроились в жизни, для многих само христианство превратилось в разновидность идеологии с элементами языческой мистики. Идеология не выходит за пределы привременного, но нам и не нужна больше вечность. Это страшный для нас вывод. «Легенда об Инквизиторе» - это на самом деле текст об Антихристе, который уже явился в наш мир, и правит им, и уверенно ведёт нас к погибели.

16. «Анти» - по-гречески значит не только «против», но и «вместо». Антихрист – это тот, кто приходит вместо Христа, под видом Христа, а на самом деле подчиняет мир тому духу, который искушал Спасителя в пустыне. Он внушает людям рабское послушание, присваивая себе распоряжение благодатью, совершая над ними, по сути, магические обряды. Люди перестают понимать смысл церковных таинств, их воля к свободному творчеству, в котором только и можно уподобиться настоящему Богу, парализована языческими суевериями и страхами перед чудесным.

В Легенде о Великом Инквизиторе Достоевский описывает наше настоящее как последние времена. Человечество безнадёжно – к такому пессимистическому выводу приходит в Достоевском его двойник-атеист. Но в нём также живёт оптимист. Он внушает ему: «Красота спасёт мир». И он старается показать, как воплощённая в образе идеального человека красота мир спасает. Очень старается – и терпит фиаско. Один, олицетворяющий красоту, превращается в полутруп – в безнадёжного пациента психиатрической клиники. Другой – уходит из монастыря и, кажется, готов сделаться революционером. Так что же – пессимист торжествует? Да, пожалуй, можно сказать и так: Достоевский мрачен, пессимист торжествует в нём над оптимистом. Но только это не торжество над христианином. «Оптимизм – пессимизм» - это романтическая дихотомия, для христианина эти понятия лишены смысла. Для христианина князь Мышкин терпит фиаско не потому, что красота не способна спасти мир, а потому, что он не осознаёт: для того, чтобы красота спасла мир, человек должен спасать красоту. Не понимает этого умом и Достоевский. Романтико-революционные представления преобладают в нём до конца его жизни. «Тайна преображения и отдельного человека, и народа мыслится [Достоевским] вне Бога, спасение может и должно прийти от самого человека. В этих перспективах сама Церковь мыслится не как тело Христово, не как Богочеловеческий организм, а как вышедшая уже в мир, как пребывающая в нем сила, сросшаяся с естеством». (О.Василий Зеньковский). Романтизм делает Достоевского-мыслителя «эстетическим утопистом».

17. Корни утопизма Достоевского-мыслителя в том, что европейский человек, которому он, что бы сам о себе ни говорил и ни думал, поклоняется, слишком возлюбил этот мир. Он хочет верить в Бога, но он хочет верить так, чтобы не отказываться от мира; он надеется, что можно сделать мир красивым и вместе с ним войти в Царство Небесное. Но Бог не может принять такую гордую веру. И Достоевский чувствует это и страдает от этого. И именно это страдание в Достоевском самое ценное.

Иначе говоря, князь Мышкин нам дорог не тем, что он «спасает мир», этого-то как раз не происходит, а тем, что напоминает нам своим фиаско: нельзя быть пассивным по отношению к красоте, её саму надо спасать, и только тогда она будет спасать нас.

Достоевский гениально явил нам в своём творчестве пронзительную тоску по христианству в мире, где уже настал ледниковый период безверия.

Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите "Ctrl+Enter".
Подписывайте на телеграмм-канал Русская народная линия
РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям.
Комментарии
Оставлять комментарии незарегистрированным пользователям запрещено,
или зарегистрируйтесь, чтобы продолжить

Сообщение для редакции

Фрагмент статьи, содержащий ошибку:

Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta

Полный список организаций, запрещенных на территории РФ, см. по ссылкам:
http://nac.gov.ru/terroristicheskie-i-ekstremistskie-organizacii-i-materialy.html

Иностранные агенты: «Голос Америки»; «Idel.Реалии»; «Кавказ.Реалии»; «Крым.Реалии»; «Телеканал Настоящее Время»; Татаро-башкирская служба Радио Свобода (Azatliq Radiosi); Радио Свободная Европа/Радио Свобода (PCE/PC); «Сибирь.Реалии»; «Фактограф»; «Север.Реалии»; Общество с ограниченной ответственностью «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»; Чешское информационное агентство «MEDIUM-ORIENT»; Пономарев Лев Александрович; Савицкая Людмила Алексеевна; Маркелов Сергей Евгеньевич; Камалягин Денис Николаевич; Апахончич Дарья Александровна; Понасенков Евгений Николаевич; Альбац; «Центр по работе с проблемой насилия "Насилию.нет"»; межрегиональная общественная организация реализации социально-просветительских инициатив и образовательных проектов «Открытый Петербург»; Санкт-Петербургский благотворительный фонд «Гуманитарное действие»; Мирон Федоров; (Oxxxymiron); активистка Ирина Сторожева; правозащитник Алена Попова; Социально-ориентированная автономная некоммерческая организация содействия профилактике и охране здоровья граждан «Феникс плюс»; автономная некоммерческая организация социально-правовых услуг «Акцент»; некоммерческая организация «Фонд борьбы с коррупцией»; программно-целевой Благотворительный Фонд «СВЕЧА»; Красноярская региональная общественная организация «Мы против СПИДа»; некоммерческая организация «Фонд защиты прав граждан»; интернет-издание «Медуза»; «Аналитический центр Юрия Левады» (Левада-центр); ООО «Альтаир 2021»; ООО «Вега 2021»; ООО «Главный редактор 2021»; ООО «Ромашки монолит»; M.News World — общественно-политическое медиа;Bellingcat — авторы многих расследований на основе открытых данных, в том числе про участие России в войне на Украине; МЕМО — юридическое лицо главреда издания «Кавказский узел», которое пишет в том числе о Чечне; Артемий Троицкий; Артур Смолянинов; Сергей Кирсанов; Анатолий Фурсов; Сергей Ухов; Александр Шелест; ООО "ТЕНЕС"; Гырдымова Елизавета (певица Монеточка); Осечкин Владимир Валерьевич (Гулагу.нет); Устимов Антон Михайлович; Яганов Ибрагим Хасанбиевич; Харченко Вадим Михайлович; Беседина Дарья Станиславовна; Проект «T9 NSK»; Илья Прусикин (Little Big); Дарья Серенко (фемактивистка); Фидель Агумава; Эрдни Омбадыков (официальный представитель Далай-ламы XIV в России); Рафис Кашапов; ООО "Философия ненасилия"; Фонд развития цифровых прав; Блогер Николай Соболев; Ведущий Александр Макашенц; Писатель Елена Прокашева; Екатерина Дудко; Политолог Павел Мезерин; Рамазанова Земфира Талгатовна (певица Земфира); Гудков Дмитрий Геннадьевич; Галлямов Аббас Радикович; Намазбаева Татьяна Валерьевна; Асланян Сергей Степанович; Шпилькин Сергей Александрович; Казанцева Александра Николаевна; Ривина Анна Валерьевна

Списки организаций и лиц, признанных в России иностранными агентами, см. по ссылкам:
https://minjust.gov.ru/uploaded/files/reestr-inostrannyih-agentov-10022023.pdf

Арсений Родына
Литература в школе: жертвоприношение
Преодолев пошлость коммунистическую, неужели не справимся с пошлостью «рыночной»?
05.09.2019
Разделённые
Русские России и Украины: как вернуть единство?
17.06.2019
Шоу должно продолжаться?
Размышления о Постмодерне и Христианстве
24.04.2019
О советской системе школьного воспитания
Официоз, попса и фольклор - три кита советского коллективизма
12.03.2019
Интеллигенция и Святая Русь
«Фольклорное православие», «двоеверие» и «Первохристианское Отечество»
31.01.2018
Все статьи Арсений Родына
Александр Сергеевич Пушкин
Ноль часов
Вне времени и пространства
22.03.2024
Сокровенная глубинка
Рецензия на фильм политолога Л.В. Савина «Глубинка»
21.03.2024
Праздник Курско-Коренной иконы Божией Матери
Сегодня мы также вспоминаем Ивана Сусанина, архиепископа Виталия (Максименко), поэта А.Н.Майкова, художника И.И.Шишкина, композитора А.К.Глазунова, балерину Г.С.Уланову и генерала В.Я.Петренко
21.03.2024
День памяти князя Петра Горчакова
Сегодня мы также вспоминаем сенатора кн. Ю.А.Долгорукова, министра В.Н.Ламсдорфа, художника В.И.Сурикова, конструктора А.Д.Швецова и маршала Л.А.Говорова
19.03.2024
«…Стать с веком наравне»
Обзор журнала «Берега» № 6 (58) 2023
16.03.2024
Все статьи темы
Последние комментарии
«Не плачь, палач», или Ритуальный сатанизм
Новый комментарий от наталья чистякова
28.03.2024 10:53
Молчать нельзя осаживать
Новый комментарий от Валерий
28.03.2024 10:25
Прежней «половинчатой» жизни больше не будет
Новый комментарий от С. Югов
28.03.2024 08:25
Почему ушёл Малофеев?
Новый комментарий от С. Югов
27.03.2024 22:34
«И пускай никто нас не пугает русским национализмом!»
Новый комментарий от Русский Иван
27.03.2024 21:55
Отчего не видно новых Пушкиных?
Новый комментарий от Русский Иван
27.03.2024 21:44
Отмените шабаш!
Новый комментарий от Русский танкист
27.03.2024 20:59