Судьбы инвалидов Великой Отечественной войны. Свидетельства очевидца

Почти 75 лет назад с фронтов Великой Отечественной войны вернулись миллионы изувеченных бойцов, из них самый тяжелый контингент представляли инвалиды без рук и ног, их было более 85 тысяч. Города были заполнены этими безрукими и безногими, большинство из них промышляли попрошайничеством, они нищенствовали на вокзалах, в поездах, на улицах ... Грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. И вдруг, в 1949 году к 70-тилетию Сталина, они пропали: их убрали в специнтернаты МВД.

Однако в документе № 06778 от 20 февраля 1954 года Министр МВД Круглов докладывает большевицкому руководству страны, что «несмотря на принимаемые меры, в крупных городах и промышленных центрах страны все еще продолжает иметь место такое нетерпимое явление, как нищенство».

Да, это было позорно для страны-победительницы, но я знал и ту страшную разруху, которая осталась в стране после изгнания фашистов, сейчас этот ужас трудно даже представить и о нем редко вспоминают. Мне довелось бывать в только что освобожденных городах Подмосковья, на улицах которых - и по правую и по левую сторону - сплошь стояли дырявые короба от оставшихся с довоенных времен жилых домов. Я помню, как меня охватил ужас, когда я оказался на такой улице (гор. Руза, август 1945 года) в надвигающихся сумерках, и ни одного прохожего, и ни одного огонька - город мертвый. Всё, и конечно, не только это, надо было оживлять и восстанавливать. Надо было как-то разместить оставшихся без крова людей, надо было принять миллионы демобилизованных воинов, сотни тысяч осиротевших малышей. И надо было всех накормить, а работать в колхозах было не на чем и некому. К тому же в 1947 году в южных краях страны разразился страшный неурожай, доводивший из-за повального голода в некоторых случаях даже до случаев каннибализма. В целом ситуация в Отечестве была неимоверно сложной, и в одночасье объять необъятное было невозможно. А еще была и враждебная международная обстановка, требующая немало расходов. Несомненно, всё это мы должны помнить и понимать, что сразу достойно обеспечить инвалидов было просто невозможно. К сожалению, до сих пор встречаются русофобские публикации, критикующие наше правительство того времени за то, что оно якобы пыталось избавиться от «позора», насильственно убирая инвалидов с улиц своих городов: мол, с глаз долой, из сердца вон, и проблем с инвалидами нет. Было и такое, но надо знать и помнить, что этих инвалидов помещали не в спецлагеря, а в учреждения с социальным и медицинским обслуживанием, хотя и в ведомстве МВД СССР.

Да, во многих таких учреждениях было и холодно и голодно, но инвалиды терпели, понимая проблемы послевоенной разрухи в стране. Однако для них было обидно, что на фоне перечисленных, реально неотложных послевоенных задач первым делом в Советском Союзе разрешались вопросы благоустройства функционеров большевицкой партии. Пропагандистское прославление победителей практически оставалось не подкрепленным реальной заботой. Я могу свидетельствовать это позорное двуличие коммунистической системы многочисленными примерами двойных стандартов, когда на фоне послевоенной разрухи и полуголодной жизни действительных победителей фашизма жирели в спецдомах отдыха, спецсанаториях и спецдачных поселках и сами партийные деятели, их приспешники, а также родственники, которых обслуживали в спецстоловых и в спецмагазинах с невероятно широким ассортиментом по невероятно низким ценам (но только для своих - «спец» с партийным билетом). Я утверждаю это как непосредственный свидетель, поскольку мне приходилось там бывать: моя родная тетка работала в аппарате ЦК ВКП(б), двоюродная бабушка, О.А. Варенцова, была в руководстве партии большевиков, и я бывал в этих «спец» в Подмосковье (Успенское, Рублевка, Кратово, Сходня) и в самой Москве.

К 75-летию нашей Великой Победы мы должны быть более честными в понимании и оценках тех трагедий, которые выпали на долю нашего народа, не надо больше ни однобокого очернительства, ни ныне модного восхваления большевизма, который сам по себе был трагедией в истории Отечества. К сожалению, с каждым годом картинки реальной жизни тех лет становятся всё более размытыми и всё чаще встречаются оценочные статьи с всё меньшим представлением реальных фактов. Данной публикацией я попытаюсь исправить это положение.

Есть в нашей прекрасной стране такая замечательная жемчужина как остров Валаам, что в северной части Ладожского озера. Сюда, когда открывается навигация, ежедневно приплывает множество туристических пароходов: из Москвы и Санкт-Петербурга, Казани и Нижнего, Волгограда и Ростова-на-Дону, из многих других городов Европейской России ... И я там был в начале шестидесятых на теплоходе Химкинского речного порта. Да, красиво, интересно и даже весело: нас встречали гармонисты и местный хор. Экскурсовод водил по берегу озера, показывал красòты, но при этом говорил, что отдаляться от берега не следует, можно заблудиться и опоздать к отправке теплохода, «да, и смотреть там нечего: старый трухлявой монастырь».

Я слышал про этот «трухлявый монастырь» еще дома, в Москве, и знал, что в нем расположен интернат для инвалидов-калек, оставшихся в живых после окончания войны, и хотел лично со всем этим познакомиться. Рассчитав время, необходимое для возврата, я пошел. Но дороги от пристани туристической базы к центру острова (я полагал, что монастырь именно там) не было, хотя какие-то следы прошлой жизни встречались: разрушенные, с обломанными крестами часовенки, также разрушенные как после погрома вандалов памятники на бывших кладбищах. Протопанных дорожек не видно и встречных, конечно, тоже - вскоре стало ясно, что всё здесь заброшено, безлюдно и действительно можно заблудиться и опоздать на теплоход.

Я пошел обратно, но у меня было чувство, что это лишь первый заход, что моя судьба откроет мне возможность почтить память наших героев-победителей, которые не стали мертвыми в смертельных схватках с фашизмом, но, увы, не остались живыми, пригодными к нормальной жизни.

Так оно и случилось. Всё сложилось, как будто по предписанию. Центральный Институт судебной психиатрии им. проф. В.П. Сербского, в котором я работал научным сотрудником, во время избирательных мероприятий (в Верховные Советы СССР и РСФСР) территориально курировал Чистый переулок, где была расположена резиденция Патриарха РПЦ. В день голосования нужно было отнести Патриарху бюллетень и урну, чтобы он сделал «выбор» (как осуществлялся этот «выбор» одного депутата из одного кандидата? - никто, конечно, не понимал, но на то и большевизм!). Я как ответственный сотрудник Института и избиркома всегда «назначал» себя выполнять эту миссию и исполнял её несколько раз. Таким образом, я оказывался не только в резиденции Патриарха, но и в его личных покоях. Я приносил избирательные бюллетени и Патриарху Алексию I и Патриарху Пимену. Святейшие всегда меня любезно встречали, «голосовали», а потом предлагали чашку чая. Видя мой интерес, показывали домашнюю церковь, объясняли мне, профану, именования икон; меня, кстати, всегда приятно удивляла действительно монашеская скромность личных покоев Патриарха. Как-то Алексий I, узнав, что я психиатр и не противник религии, спросил меня, что я знаю про Валаамский монастырь и жизнь его обитателях после войны.

Понятно, что я ничего не знал, хотя и был как турист-экскурсант на этом острове. Патриарх спросил, что, если он попросит министра здравоохранения, то ни соглашусь ли я туда съездить как психиатр, тем более религиозно ориентированный, и собрать хоть какую новую информацию. Конечно! И министр здравоохранения СССР С.В. Курашов в 1965 году за несколько месяцев до своей смерти обратился ко мне с просьбой исполнить это прошение патриарха.

Так я в 1966 году второй раз оказался на Валааме. Я сразу представился, объяснив, что приехал по просьбе Патриарха, который просил об этой командировке Министра здравоохранения Курашова. Встретили меня доброжелательно, главный врач организовала что-то вроде экскурсии по корпусам, где находились инвалиды, кратко рассказала историю этого интерната.

Инвалиды в основном располагались в помещении Зимней гостиницы, а также в кельях, некогда предназначенных для приема паломников. Это был тяжелый контингент первой волны заселения Интерната. Действительно было фактом, что с конца сороковых годов калек-инвалидов Великой Отечественной войны «по предписанию», не спрашивая согласия (видимо, списки были составлены заранее на основании фактов нищенствования) начали вывозить в специальные интернаты. Бывшие защитники Отечества были без рук, без ног, некоторые при этом были ослепшими, оглохшими и явно слабоумными.

Аморальным в этой истории было то, что этих бывших защитников Отечества, отдавших молодость и здоровье Родине, сама родина в лице её большевицких властей не торопилась отблагодарить. Вместо этого появилось партийное предписание убрать из общественных мест всех просящих милостыню. Но нищенствующих инвалидов было слишком много, чтобы было, куда их убрать: одно дело убрать с улиц, другое - как и куда их, не имеющих возможности себя обслужить и накормить, пристроить. В дальнейшем ввели уголовное наказание за «паразитический образ жизни», за тунеядство, за бродяжничество (ст.ст. 198 и 209 УК РСФСР), но это проблемы не решило - вроде бы определялся социальный статус - «осужденный уголовник», но от этого руки и ноги не вырастали. Многие же из таких беспомощных калек в первые два-три года после войны (к радости большевицких властей) просто умерли от болезней, а то и голода. Но умерли не все сразу, а оставшиеся в живых требовали лечения и содержания. Эти «винтики» (как любил говорить Вождь народов) своё дело сделали, они уже больше не принесут пользы для дела строительства социализма, а лишь мешают. Вот только куда их убрать, чтобы никто не видел этих безруких и безногих, всегда хотящих есть калек, ведь их многие тысячи! И осенило: спрятать их на дальних поселениях, в том числе на далеком острове Валаам в Ладожском озере и в других обителях, пустующих после изгнания из них большевиками монахов и клира (Кирилло-Белозерском, Александро-Свирском, Горицком...), не пуская к ним туристов, журналистов и прочих любопытствующих. И, конечно, попиков: нет, нельзя, и всё! И были эти калеки без права переписки, без возможности получить духовное окормление, без возможности вернуться. А чтобы кто-то там не подумал, что такое может быть в отношении героев войны, организовать туристические поездки на пароходе, на тот же Валаам, но туристов дальше прибрежной зоны около пристани не пускать и занимать их экскурсиями с рассказами о героизме наших воинов в годы Великой Отечественной войны. И никаких, там, разговоров про инвалидов-калек! Всё это, вне сомнения, было проявление позорного двуличия большевизма, которое скрывало полноту страданий инвалидов.

И вот в 1950 году на островах Валаамского архипелага в бывших кельях и скитах Валаамского Спасо-Преображенского монастыря, был организован Дом инвалидов войны, он просуществовал до 1984 года.

 Геннадий Добров. «Неизвестный»

 Самый тяжелый контингент этого интерната составляли многочисленные, как их здесь звали, «Самовары» - фронтовики, потерявшие и руки, и ноги («самовар» потому, что при теле был только «краник»). Это были действительно беспомощные страдальцы, дома они не только не могли себя обслуживать, но и самостоятельно попрошайничать. Не редко там, где они обитали, находились добрые люди, которые вывозили их на специально низких (чтобы легче на них сажать, а в случаях падения не сильно ушибиться) тележках на людные места, ставили рядом металлическую (чтобы не сдуло) посудину для сбора пожертвований, а потом увозили на ночлег, купив по дороге в магазине спиртное с закуской (я лично знал такого инвалида, он был моим соседом по двору в Москве). Такая жизнь инвалидов, конечно, была позором для страны-победительницы.

При всех тяжелых условиях жизни в интернате такие инвалиды не хотели возвращаться домой, да и дома то у них фактически не было, все они реально нуждались в социально-медицинской помощи, и государство в какой-то мере эту помощь обеспечило, что уже хорошо. Общее число обитателей, привезенных в Валаамский дом инвалидов, в разные годы варьировало от 500 до 1500 человек: одни умирали, другие выявлялись на Большой Земле и их переправляли на Валаам.

Вместе с инвалидами здесь, на территории бывшего монастыря жили врачи, санитары и другие работники дома-интерната. Понятно, что большевицкое руководство не могло допустить какие-либо богослужения на территории бывшего монастыря, даже для отпевания и даже у могил: «Никаких попиков! Бога нет!». Захоронения ветеранов Великой Отечественной зарастали травой, и большинство из них к моему приезду практически уже становились неразличимыми.

При всех проблемах обустройства Интерната набрать персонал для ухода за инвалидами не представляло труда: в это время в стране еще было послевоенное неустройство, проблемы с жильем, продовольствием. Многие из-за войны потеряли родственные связи, свой дом родной и были реально одинокими. А здесь предлагалась постоянная работа, общежитие, питание в столовой и другие блага, труднодоступные «на материке», более того здесь можно было получить сестринское образование. Поэтому с самого начала работы интерната в 1950 году недостатка в персонале не было. Отбирали для работы молодых, 20-ти-25-летних девушек. Многие из них понимали свою моральную ответственность в обслуживании подопечных инвалидов и старались в меру сил своих приукрасить их жизнь. Рассказывали и о милосердии медсестер, которые чтобы хоть как-то облегчить существование инвалидов, вытаскивали их в монастырский сад и развешивали в гамаках на нижних ветвях яблонь.

Сами поселенцы Интерната имели много общего, в основном они уходили на фронт молодыми и ещё совсем молодыми стали инвалидами, вернувшимися с фронта, но уже без рук и ног, а то и слепыми и потерявшими слух и речь. Даже в тех случаях, когда дома их встречала довоенная семья, они были слишком трудны для полноценного ухода, особенно учитывая существовавший в те годы в Советском Союзе дефицит необходимых для этого средств. Такие фронтовики-инвалиды, конечно, нуждались в полноценном обеспечении своего существования, и хотя они получали хорошую (по сравнению с гражданскими) пенсию, её явно не хватало для хотя бы удовлетворительного существования. Эти калеки не принадлежали к большевицкой элите, защищая которую потеряли свою молодость и здоровье, а поэтому их можно было убрать в дальние уголки огромной страны.

Да, действительно, в Интернате этим инвалидам-калекам не давали умереть с голода, и пища была, говорят, не плохая. Но при этом никакой духовной пищи: не считать же таковой радио, круглый день гремевшее по всей большой монастырской территории, на которой были расселены эти ветераны войны. Никакой реальной психиатрической и психотерапевтической помощи и поддержки, в которых так нуждались почти все поселенцы. А уж о том, что бы побывать в храме, приобщиться к Святому Духу и речи не могло быть - все храмы взорваны или просто закрыты и изгажены. Как нам не помолиться о тех мучениках, которые так и умерли, не имея возможности перед смертью услышать слово Божие, покаяться в своих вольных и невольных грехах. Когда я слышу нытьё людей, жалующихся на свою «тяжелую» судьбу, я думаю: да, знал бы ты судьбы героев войны, закончивших свою жизнь в интернате для инвалидов-калек на Валааме!

 Можно назвать много бытовых и морально непреодолимых обстоятельств, которые делали жизнь инвалидов угнетающей, но самым тяжелым была проблема психологической несовместимости и чувства одиночества среди людей, чувства никому-не-нужности. Мало того, что в палатах было тесно, по 8-15 человек, в них были одни и те же люди на протяжении дней, месяцев, а то и многих лет. Все они наслушались друг от друга рассказов о своей жизни, о семьях, о героическом прошлом, о тяжести и проблемах своего здоровья. Говорить больше не о чем, и это начинало раздражать («да, хватить! мы уже это слышали»), возникали ссоры, но от них некуда было деться, выйти из палаты инвалид физически не мог. Здесь бы психологическая помощь, работа психотерапевта (не говорю уже о духовной поддержке священнослужителя), но такая помощь инвалидам Великой Отечественной войны просто не предусматривались. Видя это, я не мог вновь не возмутиться двойными стандартами советской власти. Теперь мало кто знает, что в те годы при каждом обкоме большевицкой партии было специальное представительство Главного Четвертого («кремлевского») Управления Наркомата Здравоохранения СССР, которое было ориентировано исключительно на социально-медицинское обслуживание большевиков. Мне довелось быть в одной из таких больниц с лекцией, я был удивлен теми излишествами как штатного расписания, так и материально-технического обеспечения, которые просто бросались в глаза; десятой частью этих излишеств можно было бы достаточно обеспечить интернаты для инвалидов Великой Отечественной войны.

Таковы были реалии жизни инвалидов Великой Отечественной войны в большевицкой системе.

Однако жизнь есть жизнь, и даже искалеченная войной она вопреки всем невзгодам иногда давала какой-то лучик счастья. Не будем называть это «блудом».

В основном среди инвалидов-обитателей интерната были ушедшие на фронт в возрасте около 20 лет, они ещё не были женатыми, возраст любви у них только начинался, «самоварами» же, висящими в гамаках в яблоневом саду, они становились в 30-35 лет. Ухаживающие за ними сестры-девушки были их ровесницами, и между ними иногда проскальзывало что-то такое, что позволяло мечтать о счастливой жизни.

Во время моего пребывания на Валааме главный врач Интерната обратилась ко мне от имени медсестры Ксении Красновой с просьбой дать совет относительно её проблем. Дело в том, что ежедневное общение с безруким и безногим инвалидом Василием как-то сблизило её с ним, она стала чувствовать, что его судьба это и её судьба. Так случилось, что Ксения забеременела, Василий был счастлив, она тоже. Но они понимали, что это случилось на работе, в служебное время и растерялись: ... что будет, когда узнают сотрудники, администрация, секретарь парторганизации? Пока это знала только главный врач, и они решили посоветоваться со мной, полагая, что я как эксперт из Москвы могу дать полезный совет, как-то помочь.

Для меня это было, конечно, неожиданным, но я не смел отказать, может быть, Господь действительно осенит толковым советом. Я попросил дать возможность предварительно поговорить по отдельности с Ксенией и Василием, а потом одновременно с обоями.

Ксения молодой девушкой приехала на Валаам из Вологодской глубинки. Она ещё ничего в жизни не видела, уехала от голода, нищеты и полной бесперспективности. В интернате целиком отдалась работе, чувствовала своим христианским долгом (этому учила её бабушка) посвятить свою жизнь ближним, которые по Божией воле оказались под её покровом. Василий был не одним из её подопечных, но он «как-то по-особому» её слушал, понимал её заботы, и она стала находить радость именно в общении с ним. Ей хотелось, чтобы он стал её мужем, они уехали на материк, она устроилась бы там на работу, и втроем (мечтала о сыне) начали «нормальную жизнь», полагала, что первое время им поможет её родная сестра, которая работала в медицине. Ксения боялась только, что сейчас её могут выгнать с работы или заставят сделать аборт.

Василий, он в 18 лет (1941 год) был призван в армию и после «учебки» направлен на фронт. На четвертый месяц войны под Калинином (ныне вновь Тверью) во время бомбежки получил все свои увечья: оторванные по локоть руки и потеря обоих ног - одна выше колена, другая чуть ниже. Его лечили в Москве, но как он там оказался и сколько времени был без сознания не помнит. Лечили долго, переводили из одного госпиталя в другой. Дело осложнялось тем, что документы, в том числе и военный билет, были потеряны, а все родственники погибли, дом сгорел. Никто не знал, куда его выписать, пока не открылся интернат на Валааме.

 Я спросил у Василия, что для него самое страшное, он признался: «одиночество, никому не нужность», и сказал, что «Ксюша дала смысл жизни». Мечтает, чтобы она родила сына, а он бы его воспитывал, читал ему сказки, сын же отгонял бы мух, которые его «достали: сядет на щеку, ползает по лицу, знает, дрянь, что я не могу её прихлопнуть».

После этого мы собрались втроем, я сказал, что полностью их понял, и буду просить главного врача устроить собрание персонала, на котором постараюсь разъяснить, что появилась возможность сделать большое доброе дело, которое, так или иначе, скажется на судьбе каждого из них. Среди персонала, обслуживающего инвалидов, и самих инвалидов, конечно, правда редко, но всё же встречались люди, и завистливые, и просто такие, которые могли бы раскрутить скандал, чтобы опозорить Ксюшу (её действительно после этого могли выгнать с работы, а Василия тем самым довести до суицида). Главный врач организовала такое собрание и волновалась о его результатах не меньше меня. Действительно, на собрании раздавались голоса, что Ксения поступила аморально, так нельзя на работе, но мне кажется, что я всё же сумел доказать, что счастье Ксении должно только радовать, и каждый получит своё, если сумеет быть выше осуждения и зависти.

Слава Богу, всё кончилось более чем хорошо. Казалось, за Ксюшу, родившую Петю, волновался и радовался весь интернат, а счастье Василия описанию не поддается. Сложилось так, что после рождения Пети нашлись добрые люди, которые содействовали новой семье переехать на материк, Ксении устроиться на работу и получить квартиру, Василию создать возможность получать радость жизни от воспитания сына. Василий прожил ещё 19 лет и умер в 64 года. Рад был и я, мы установили связь, в конце восьмидесятых Ксения вместе с Петей приезжала ко мне в Москву посмотреть столицу, он был хороший парень с самой светлой памятью об отце, он рад, что сделал его жизнь осмысленной и счастливой. Теперь ему за 50 и он уже сам дед. Родословная инвалида Великой Отечественной войны, несмотря на все преграды, продолжается!

*-*-*

Не я первый и не единственный хочу с благодарственной молитвой вспомнить наших победителей-инвалидов в грядущий юбилейный год. Публикации про инвалидов были и раньше и их тоже надо знать, но они, как правило, слишком однобоки, а то и просто лживыми. Читаем в Интернете: «Страна Советов карала своих инвалидов-победителей за их увечья, ... карала нищетой содержания, одиночеством, безысходностью», «Суть интернатов была в том, чтоб тихо спровадить инвалидов на тот свет как можно быстрее», дома-интернаты были «фактами реального геноцида наших героев-инвалидов», «Сталин приказывал расстреливать таких инвалидов», а «маршал Жуков лично» это реализовал, «расстреляли сотни тысяч героев войны за то, что они пришли с войны калеками: без рук, без ног, без глаз и так далее?», в 90-х годах даже выпустили фильм «Бунт палачей» с такой клеветой. Ну, зачем же так?

В страданиях инвалидов виноват только фашизм. Мы, Отечество, в этом не виноваты, можно винить ещё большевиков, которые не создавали в годы своей власти достойную жизнь защитникам Советского Союза. Слава Богу, фашизма больше нет. И большевизма тоже. Наша задача предупредить возрождение этих бесчеловечных систем и не допускать их восхваления.

После отселения интерната в 1984 году в другое место началось возрождение монастыря под покровом Русской Православной церкви. В 1989 году в канун праздника Андрея Первозванного на Валааме возобновилась монашеская жизнь. Русская Православная Церковь чтит память защитников Отечества, чтит вместе с многочисленными паломниками, среди которых нередко бывает президент России В.В. Путин.

Фёдор Викторович Кондратьев, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач России, судебный психиатр высшей квалификационной категории