«Перед этой песней враг не устоит...»

...Александр Вертинский терпеть не мог английский язык: самый звук английской речи вызывал в нём некую лингвистическую брезгливость. А между тем, с 1934 года поэт пребывал в США и, живя с волками, ему волей-неволей приходилось выть по-волчьи. И хорошо, когда дело ограничивалось только отрывочными фразами, без которых не обойдёшься в быту, но однажды Вертинскому предложили сняться в Голливуде, в большой роли с обилием текста. Можно было бы сразу отказаться, но... Жить-то на что-то надо! Он принял предложение - и тут же пожалел об этом: не ложились ни на сердце, ни на память англоязычные монологи. Тогда Марлен Дитрих - его давняя приятельница - сказала Александру Николаевичу так:

- Ваше отвращение к английскому присуще любому нормальному человеку, но попробуйте всё же преодолеть его. Возьмите себя в руки!

Вертинский очень ценил мнение своей прославленной подруги. Он честно попытался взять себя в руки, но... Не сумел!

Так он и не стал голливудской звездой, - от чего, конечно, проиграл только Голливуд, но никак не Вертинский.

Этого человека воспринимают сейчас, как декадента, последнюю звезду Серебряного века, или как первого русского барда, предшественника того явления, что названо было «авторской песней». А я хочу вспомнить его, как русского патриота. И даже точнее: как советского патриота.

Честно говоря, слово «патриот» потеряло сейчас в России всякую определённость. Патриотами теперь называют себя все, даже те, кто в свободное от патриотизма время клепает тысячи русофобских постов в интернете. Есть патриоты «за Путина» и патриоты «против Путина»; патриоты-монархисты готовы зубами грызть патриотов-коммунистов... Впрочем, я отвлекаюсь. Что же касается Вертинского, то он был, как сейчас сказали бы «красным патриотом». Он никогда не считал, что эмигранты «унесли Россию на подошвах своих сапог», он белоэмигрантов скорее презирал, и презрение это легко увидеть в его песнях зарубежного периода. Почему он сам оказался за границей? Александр Николаевич объяснял это своей юношеской любовью к приключениям и дальним странствиям. Ну, может быть, и так, хотя, конечно, более правдоподобным кажется предположение, что его попросту захватил тот водоворот панического бегства, что бурлил на Юге России в 1920-1921 гг. Но даже, если и был некий момент паники, то надо всё же признать, что пришёл в себя Вертинский очень быстро, и уже с 20-х годов начал писать в советские посольства просьбы о разрешении вернуться на Родину, - причём, его нисколько не пугал тот факт, что над Родиной вьётся красный флаг, - скорее это его привлекало.

Да, привлекало, и косвенным образом это доказывает тот факт, что ни в одной его песне вы не найдёте традиционных эмигрантских сетований о «добрых, старых временах», ни в одной вы не найдёте проклятий «победившему хаму».

...Ах, вы вспомнили его песню «То, что я должен сказать», - песню-плач о погибших юнкерах?.. И вы, конечно, считаете эту песню антисоветской! Хорошо, давайте разберёмся. Как там начинается? -

- Я не знаю, зачем и кому это нужно,

Кто послал их на смерть недрожавшей рукой...

Но кто же в самом деле послал их на смерть? Большевики? Да, так можно было бы сказать, если бы речь шла о расстрелянных. Но речь-то идёт о павших в бою. Как известно, в октябре 1917 г. в Москве шли  упорные, кровопролитные бои между сторонниками советской власти и её противниками, причём главную военную силу противников составляли юнкера. Кстати, в 1917 году юнкера были в массе своей вовсе не хрупкими мальчиками, а обстрелянными фронтовиками из унтеров, которых посылали в школы прапорщиков. Таких 25-30 летних, видавших виды серьёзных дядек в ту пору в военных училищах было куда больше, чем вчерашних гимназистов. Эти-то опытные вояки и столкнулись в октябре 1917 с московскими рабочими и, после долгого кровопролития, были всё-таки разгромлены, хотя, как вы понимаете, успели и рабочей кровушки пролить немало. И если на одном кладбище хоронили убитых юнкеров, то на другом - убитых московских рабочих, и слёз там пролилось, наверное, не меньше.

Но речь идёт о юнкерах... Так кто же послал их на смерть? Во всех войнах всех веков солдат на смерть посылают «недрожащей рукой» их командиры, а никак не противник (противник, это, собственно, и есть смерть). Но мне почему-то кажется, что Вертинский обращал свой гневный пафос отнюдь даже не к командирам юнкеров, а к тем, кто стоял за командирами, - говоря обобщённо, к власти (и, разумеется, не советской, которая в ту пору ещё и на ноги встать не успела). Юнкеров послала на смерть недрожащей рукой именно февралистская власть, а пуще того - те представители господствующего класса, что сами обычно под огонь не идут, но желают, чтобы за них умирали низшие чины. Мне отчего-то видится, что певец бросает своё обвинение вовсе не тем московским рабочим, что сражались с юнкерами за свои права, а к тем «хозяевам жизни», которые хотели продлить своё безбедное существование ценой гибели юнкеров.

- ...Только так беспощадно, так зло и ненужно

Опустили их в Вечный Покой!

Ненужно! Не случайно Вертинский выбрал именно это слово! Не нужна была России смерть этих юнкеров. Не нужно было им, молодым русским воинам, драться с русскими рабочими, что отстаивали справедливость.

­- ...Закидали их ёлками, замесили их грязью

И пошли по домам - под шумок толковать,

Что пора положить бы уж конец безобразью,

Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать...

Сколько же злого сарказма выливает Вертинский на головы - кого? - большевиков? - нет, «чистой публики», «буржуев», ибо именно они «закидали ёлками» и «замесили грязью» ненужно убитых юнкеров, которые, между прочим, умерли именно за их сытую, беспечальную жизнь!

Найдите у Вертинского песню, где бы он столь же яростно высмеивал красных. Не найдёте!

Да, в конце концов, и образ женщины, «швырнувшей в священника обручальным кольцом», - о чём он говорит? Она, заметьте себе, не в красного комиссара швырнула кольцом, а в священника, который, конечно, в гибели юнкеров и не виноват, но в тот момент на кладбище он один был олицетворением правящего режима, - другого не нашлось!..

И наконец, страстно любимые, обожаемые всеми русофобами слова о «бездарной стране». А вам не кажется, господа полупочтенные, что слова эти обращены именно к демократической, «керенской» республике, к режиму, на века прославившемуся именно своей редкой бездарностью? Именно февралистская республика на тот момент взяла на себя смелость говорить от имени России...

Словом, если слушать песню о юнкерах, не затыкая уши либеральными берушами, вы легко различите, что презрение и гнев Вертинского обращены к тем самым людям, которым кричал и Маяковский:

- Знаете ли вы, бездарные, многие,

думающие нажраться лучше как, -

может быть, сейчас бомбой ноги

выдрало у Петрова поручика?..

И Маяковского, стало быть, возмущала вопиющая бездарность этой публики... Да уж: «Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь свою отдать в угоду?!»

...Но довольно об этой песне, о погибших юнкерах. Пришло время вспомнить и совсем другие песни, весьма характерные для нашего автора, и, в отличие от его игривых романсов, полные не самой неподдельной болью - например, «Чужие города»:

- Тут живут чужие господа,

И чужая радость и беда,

Мы для них чужие навсегда...

Чужим остался для него священный каждому либерала Запад... Ни одной песни, где Вертинский бы смаковал прелести Парижа, Нью-Йорка и т.д. вы у него не найдёте. А зато о Советской России он в эмиграции говорил так:

- А она цветёт и зреет,

Возрождённая в Огне,

И простит и пожалеет

И о вас и обо мне!..

Или вот эта песня - «Китеж», написанная ещё за границей:

- Проклинали. Плакали. Вопили.

Декламировали: «Наша мать...» 

В кабаках за возрожденье пили, 

чтоб опять наутро проклинать.

А потом вдруг поняли. Прозрели.

За голову взялись: «Неужели

Китеж, оживающий без нас... 

Так-таки Великая? Подите ж...»

А она, действительно, как Китеж,

проплывает мимо ваших глаз.

И уже сердец людских мильоны 

ждут её на дальних берегах. 

И уже пылают их знамёна

ей навстречу в поднятых руках. 

А она, с улыбкой и приветом

мир несущая народам и векам,

вся сияет нестерпимым светом, 

всё ещё невидимая вам!

По-моему, тут всё сказано совершенно ясно. Всё-таки, Вертинский, - этот, якобы, декадентский, салонный, кабацкий певец, - отлично владел и бичом гневной сатиры и высоким гражданственным пафосом. И - обратите внимание! - о нас с вами тоже сказано в этой песне: советский Китеж, сияющий из прошлого нестерпимым светом, величаво проплывающий мимо наших глаз, - всё ещё невидим нам, ослеплённым нелепыми утопиями 90-х годов.

Говоря о Вертинском, следует хорошо помнить: все годы своей эмиграции он не оставлял попыток вернуться в СССР. Год за годом, почти без надежды, он настойчиво слал в Москву просьбы о возвращении: ничто его не пугало, ни комиссары, ни Сталин, ни публичные процессы... И даже в 1943, когда великая война ещё не разрешилась Победой, когда ещё не с первого взгляда было ясно, чья возьмёт, Вертинский писал Молотову в своей очередной  просьбе: «Жить вдали от Родины теперь, когда она обливается кровью, и быть бессильным помочь ей - самое ужасное».

В желании помочь России он был готов на всё, даже лечь в окоп и вместе с красноармейцами стрелять по врагу:

- А настанет время 

и прикажет Мать 

всунуть ногу в стремя 

иль винтовку взять,

я не затоскую,

слёзы не пролью, 

я совсем, совсем иную

песню запою.

И моя винтовка

или пулемёт, 

верьте, так же ловко

песню ту споёт.

Перед этой песней

враг не устоит.

Всем уже давно известно,

как она звучит.

И за все ошибки

расплачусь я с ней, -

жизнь свою отдав с улыбкой 

Родине своей. 

Вы, может быть, скажете, что это всё пустые слова? - Ну кто его, певца-декадента, послал бы на фронт? - А вы вспомните, в каком году это было написано... Повторюсь: в этот год никто не знал, когда и чем кончится война, как повернутся события, и не придётся ли «автору салонных песенок» в самом деле «всунуть ногу в стремя»...

А ещё нужно помнить о нём вот что: из всех стихов, написанных о Сталине (а их, конечно, было немало!), лучшие принадлежат Вертинскому. Да, даже в сравнении с Твардовским («Черты портрета дорогого, родные каждому из нас...») или Исаковским («Мы так Вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе...») - стихотворение Вертинского «Он» выигрывает своей искренностью и неподдельным восхищением перед подвигом этого человека. Когда смотришь сейчас кинохронику Парада Победы, и видишь фигуру Сталина на мавзолее, невольно приходят в голову именно слова Вертинского.

- Чуть седой, как серебряный тополь,

Он стоит, принимая парад...

Сколько стоил ему Севастополь?

Сколько стоил ему Сталинград?

Да, именно об этом думаешь, разглядывая лицо Сталина, каким оно было в тот день: ни торжества победителя, ни гордости военачальника на нём не видно - только плотная завеса нечеловеческой усталости. Вертинский очень чутко подметил это, - что,  конечно, было бы невозможно, если бы он просто «выполнял заказ», если бы «стелился перед большевиками».

- Над военною картой России

Поседела его голова...

Когда-то в 30-е годы замечательный комсомольский поэт Ярослав Смеляков, кипя молодой бескомпромиссностью, возмущался:

- Гражданин Вертинский

вертится.

         Спокойно

девушки танцуют

аглицкий фокстрот...

Я не понимаю,

что это такое?

Как это такое

за душу берёт?

Но ведь брало же и его за душу, если много лет спустя, уже после смерти Александра Николаевича, он написал о пронзительное, полное сочувствия и почтения стихотворение «Пьеро»...

...Однажды в разговоре с Маяковским кто-то заговорил о Вертинском. Все присутствующие замерли, ожидая бурной и гневной реакции: с чего бы вдруг Маяковскому хвалить этого эмигранта, автора декадентских песенок? Но Владимир Владимирович неожиданно заговорил о Вертинском тепло, с уважением, и сказал между прочим: «Он - настоящий поэт. Он написал Алиллуйя, как синяя птица... Великолепная строчка!»

Сколько таких великолепных строчек, великолепных четверостиший, великолепных песен в наследии Александра Николаевича! Не знаю, есть ли где в России памятник Вертинскому? Кажется, нет. В таком случае, самое время сейчас, в год 130-летия певца поставить такой монумент. У него, кроме всего прочего, подходящий образ для красивой статуи.

Вертинскому очень пойдёт памятник.